Мы поднимались на лодке вверх по стремительной таежной реке к отдаленному лагерю геологов. Два гребца стояли на корме и на носу. Шестами вместо весел они толкали вперед лодку, упираясь в дно. Это были сибиряки-охотники с ножами у поясов в деревянных ножнах с медными украшениями, в мягких самодельных сапогах - "чирках", стянутых ремешками под коленями. Широкоплечие, чернобородые, в картузах старинного покроя, как два брата похожие друг на друга, - это были настоящие дети тайги. Они здесь родились, выросли и, вероятно, проживут всю жизнь.
Зато я, словно незваный гость, сидел совершенно бесполезный на ящиках с инструментами, как дополнительный груз, страдая от комаров и мошек. Даже среди дня они были здесь бичом в тени могучих кедров. У моих спутников руки были заняты, они не могли отмахиваться от назойливых насекомых и только иногда сизым махорочным дымком отпугивали их. Однако комары и мошки словно "знали" своих и не досаждали им так, как мне.
"Сколько времени они могут так толкать лодку с утра до вечера - неделю, месяц, всю жизнь?" - думал я, глядя на них.
На третий день пути широкий перекат преградил путь лодке. Нечего было и думать с тяжелым грузом протолкаться через него против стремительного течения. Пришлось разгрузить лодку и на себе перетаскивать по берегу ящики вдоль всего переката. Многие десятилетия здесь приставали таежные охотники, пробираясь в верховья, и на себе перетаскивали груз. Они проложили торную тропу по берегу до начала переката.
Пройти километр по городскому тротуару, поглядывая на витрины магазинов, ничего не стоит. Но когда идешь по тайге с ящиком в двадцать килограммов на спине, то и дело перешагивая через толстые стволы, сваленные бурей поперек тропы, километр кажется бесконечным. А этот путь пришлось проделать несколько раз!
Когда мы погрузились наконец в лодку, я уселся на ящики в таком же состоянии, как побитый боксер после нокаута.
На другой день впереди опять зашумел перекат. Мы пристали к берегу.
- Далеко придется таскать ящики? - спросил я, стараясь казаться безразличным к предстоящей роли вьючного животного.
- Далеконько, километра три, однако, а то и больше, - последовал ошарашивающий ответ. - Мы ящики свалим здесь. До стана теперь недалеко, километров десять. Поедем порожняком. Все равно дальше перекат на перекате, с грузом не пробраться. На стане рабочих много, сами перетаскают.
Я с готовностью подавал ящики из лодки и с удивлением смотрел, как их укладывают недалеко от воды, хотя она и прибывала в реке с каждым днем. Ведь ящики может затопить? Значительно выше их был хорошо заметен нанос сора и веток, там, куда вода поднималась весной. Летний подъем воды может быть не меньшим. В чем же дело? Почему они складывают ящики ниже наноса? Неужели не видят?
Я столько раз попадал впросак, задавая наивные вопросы этим таежным следопытам, что на этот раз решил непременно сам сообразить, в чем дело. Но это оказалось мне не под силу. И я сказал полувопросом, как бы мимоходом:
- А вода-то весной вон докуда поднималась.
- Ну и что? - спросил один из бородачей.
Они сидели на ящиках и курили.
- Как что? Вода-то прибывает и может затопить ящики!
- Ты что, слепой что ли? Вон кротовина-то где, на целую сажень ближе к реке от ящиков!
- Ну и что же? - все-таки и теперь не понял я.
- Крот всегда знает, докуда вода поднимается. Ныне гляди, где нарыл кучь-то. Стало быть, дальше вода не пойдет! Ну, пошли! - закончил нравоучение бородач с ноткой сожаления в голосе.
"До чего же беспомощны в тайге эти горожане!" - вероятно, подумал он по моему адресу.