Бабуин дуралей

Когда Гатума кончил свой рассказ, наступило долгое, напряженное молчание. Шангаан, которого мы подобрали по дороге, нервно оглядывался через плечо на гору. Два других африканца сидели точно окаменелые, глядя в затухающий костер.

- Ну что ж, Гатума,- сказал я.- Это очень странная и интересная история. Ты и твой народ действительно верите в угрозу Расабули?

Он медленно кивнул и ответил:

- Да, бвана, верим. И не только потому, что эта история пересказывалась много раз, но и потому, что мы видели, какая кара постигает тех, кто поступает наперекор.

Он поглядел на Шангаана долгим взглядом, затем встал и, пряча трубку в карман драных штанов, добавил:

- Давайте как следует поспим те немногие часы, что остались до зари, ведь завтра предстоит долгая дорога.

Наутро в лагере поднялась обычная суета, предшествующая завтраку и сборам в дорогу. Стоя коленями на скатанной постели, я затягивал ее ремнями, как вдруг Джун, вставшая задумчивее обычного, воскликнула:

- О чем это вы болтали перед самым рассветом? Я сквозь сон слышала в палатке ваш разговор.

Я вкратце рассказал Марджори легенду о горе. Кэрол и Джун жадно ловили каждое мое слово и, не прерывая, выслушали меня до конца.

- Вот оно что! Как по-твоему, папочка, есть в этой истории хоть капля правды?

- Не знаю, дочка. В этой странной Африке творится так много непонятного. Возможно, в истории Гатумы и есть доля истины, но с течением времени она стала легендой. Самое лучшее - принимать эти истории как есть и не оскорблять чувств африканцев. Племенные обычаи и суеверия для них так же важны, как наша религия для нас. Многие противники христианства высмеивают предание о Христе и Библию, но мы, христиане, принимаем и упорно отстаиваем то, чему нас научили и во что нам велели верить.

Я кончил упаковку, и через час, погрузившись в автомобиль, мы уже тряслись по ухабистой колее, держа путь домой. Три недели прожили мы в Бечуаналенде, в этой очаровательной лесистой стране, переезжая с места на место, занимаясь рыбной ловлей и киносъемками. Девочкам вскоре предстояло возобновить занятия в школе, а мы с Марджори должны были вернуться в нашу студию - заняться пленками и обработать легенды, которые накопились у нас за время нашего сафари.

Около полудня мы миновали голую горную гряду слева от дороги. Хотя пустыня уже осталась позади, зной был невыносим. В воздухе висела мелкая пыль, она набивалась в глаза, уши и рот, золотистым покрывалом опускалась на вельд. Джон Лимбери вел второй автомобиль и держался на некотором расстоянии от нас, чтобы не глотать пыль, взбитую моей машиной.

Мы достигли равнины, на которой, как древние часовые, там и тут стояли одинокие гигантские баобабы. Их окружали акации, мимозы с плоскими кронами, кактусы и сухой травостой. Ни тряские дороги, ни чудовищная жара и удушающая пыль не могли помешать нам любоваться суровой красотой вокруг.

По мере нашего продвижения все явственнее становились признаки присутствия диких зверей.

- Вокруг масса зверей, Мардж. Держу пари, где-то поблизости должна быть вода. Пожалуй, остановлюсь-ка я вот под этим деревом. Здесь можно позавтракать и передохнуть,- сказал я, указывая на огромный корявый баобаб.

Через несколько минут подъехал Джон. Когда он и его спутники вышли из автомобиля, мы так и покатились со смеху. Они были сплошь запорошены мелкой серой пылью, и их лица имели такой вид, будто искусный гример разрисовал их для клоунады. Их было трудно отличить друг от друга.

Поняв, в чем дело, Джон тоже рассмеялся и сказал:

- Вам-то впереди хорошо. Вот поменялись бы со мной местами, тогда бы узнали, как это приятно. Проклятая пыль часами может висеть в воздухе.- И, указав в ту сторону, откуда мы приехали, продолжал: - Посмотрите, воздух густой, как гороховый суп. До еды хорошо бы снять с себя эту гадость. Шангаан! Возьми ведро из автомобиля и поищи вокруг, не найдется ли здесь воды.

Минут через десять после того, как Шангаан ушел, мы вдруг услышали страшный вопль, смешанный с глубоким, гортанным хрипом и рыком. Я выхватил из машины ружье, зарядил его и бросился на рык. Все это заняло у меня каких-нибудь шесть секунд. Джон и африканцы следовали за мной по пятам. Рычание и стенания тем временем стихли, зато воздух разорвал еще более пронзительный, прямо-таки кошмарный вопль. Казалось, это кричит человек, которого забивают насмерть.

Так примерно и обстояло дело. Шангаан, залитый кровью с головы до ног, стоял к нам спиной и орудовал здоровенной дубиной, которую человек средней комплекции вообще едва мог бы поднять, орудовал с такой легкостью, словно это была тонкая тросточка. Молотил он по чему-то лежащему на земле у его ног. Я слышал звук дерева, хряскающего по мясу и костям, и глубокий хрип, исходивший, казалось, из самых недр могучей Шангаановой груди.

Когда мы приблизились к нему, он повернулся и молча уставился на нас, показывая рукой на что-то у себя за спиной. На земле, наполовину скрытое примятой травой, лежало мертвое, изувеченное тело огромной самки бабуина. Она была отделана почти до неузнаваемости. Ее поясница была затянута петлей из стального троса, стершего шерсть и глубоко врезавшегося в тело. Конец троса был привязан к дереву, стоявшему на берегу небольшого пруда, куда, очевидно, животные приходили на водопой. Я услышал слабый шорох в ветвях дерева и, всмотревшись, увидел совсем молодого испуганного бабуина, который пытался спрятаться в листве.

- Что случилось, Шангаан? - спросил я.

Он ответил не сразу. Я сообразил, что он ослаб от потери крови, и заставил его сесть. Одновременно я послал Джона за аптечкой, велев передать Марджори и девочкам, чтобы они оставались у автомобилей и ждали нашего возвращения. Я не хотел, чтобы они видели Шангаана в таком истерзанном виде.

- Мне, кажется, бвана, в рассказе Гатумы о горе есть истина,- сказал он, тяжело дыша.- Я пришел сюда за водой и увидел маленького бабуина, который сидит сейчас вон на том дереве. Он пил из пруда. Когда я приблизился, он не испугался и не убежал, как сделал бы всякий его сородич, а медленно пошел к месту, на котором мы сейчас сидим. Это показалось мне странным, и я последовал за ним. Через каждые несколько шагов он останавливался и ждал, пока я не подойду поближе, потом медленно двигался дальше. Теперь-то я вижу, что он заманивал меня в западню, потому что его мать - вот она лежит мертвая у ваших ног - внезапно набросилась на меня и едва не убила, не сообрази я вовремя, что она попала в ловушку. Я сумел откатиться от нее подальше, прежде чем она вырвала мне глотку.

Он замолчал и провел рукой по глазам, словно отгоняя кошмарное видение. Тут вернулся Джон с аптечкой.

- Шангаан,- сказал я,- дай я перевяжу твои раны, пока они не воспалились. Остальное доскажешь после.

Он поднял левую руку, и я увидел, что у него почти оторван мизинец.

- Нет, бвана, я расскажу все сейчас, это недолго,- пробормотал он.- После того как я откатился от бабуинихи и оказался вне опасности, на меня нашла безудержная ярость. Я схватил вот этот сук и дубасил ее до тех пор, пока не вышиб из нее душу. Я показал на гору, бвана, и вот мне наказание. Я боюсь за вас - ведь вы тоже показывали на это проклятое обиталище демонов.

Его голос сошел на шепот, и он без сознания упал головой вперед.

Его ранения оказались серьезнее, чем я вначале предполагал. Более часа мы хлопотали над ним, стерилизуя и зашивая раны на его бедрах, руках и груди.

Мы еще не кончили, когда появились Марджори, Кэрол и Джун. Они помогли наложить повязки и ввести Шангаану пенициллин. Пенициллин совершенно необходим при такого рода происшествиях, потому что в девяти случаях из десяти раны от укуса животных начинают гноиться и вызывают серьезные осложнения, иногда даже мучительную смерть.

С величайшим трудом мы привели Шангаана в чувство и помогли ему добраться до машины. Прежде чем тронуться дальше, я решил дать ему часа два отдохнуть, а сам отправился к месту происшествия и тщательно осмотрел его.

Судя по всему, злосчастное животное было поймано ловушкой по крайней мере три дня назад и безусловно сходило с ума от голода и жажды. Оно съело все, до чего могло дотянуться. Вид воды, такой близкой и такой далекой, несомненно, был для него сущей пыткой.

Маленький бабуин все еще сидел на дереве, на том же самом месте, где я впервые его увидел, и мне ничего не стоило поймать его и взять с собой.

Утром следующего дня мы добрались до больницы в Потгитерсрюсте в Северном Трансваале и сдали Шангаана на руки умелым врачам, а сами продолжали свой путь. Неделю спустя я позвонил в больницу и спросил, как поправляется Шангаан. Дежурная сестра ответила мне, что на вторую ночь он выпрыгнул из окна больничного здания и не вернулся. С тех пор я его не видел и ничего о нем не слыхал.

Лишь почти два года спустя произошел инцидент, заставивший меня всерьез призадуматься над тем, была ли в рассказе Гатумы доля правды, или то, что случилось непосредственно после нашей ночевки у подножия горы, было чистейшим совпадением.

Мы окрестили бабуина Дуралеем, и в результате всех наших забот и внимания, которыми мы его окружили, он стал симпатичнейшим ручным зверем. Пока ему не исполнился год, он каждый день часа по два совершенно свободно, без всякой привязи разгуливал по нашему саду и по дому. Однако, после того как он цапнул одного из соседских ребятишек, дразнивших его, я решил, что пришла пора посадить его в большую клетку или на постоянную привязь. Я остановился на последнем. В нашем саду в землю был вкопан железный столб, а к нему на железном кольце прикреплена цепь. Такое устройство давало Дуралею возможность без помех лазать по столбу вверх и вниз, а протяженность цепи обеспечивала достаточный простор для игр и моциона. Поясница Дуралея была охвачена подбитым ватой кожаным поясом, к которому прикреплялся другой конец цепи. Место обитания Дуралея было обнесено высокой изгородью, чтобы никто не имел к нему доступа, кроме меня и членов моей семьи.

Держа бабуина в доме, пусть даже на ограниченном участке, легко было изучить его повадки. Я всегда знал, что бабуины, даже дикие,- очень умные, осторожные и подозрительные животные. Но некоторые поразительно хитрые штуки, которые проделывал Дуралей, были для меня откровением. Особенно отчетливо мне вспоминается один случай.

Вскоре после того, как бабуина посадили на привязь, я обнаружил у него под поясом небольшую потертость. Я смазал больное место смягчающей мазью, но пояс постоянно натирал его и не давал поджить. Тогда я решил заменить пояс ошейником, и в дальнейшем чередовать их, чтобы не дать пролысине разрастись.

В теории все выглядело прекрасно, но на деле оказалось иначе. Непонятно почему, Дуралей ни за что не хотел расставаться с поясом. Я мог делать с ним все что угодно, за исключением одного - класть руку на пояс. В таком случае он издавал отчаянный вопль, вырывался, вскарабкивался на верхушку столба, и ничем нельзя было заставить Дуралея спуститься вниз, даже бутылкой любимого лимонада. К каким только уловкам я ни прибегал, но все напрасно. Тем временем натертое место превратилось в кровоточащую рану, надо было срочно что-то предпринимать. Я заметил, что Дуралей уже начал сильно хромать. Оставалось одно - попробовать усыпить его. Я призвал к совету одного моего знакомого врача. Он сказал, что самое лучшее - дать Дуралею три большие пилюли снотворного, которые произведут желаемый эффект через несколько минут после того, как он их проглотит. Я сходил к аптекарю за пилюлями и по пути домой купил гроздь крупного черного винограда. Дуралей очень любил фрукты, в особенности виноград. Мой замысел состоял в следующем. Я дам ему несколько виноградин, затем подсуну виноградину с пилюлей, дам еще несколько ягод - и снова ягоду с пилюлей и так далее.

Он уже весил около пятидесяти фунтов, и, чтобы усыпить его примерно на час, требовались три пилюли со снотворным.

Все шло хорошо до тех пор, пока я не дал ему виноградину, начиненную снотворным. Сунув ее в рот, он, должно быть, мгновенно заподозрил неладное, потому что не проглотил ее, как все предыдущие, а спрятал за щеку. Я скормил ему еще несколько виноградин, которые он охотно проглотил, а затем снова подсунул виноградину с начинкой. Едва положив ее в рот, он тут же присоединил ее к первой.

Бабуин держал виноградины за щекой, как выяснилось впоследствии, для того, чтобы исследовать их. Мне было интересно знать, что он сделает с третьей виноградиной. Ее он тоже присовокупил к двум первым и держал ягоды во рту, пока я не скормил ему весь виноград. После этого он как ни в чем не бывало принялся за виноградины с начинкой. Он по одной вытаскивал их изо рта, извлекал пилюлю, кидал ягоду в рот, затем обнюхивал пилюлю, разламывал, вытряхивал из нее порошок, а желатиновую оболочку съедал! Всю процедуру он выполнял с таким видом, будто уже тысячу раз проделывал это раньше. Я поразился. Откуда ему было знать, что виноградины содержат начинку, которая должна оказать на него определенное воздействие? Чем особенным отличались виноградины с начинкой, что он так безошибочно определял их среди пяти-шести обычных? И размерами, и формой те и другие были совершенно одинаковы. Пахнуть по-разному они тоже не могли, и он не видел, как я запрятывал в них пилюли.

Как бы там ни было, я упорствовал в своем намерении. Купив еще винограду, снотворного и две бутылки лимонаду, я сумел заставить Дуралея проглотить две виноградины с начинкой, дав ему сперва две ягоды и немедленно вслед за тем лимонада, чтобы он запил их.

Проглотив пилюли, бабуин взобрался на верхушку шеста и некоторое время сидел там. Затем он спустился вниз и вытошнил те две ягоды, что содержали начинку, но не более того. Это было для меня уже слишком, и я отказался от намерения усыпить его.

Два дня спустя я заманил бабуина в маленькую клетку и силой снял с него пояс. Затем пересадил его в клетку побольше, где держал прежде льва. Похоже, в большой клетке он чувствовал себя гораздо лучше. Я приходил к нему и часами играл с ним, почесывал и кормил.

За следующие двенадцать месяцев, что он провел в клетке, он ни разу не проявил признаков озлобленности или уныния. Но затем произошло что-то такое, что заставило его совершенно измениться.

Мой дом стоит у подножия холма Майнтьес Коп, в густонаселенном пригороде Претории, примерно в трех милях от центра города. И вот однажды раздался телефонный звонок, и голос на другом конце провода сказал:

- Мистер Майкл? Говорит сержант из полицейского участка.

- Да, это я, сержант. Чем могу служить?

- Мистер Майкл, насколько мне известно, вы держали у себя в доме ручного бабуина?

- Это верно, только почему "держал"? Я и сейчас его держу,- ответил я.

- Вы в этом уверены? Дело в том, что вчера под вечер и сегодня утром возле Майнтьес Коп видели огромного бабуина. Мне звонили несколько людей, живущих по соседству с вами. Они жаловались на то, что какое-то животное потоптало цветы в их садах и погубило фруктовые деревья.

- Минутку, сержант, не вешайте трубку,- сказал я.- Пойду проверю.

Дуралей был на месте, дверь клетки - крепко заперта. Нет это не мой бабуин бегал по Майнтьес Коп.

Однако с Дуралеем произошла какая-то перемена. Прежде, когда бы я ни подходил к его клетке, он был всегда рад меня видеть и прижимался к железной решетке, чтобы я почесал и поласкал его. А в этот день он сидел в дальнем углу клетки и не хотел ни смотреть на меня, ни подходить ко мне. Я вернулся к телефону.

- Алло, сержант!

- Я вас слушаю, мистер Майкл.

- Мой бабуин сидит в клетке, и, могу поручиться, он не выходил из нее. Бабуин, которого видели на холме, либо какой-то другой, либо вымышленный.

Но нет, бабуин с Майнтьес Коп не был вымышленным: уже в тот же вечер "Претория ньюс" поместила на первой странице фотографию "Бабуина Берти", как его окрестили, а также большую статью о его проделках. Имя Берти надолго утвердилось на первых страницах газет. Строились различные предположения о том, каким образом ему удалось попасть на Майнтьес Коп, ведь для этого ему пришлось пройти либо через город, либо через густонаселенные пригороды. Откуда он взялся и каким образом попал на холм, было загадкой.

Нам начали звонить сотни людей, отождествивших Берти с моим бабуином. Затем последовало сообщение, что Берти опустошает сад генерал-губернатора, чей дом стоит на вершине холма прямо над моим. Наряду полицейских, вооруженных винтовками с телескопическими прицелами, было поручено пристрелить бабуина, но Берти словно испарялся, как только на арену выходил человек.

А Дуралей совсем изменился. Он стал мрачным и угрюмым и несколько раз пытался наброситься на посетителей, слишком близко подходивших к его клетке.

Наиболее разительная перемена произошла с ним однажды утром, когда на холме, за нашим домом, раздался крик Берти. Дуралей будто сошел с ума. Он пронзительно кричал и метался в клетке как одержимый. Это стало повторяться каждое утро. Казалось, бабуины переговаривались между собой. Все это время я по-прежнему входил к нему в клетку и кормил его, и он ни разу не взбесился, когда я был с ним.

Как-то утром мне позвонил редактор местной газеты и спросил, нет ли у меня желания заняться Берти - пристрелить его или поймать в ловушку. Несколько человек уже пытались это сделать, но потерпели неудачу. Я ответил, что, поскольку ловушки на него уже ставились, я совершенно уверен, что теперь Берти слишком умудрен опытом, чтобы можно было поймать его таким способом, и остается лишь одно - попытаться пристрелить его. Я пообещал выйти завтра утром и сделать все, что могу. Бабуин представлял серьезную опасность для ребятишек, часто игравших на холме, и это было единственной причиной, почему я согласился его убить.

Однако моей предполагаемой вылазке против Берти не суждено было осуществиться. Вскоре после разговора с редактором я пошел к Дуралею, чтобы, как обычно, почесать и покормить его. Когда я вошел в клетку, он забился в свою спальню в углу клетки. Спальня эта, площадью в пять квадратных футов и в три фута высотой, была сложена из кирпича и имела маленькую деревянную дверь. Я последовал за ним. Чтобы заползти внутрь, мне пришлось стать на четвереньки.

В полумраке я увидел, что бабуин сидит на корточках в дальнем углу. Я сел в угол напротив и протянул ему бутылку лимонаду, которую он получал каждое утро. Он не обратил на лимонад внимания. Тогда я протянул ему апельсин. Его он тоже не взял. Он даже ни разу не удостоил меня взглядом и делал вид, будто с интересом рассматривает пол, потолок и стены своей опочивальни.

Я попробовал поговорить с ним ласково и успокаивающе. Внезапно он зарычал и в один прыжок оказался на мне. Он укусил меня в голову, а когда я поднял левую руку, чтобы прикрыть лицо, он схватил ее, и рука моментально оказалась разодранной до кости от запястья и выше. Подтянув к подбородку ноги и упершись спиною в стену, я изо всей силы ударил его ногами в живот, так что у него перехватило дыхание. Пока он лежал без движения, я выполз из спаленки и захлопнул за собой дверь.

Только я это сделал, он навалился на дверь, пытаясь выломать ее и добраться до меня. Правой рукой зажимая рваную рану на своей левой руке, чтобы остановить кровь, я правым плечом крепко держал дверь, не давая совсем обезумевшему Дуралею вырваться наружу. Я уверен, что, выберись он наружу, мне уже не пришлось бы рассказывать эту историю.

Джон Лимбери, заслышав нашу возню, прибежал к клетке. Я крикнул ему, чтобы он отворил дверь, которую я закрыл за собой, войдя в клетку. Выждав, пока Дуралей немного успокоится, я очертя голову ринулся к двери. Только я захлопнул ее за собой, как бабуин был уже возле нее и отчаянно пытался достать меня сквозь железную решетку.

Раны на голове и на руке мне зашивали и перевязывали в больнице. Два дня спустя началось заражение крови. Я пролежал в больнице две недели, все время беспокоясь о том, что могу потерять руку или по меньшей мере останусь с парализованными пальцами. К счастью, я полностью поправился, и лишь несколько шрамов напоминают мне теперь о рассказанной Гатумой истории и заставляют задуматься о том, не стал ли и я в конце концов очередной жертвой горы.

Вскоре после того, как я выписался из больницы, в Южную Африку приехали мой друг Питер Дункан, сотрудник Би-би-си, и его жена Сильвия. В свой последний приезд в Лондон я обещал им, что, если они когда- либо попадут в Преторию, я возьму их с собой в сафари. Но так как моя рука была все еще в гипсе и на перевязи, я не мог взять их в длительное сафари в глубину континента и решил устроить им короткую поездку в Национальный парк Крюгера. Именно там мне представилась возможность отыграться за прошлое, к сожалению, не на бабуине, укусившем меня, а на одном из его сородичей.

Мы ездили по району Скукузы, отыскивая животных, и у одной из излучин реки увидели стаю бабуинов, сидевшую прямо посреди дороги.

- Посмотрите, гориллы! - воскликнула Сильвия.

Я объяснил, что это не гориллы, а бабуины, относящиеся к наиболее обычному и многочисленному виду бабуинов, распространенному по всей Южной Африке. Хотя правилами и уставом парка Крюгера строго запрещается кормить животных, многие туристы просто не в силах устоять против искушения. Несколько посетителей парка были изрядно помяты, пытаясь кормить бабуинов, которые собираются вокруг автомобилей и клянчат подачку. Однако на этот раз у меня были свои веские причины нарушить правило.

Когда мы подрулили к бабуинам, некоторые животные подбежали к машине, не колеблясь вспрыгнули на капот и уселись там, терпеливо дожидаясь, пока мы что-нибудь им кинем. Увидев морды, уставившиеся на нее сквозь ветровое стекло и боковое окно, Сильвия пришла в смятение и стала просить меня побыстрее ехать дальше. Я уверил ее, что животные не причинят нам никакого вреда, если только мы не будем дразнить и провоцировать их.

Внезапно возле автомобиля появился огромный бабуин-самец, удивительно напоминавший мне Дуралея. Он стоял на земле, головой и плечами почти вровень с окном машины, и выжидающе глядел на нас. И вдруг мне пришла в голову мысль. Вот возможность отомстить за себя! Из бумажного мешка, лежавшего рядом со мной, я взял апельсин и зажал его между противосолнечным щитком и крышей автомобиля, так, чтобы он находился как можно ближе к двери. Несколько мгновений бабуин переводил взгляд с меня на апельсин и обратно. Казалось, он был в замешательстве: следует ли ему набраться духу и схватить апельсин, до которого можно было только-только дотянуться? Мы терпеливо ждали. Он сделал несколько робких попыток и наконец, видя, что мы не препятствуем ему, осмелел, придвинулся вплотную к дверце автомобиля, схватил апельсин и отбежал с ним к обочине.

- Что вы задумали? - спросил Питер, в то время как бабуин уничтожал апельсин.

- Погодите минутку, сейчас увидите,- ответил я.

Когда бабуин покончил с апельсином, я взял еще один и осторожно положил его на щиток на виду у бабуина. Только на этот раз я поместил апельсин подальше от окна. Опять мы спокойно сидели, наблюдая, как бабуин пытается дотянуться до апельсина. В конце концов, отбросив всякую осторожность, он просунулся в окно и схватил апельсин. И на этот раз он отбежал к обочине, чтобы вскоре вернуться за новой подачкой.

По всей видимости, он был тираном всей стаи, потому что всякий раз, как другие бабуины пытались подойти к нему, он кидался на них, злобно скаля зубы, и они бросались от него врассыпную.

- Теперь к сути,- сказал я Питеру.

Взяв еще апельсин, я положил его на конец противосолнечного щитка, почти по самой середине машины, а затем на три четверти поднял оконное стекло, оставив лишь узкую щель, чтобы бабуин как раз мог просунуть в нее лапу. Бабуин как будто заподозрил неладное и долго не решался сунуть лапу в сузившийся промежуток между стеклом и дверью.

Мы делали вид, будто ничего не замечаем. Вскоре бабуин поборол страх, алчность подхлестнула его дерзость, и он сунул лапу в открытую щель. Когда он был уже готов схватить апельсин, я до отказа поднял стекло и зажал его лапу как раз повыше локтя. Пока он стоял так, пойманный, весь подавшись вперед, я с превеликим удовольствием укусил его жилистое, шерстистое запястье.

Проявив недюжинную, почти невероятную для его размеров силу, бабуин исхитрился выдернуть лапу и, издав яростный вопль, вскочил на капот автомобиля. В течение нескольких минут он топтался по капоту и бешено барабанил лапой по ветровому стеклу. Остальные бабуины, почуяв неладное, попрятались в зарослях.

- Чудовищно полегчало на душе,- сказал я Питеру и Сильвии, выбирая изо рта длинные, жесткие волосы.

- Должно быть, вы поранили его,- сказала Сильвия.

- Ни капельки,- ответил я.- Чтобы причинить такой бестии боль, нужно что-нибудь гораздо более существенное, чем человеческие зубы. Он просто разозлился, что мы выставили его дураком перед всеми его собратьями.

Сильвия рассмеялась.

- Вот будет смеху-то, когда мы расскажем друзьям в Лондоне, что вы укусили за руку дикую гориллу.

- Да не гориллу, же, дорогая, а всего-навсего бабуина,- поправил Питер.

Среди многочисленных гостей, присутствовавших на торжестве по случаю моего дня рождения и благополучного возвращения домой, была Алиса Хеннинг, наш очень близкий друг.

- В следующую субботу вечером даю у себя на ферме обед - бифштексы с грибами,- сказала она, прощаясь с нами.- Буду страшно рада видеть вас у себя.

Она добавила, что у нее на ферме повсюду так и прут из земли грибы, и, зная, как мы их любим, она просит взять это на заметку и пожаловать к ней.

Мы приняли приглашение и в величайшем нетерпении предвкушали это событие. Вышло так, что этот званый обед на всю жизнь остался в памяти присутствующих. Дело обстояло следующим образом.

Рано утром в назначенный день Алиса послала свою чернокожую кухарку Энни набрать свежих грибов для предстоящего обеда.

- Повнимательнее отбирай грибы, Энни,- наказывала ей Алиса.- Ты ведь знаешь, как много среди них поганок, тут очень легко ошибиться.

- Не беспокойтесь, мадам,- отвечала Энни,- вот уж который год я собираю грибы и еще ни разу не ошиблась.

- Как не беспокоиться, ведь последнее время в газетах то и дело мелькают сообщения о случаях отравления грибами.

Получив такое напутствие, Энни отправилась к своим излюбленным грибным местам и принялась за дело. Еще до того как прибыли первые гости, озабоченная Алиса пришла на кухню, где Энни готовила обед более чем на сорок персон, и спросила:

- Энни, ты вполне уверена в том, что среди грибов нет ядовитых?

- О да, мадам, совершенно. Мадам не следует так беспокоиться. Мы с Джо сделаем все, как надо.

- Никогда не видел, чтобы мадам так беспокоилась,- заметил Джо, муж Энни, помогавший ей в работе по кухне.

- Да, Джо, я действительно очень беспокоюсь,- ответила Алиса.- Я решительно не хочу, чтобы кто-нибудь из моих гостей отравился. Давайте лучше проверим грибы серебряной ложкой и убедимся, что все в порядке.

Энни покорно вздохнула, взяла серебряную ложку и опустила ее в кастрюлю с грибами. Несколько минут она держала ложку в кастрюле, затем вынула ее и протянула Алисе.

- Вот видите, мадам, грибы хорошие. Будь среди них ядовитые, ложка почернела бы. Посмотрите, какая она чистая и блестящая.

Алиса взяла ложку и внимательно осмотрела ее, затем вышла из кухни по-прежнему с озабоченным лицом. Джо провожал ее взглядом. Когда дверь закрылась за ней, он повернулся к Энни и заметил:

- Не понимаю, чего мадам так беспокоится. Первый раз вижу ее такой.

- А я, мне кажется, понимаю,- отозвалась Энни.- Она начиталась этих глупых газет. Ей ли не знать, что кто-кто, а уж я-то отличу хороший гриб от ядовитой поганки.

- Положим, ты права, но давай-ка проверим при бы еще разок, так просто, для верности. Гости соберутся не раньше чем через два часа, у нас еще уйма времени.

Энни пришла в неописуемое негодование. Подумать только, даже ее Джо усомнился в ее способности после стольких лет работы отличить съедобный гриб от поганки!

- Отлично, такой-сякой-этакий! - сказала она.- Каким образом ты собираешься их проверить? Попробуешь сам и посмотришь, не помрешь ли ты?

- Не понимаю, чего ты на меня набросилась? В конце концов я хочу просто успокоить мадам.

- Так что же ты предлагаешь?

- Можно дать тарелку грибов собаке, и, если ко времени приезда гостей с ней ничего не случится, мы будем совершенно уверены, что и с грибами все в порядке.

- Но я-то действительно в этом уверена! - взорвалась Энни.

- Ну, это так только, просто чтобы успокоить мадам,- робко ответил Джо.

- Ладно, валяй. Делай как хочешь,- сказала Энни, сунув ему в руки тарелку и ложку.

Джо навалил полную тарелку грибов и, остудив их, поставил на пол перед собакой, с нетерпением ожидавшей очередной подачки, на которые была так щедра Энни.

Алиса вошла в кухню, когда собака как раз приканчивала свой обед.

- Что это Джок ест? - спросила она.

Джо начал было объяснять, но тут Энни, кипя негодованием, перебила его:

- У мадам был очень обеспокоенный вид, и Джо решил, что неплохо было бы испробовать грибы на собаке. Вот мы и дали ей тарелку грибов.

Алиса взглянула на собаку, которая управилась с неожиданно подвалившим угощением и глядела на нее снизу вверх, облизываясь и помахивая длинным лохматым хвостом.

- Господи боже! - воскликнула Алиса.- Что за фантазия - испытать грибы на Джоке! А что, если они окажутся ядовитыми?

Энни, окончательно выведенная из себя всей этой "чепухой", как она выразилась, рассказывая мне впоследствии эту историю, повернулась к Алисе и сказала:

- Видите ли, мадам, на мой взгляд, с собакой ничего не произошло. Возможно, мадам пожелает, чтобы Джо съел тарелку грибов перед гостями, так просто, для верности.

- Нет, нет, Энни, я уверена, все будет в порядке. Мне страшно неловко, просто не знаю, что это на меня нашло. Весь день эти грибы не дают мне покоя. Наверное, начиталась в газетах историй об отравлениях.

Энни ничего не ответила, и Алиса вышла из кухни. Два часа спустя, когда начали съезжаться гости, собака по-прежнему чувствовала себя отлично.

За коктейлем, когда большинство гостей уже прибыло, Алиса совершила роковую ошибку, в шутку рассказав им об эпизоде с опробованием грибов ложкой и о том, как собаку использовали в качестве морской свинки. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что сразу после этого гости на некоторое время примолкли. Всякий раз, как Джок входил в гостиную, он становился центром всеобщего внимания. Чуть ли не каждый из присутствующих похлопывал, поглаживал и пристально изучал его. Особенно позабавило меня то, как находившиеся среди присутствующих два врача быстро оглядели десны Джока в тот момент, когда, как им казалось, никто на них не смотрел. Но я-то видел все это. Да, я видел, как они согласно кивнули головами, словно говоря: "О, пес чувствует себя отлично. Я уверен, что все в порядке".

Я знал, что большинство африканцев хорошо разбирается в диких плодах, ягодах, растениях и травах, встречающихся в Африке, и мы с Марджори нисколько не сомневались в съедобности грибов. Мы были полны решимости получить полное удовольствие от обеда, чего, я уверен, нельзя было сказать о большинстве гостей, которые, насколько я мог видеть, были очень обеспокоены рассказом Алисы, хотя всячески старались это скрыть.

Никогда раньше собака не удостаивалась такого внимания.

Гости расселись за столами на четыре и на шесть персон, искусно расставленными Алисой в ее огромной гостиной. Были зажжены свечи, а электрические лампы потушены. Заиграл маленький оркестр. Подали суп. В распахнутые окна влетал заманчивый запах бифштексов, поджариваемых на костре. После того как было выпито изрядное количество напитков, опасение, что грибы ядовитые, несколько развеялось. Под восхищенные возгласы гостей на серебряных блюдах были поданы дымящиеся бифштексы. Но когда всех обнесли грибами, воцарилась зловещая тишина. Оркестр играл "Быть может, мы еще встретимся".

Мне стоило величайшего труда сдерживать смех. Из чистого лихачества гости накладывали себе больше грибов, чем они взяли бы при обычных обстоятельствах. Мужья, сидевшие в отдалении от своих жен, бросали на них беспокойные взгляды и ободряюще улыбались.

Наконец с основным блюдом почти разделались. Угнетенность, сковавшая гостей после раздачи грибов, почти полностью улетучилась. Отличные вина из богато укомплектованного погреба Алисы помогли восстановить оживление и веселье, царившие среди гостей до того, как Алиса имела бестактность рассказать всю эту историю. Все были довольны. Болтовня и смех усилились настолько, что, когда оркестр заиграл "Все было лишь ошибкой", его едва было слышно. И тут разорвалась бомба.

Энни и Джо бегом ворвались в гостиную, в отчаянии заламывая руки. По черному лоснящемуся лицу Энни в три ручья текли слезы.

Джо подошел прямо к ближайшему столу и, задыхаясь, спросил:

- Где мадам? Мы немедленно должны видеть мадам.

Оркестр умолк. В гостиной воцарилось гробовое молчание.

- Я здесь, Джо,- громко прозвучал среди этого молчания дрожащий голос Алисы.- В чем дело?

Энни, завидев в другом конце комнаты Алису, рыдая, бросилась к ней.

- Ах, мадам, собака!.. Бедный Джок... Это ужасно! Это ужасно! - причитала она.

- Что с ним? Ну, говори же! - в ужасе спросила Алиса.

- Ах, мадам... Бедный Джок... Он... Он мертв! - всхлипнула Энни.

- Мертв? Боже мой, этого не может быть!

Мгновение стояла напряженная тишина, потом поднялось что-то невообразимое. Мужья звали своих жен, жены звали мужей, влюбленные, опрокидывая столы и стулья, бросались друг к другу. Несколько гостей повалились на стулья и кушетки, схватились за животы и громко стонали. Другие, не успев выбежать из комнаты, извергали содержимое своих желудков прямо на роскошные ковры Алисы.

Оркестр бодро заиграл "Нам уже не быть прежними".

Один из двух присутствовавших врачей кинулся в ближайшую больницу, до которой было недалеко, за шлангами для промывания желудка. Тем временем его коллега пустил в ход все свое профессиональное мастерство, чтобы привести в чувство обморочных и утихомирить истеричных. Мы с Марджори посильно помогали Алисе и врачу поддерживать спокойствие до прибытия врача со шлангами для промывания желудка.

Он вскоре прибыл в сопровождении двух студентов- медиков, работавших в больнице, и через очень непродолжительное время даже те из гостей, которые не желали промывать желудок, были подвергнуты этой мучительной процедуре.

Действуя сообща, Алиса, врачи, Марджори, я и еще несколько не потерявших голову людей в конце концов сумели водворить среди охваченных паникой гостей некое подобие порядка и убедить их, что, как бы там ни было, они не умрут.

Опрятный дом Алисы выглядел так, словно в нем разыгралось побоище. У обоих врачей был такой вид, будто их протащили сквозь терновник. Красиво подкрашенные лица женщин покрылись потеками туши, прически, на сооружение которых ушли часы, беспорядочными космами рассыпались по поникшим плечам. Теперь мы были полными хозяевами положения. Один из врачей повернулся ко мне и сказал:

- Джордж, будьте добры, позовите сюда Энни и Джо. Мне бы хотелось допросить их.

Я пошел на кухню, думая застать их там, но на кухне их не оказалось. В конце концов я нашел супругов в их комнатушке. Они сидели съежившись, тесно прижавшись друг к другу.

- Пойдемте, врач хочет задать вам несколько вопросов,- сказал я.

Они нерешительно встали.

- Мастер Майкл,- сказал Джо.- Мы хотели рассказать мадам о случившемся, но не успели и слова молвить, как все начали плакать и кричать. Мы с Энни страшно испугались и убежали прямо сюда, к себе в комнату.

- Ладно,- ответил я.- Идемте со мной, расскажете все врачу.

Я направился обратно к дому, они последовали за мной.

Войдя в гостиную, мы не узнали ее, так она была прибрана и вычищена. Когда врач, попросивший меня привести слуг, начал задавать вопросы, наступила мертвая тишина.

- Ну-ка, Энни, постарайся припомнить все, как было, и не бойся.

- Да, доктор,- отозвалась она чуть слышно, почти шепотом.

Среди всеобщего молчания громко раздавались всхлипывания и рыдания женщин, которые еще не вполне пришли в себя.

- Энни, что произошло после того, как вы дали собаке тарелку грибов?

- Ничего не произошло, доктор. У нее был вполне нормальный вид, правда, Джо?

- Да,- ответил Джо.- На мой взгляд, она чувствовала себя превосходно.

- Когда вы впервые заметили в собаке что-либо странное? - продолжал допрашивать служитель медицины.

- По правде сказать, доктор, я ничего такого и не заметила,- ответила Энни.- Просто, когда все гости ели грибы, Джок начал скрестись в заднюю дверь.

- Что значит "скрестись в дверь"? - спросил доктор.

- Ну, это когда Джок хочет выйти, он всегда так делает, и мы выпускаем его.

- Стало быть, вы выпустили его?

- Да, сэр.

- Когда вы обнаружили, что собака подохла, Энни?

Помедлив несколько секунд, Энни ответила:

- Мы с Джо как раз готовились подать десерт, как вдруг вбегает парень, водитель нашего трактора, и говорит, что собака лежит мертвая возле сараев на заднем дворе.

- И что же вы тогда сделали?

Решив, что настал его черед взять слово, Джо ответил:

- Мы с Энни не поверили своим ушам, ведь было принято столько предосторожностей! Мы пошли за трактористом к тому месту, где лежала собака.

- Должно быть, во дворе было очень темно, Джо,- сказал врач.

- Да, сэр, действительно было очень темно.

- Тогда как же вы увидели, что собака подохла?

- Тракторист зажег фары, сэр, и мы очень отчетливо видели собаку,- быстро ответил Джо.

- Стало быть, Джо, вы видели собаку очень хорошо?

- Да, сэр.

- А теперь,- сказал доктор,- я хочу, чтобы вы оба хорошенько вспомнили, как выглядела собака. Была ли у нее пена на губах?

- Нет, сэр,- в один голос ответили оба.

- Вы вполне в этом уверены?

- Да, сэр, мы в этом совершенно уверены, сэр.

- Заметили ли вы, что лапы собаки закостенели и не гнутся? - спросил врач.

- Нет, сэр,- удивленно ответила Энни.- Она была похожа... э-э... как бы вам сказать... Она была похожа на тряпку, сэр.

- На тряпку? - еще более удивленно переспросил врач.

- Да, сэр. Она была мягкая, как тряпичная кукла. Но, слава богу, бедному Джоку не пришлось мучиться, сэр. Я знаю, как переживала бы мадам, если б она узнала, что Джок мучился перед смертью.

- Он не мучился перед смертью? - спросил врач, по-видимому, совсем не подготовленный к такому невероятному ответу.- Не понимаю, Энни... Откуда вы знаете, что он не мучился?

Алиса зарыдала. По черным щекам Энни покатились слезы.

- Тракторист сказал, доктор, что, когда Джок попал под трактор, оба колеса прошли по нему и он умер мгновенно,- ответил Джо.

Я так и ждал, что оркестр заиграет "Похоронный марш".