Приключения в старом доме

Наступил последний день нашего пребывания в Горонгозе. Рано утром я услышал стук в дверь бунгало. Это был сеньор Родрикес.

- Доброе утро, мистер Майкл,- приветствовал он меня.

- Доброе утро, сеньор Родрикес. Вы рано встали.

- Да,- ответил он,- я уезжаю в Бейру.

- Так, значит, сегодня мы остаемся одни?

- К сожалению, я должен ехать, мистер Майкл. У меня очень важное дело. Но я оставляю вам своего шофера. Он славный парень и повезет вас куда угодно.

- Вы очень добры, сеньор. Но стоит ли так беспокоиться? Мы наверняка справимся и сами,- ответил я.

- Невелико беспокойство, сэр. Я думаю, ездить в моем автобусе вам будет гораздо удобнее. Он намного просторнее. Вы согласны?

Итак, было решено, что мы будем ездить в автобусе все вместе - и моя семья, и съемочная группа. У этого вездехода была раздвижная стеклянная крыша, двойные двери с левой стороны и дверь сзади. Во время езды двери можно было держать открытыми, что давало возможность направлять наши кинокамеры почти в любую сторону.

Мы отправились в путь вскоре после завтрака. За рулем сидел Танго, шофер сеньора Родрикеса.

- Куда поедем? - спросил Танго.

- Пожалуйста, папа, поедем к старым домам. Может, сегодня утром там будут львы,- стала упрашивать Джун.

Надежда снова увидеть львов не давала детям покоя. Они упорно стремились к этим заброшенным домам, вспоминая о них при каждом удобном случае.

- О, мисси,- ответил Танго,- еще очень рано. В это время львы всегда на охоте, а возвратятся они, когда солнце уже будет припекать как следует.

- Все же рискнем, Танго,- сказал я.- Заедем туда по пути на озеро Иниатити. Если даже мы пробудем около домов полчаса, то все равно поспеем на озеро вовремя, чтобы заснять утреннее купание слонов.

- Джордж, разве нам обязательно ехать на это озеро? - спросила Марджори.- Ты ведь знаешь, что, если на нас нападет слон, оттуда не так-то легко убежать.

Танго постарался успокоить ее.

- Не волнуйтесь, мадам. Я сам очень боюсь слонов Если мы застанем их на озере, я остановлю автобус где-нибудь подальше.

Доверившись Танго и не желая расстраивать мои планы, Марджори и девочки согласились поехать на озеро.

Мы раздвинули крышу машины, и Танго стал медленно объезжать старые дома. Я пристально вглядывался в каждое окно. Почти все оконные стекла были выбиты, а уцелевшие так загрязнились, что сквозь них ничего не было видно. Раза два машина останавливалась, и я старался заглянуть внутрь комнат, но там было так темно, что я не мог ничего различить.

- Мне кажется, мы попусту теряем здесь время,- сказал один из моих операторов.- Эти кошки вернутся сюда не раньше чем через два часа.

- Они теперь охотятся,- добавил Танго.

- Вот и хорошо. Я, кажется, смогу воспользоваться их отсутствием и осмотреть старые дома внутри,- сказал я.- Мне хочется увидеть, как живут здесь львы.

- Ты не пойдешь туда,- поспешно заявила Марджори.

- В самом деле, шеф, не стоит испытывать судьбу,- сказал Питер Клут.

- Прошу тебя, папа, не ходи туда,- умоляла Кэрол.

Один лишь Танго ничего не сказал. Возможно, он подумал, что не его дело указывать "глупому белому человеку", как ему поступать. Мне кажется, вызов, который я заметил в глазах Танго, и заставил меня выйти из автобуса. Я уверенно приблизился к одному из домов, поднялся по ветхим ступенькам и вошел в полумрак комнат. Я не рассчитывал найти там что-нибудь подходящее для съемок. К этим развалинам меня влекло просто неодолимое любопытство, какое обычно испытывает турист при посещении достопримечательных мест. Но как только я перешагнул порог, меня охватило какое-то неведомое мне чувство страха.

Было что-то жуткое в этих комнатах. В нос мне ударил затхлый запах склепа. Вся прихожая была завалена костями и копытами, которые от времени потеряли цвет, потрескались и расщепились. Обгладывались они уже не раз. Были здесь кости и посвежее, с уцелевшими на них кровавыми кусками мяса. И все тут пропиталось львиным запахом. Повсюду на стенах виднелись следы львиных лап, видимо, в этих местах животные потягивались. Края дверей были обкусаны, на панелях виднелись глубокие параллельные борозды, оставленные острыми, мощными когтями.

Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и, когда я слегка толкнул ее и осторожно заглянул в эту темную комнату, сердце у меня забилось чаще и сильнее. Вдруг я заметил в углу черную бесформенную массу и весь сжался. Панический страх едва не заставил меня захлопнуть дверь и пуститься наутек, но я взял себя в руки и стал рассматривать комнату. Темная масса в углу оказалась старым матрацем, который львы, очевидно, приспособили под постель. Эта комната тоже имела "обжитой вид". Повсюду валялись кости, куски кожи, рога и копыта. Вонь стояла невероятная. Но что это? Я застыл на месте, не выпуская двери из рук, в любую минуту готовый ее захлопнуть. До меня. донесся слабый звук похожий на мяуканье котенка. Сначала я сомневался, слышал ли я его на самом деле. Может быть, это обман слуха? Я ждал в нерешительности, почти не смея дышать, но все было тихо. Собравшись с духом, я начал пробираться к следующей комнате, скользя, как призрак, в своих башмаках на резине. Дверь в эту комнату тоже была приоткрыта, и я мог разглядеть какую-то часть помещения. Но что там за дверью? Сделав три больших шага, я оказался у двери и мигом оглядел всю комнату. В ней не было ничего, кроме поломанной кровати и подвздошной кости жирафы.

Приободрившись, я направился к следующей двери, которая, по-видимому, вела в последнюю большую комнату. Какое-то неясное, тревожное чувство подсказывало мне, что там меня подстерегает опасность. Однако я был абсолютно спокоен и готов к любой неожиданности.

"Это безумие,- думал я.- Вернись к машине, пока не поздно. Не лезь на рожон".

Но что-то неудержимо влекло меня вперед, и я просто не мог остановиться на полпути. Это был тот азарт, которому я обязан всеми удачами в жизни и ради которого я жил. Все во мне трепетало от волнения, однако я знал совершенно точно, словно прорепетировал все заранее, как буду действовать в случае опасности. Передо мной был ясный план: захлопнуть дверь и всей тяжестью навалиться на ее ржавую ручку, потом крикнуть Танго, чтобы он подвел машину к самому порогу, в несколько прыжков выскочить из дома и забраться в машину, прежде чем дверь успеет распахнуться. Я с такой силой сжимал дверную ручку, что у меня вспотела ладонь. За дверью послышалось что- то вроде тихого царапанья, но тут же все стихло. Стараясь не отрываться от дверной ручки и дрожа всем телом, я быстро распахнул дверь, и в мозгу у меня бешено застучали сигналы тревоги - я увидел огромную львицу, склонившуюся над двумя новорожденными львятами.

Несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, мы смотрели друг на друга. К счастью, захваченный врасплох лев не проявляет особой храбрости. У него врожденный страх перед человеком, что, несомненно, используется в цирковых представлениях. Если лев не разъярен и не ранен, он даже на свободе старается убежать при виде человека. Эта львица была до того ошарашена моим вторжением, что страх победил в ней даже материнский инстинкт. Один гигантский прыжок - и львица выскочила в окно. Вокруг меня посыпались звенящие осколки стекла и обломки оконной рамы. А за окном поднялся невообразимый шум. Услышав крики и автомобильные гудки, я было подумал, что львица возвращается в дом и меня хотят предупредить об этом. Я быстро вошел в комнату с львятами, захлопнул за собой дверь и что есть силы навалился на нее. В это время на пол упала неясная тень, а через мгновение над подоконником показались коротко остриженные волосы Мардж. У меня отлегло от сердца. Потом я увидел ее в окно наподобие портрета, вставленного в разбитую раму.

- Идиот! - закричала Мардж.- Из-за твоих фокусов мы тут все чуть не посходили с ума! Ты что, не слышал, как тебя звали? Эта чертова львица чуть не угодила на крышу автобуса!

- Где она сейчас? - робко спросил я.

- Убежала в заросли. И при этом страшно торопилась,- сказала Мардж.- Должно быть, здорово испугалась, увидев твою физиономию,- не без иронии добавила она.

- Поговорим потом, здесь нельзя оставаться. Львица каждую секунду может вернуться к своим детенышам,- сказал я.

- Детенышам? Каким детенышам? - удивилась Марджори.

В это время за окном послышался шум и над подоконником появились еще две головы. Я показал на крошечных львят, которые лежали, свернувшись комочком, тесно прижавшись друг к другу.

- Пожалуйста, папа, не отбирай их у матери,- попросила Кэрол.

В эту минуту раздался тревожный возглас Питера Клута, который увидел, что львица крадется к своему логову. Я вылетел в окно почти с той же скоростью, что и львица, и едва не врезался в автобус - так близко стоял он от окна. Тут я увидел, что Мардж и девочки не выходили из автобуса, и это намного уменьшало опасность. Говорили же они со мной через крышу, взобравшись на подставленные ящики. Как только я очутился в машине, дверца тут же захлопнулась. Теперь мы могли выдержать любое нападение. Впрочем, нападать на нас, кажется, никто не собирался. Мы увидели, что львица улеглась на опушке зарослей, окружавших дом, и стали наблюдать за ней, отъехав немного в сторону. Время от времени львица подымалась, выгибала спину и, оскалив зубы, делала несколько шагов по направлению к дому. Наконец, издав воинственный рев, она в два прыжка оказалась у дома и скрылась за дверью.

- Мама вернулась к своим деткам, а наш папа к нам. Все довольны, и можно трогаться дальше,- подала Марджори мудрый совет.

Я охотно с ней согласился и, откинувшись на спинку сиденья, вновь стал переживать все волнения этих десяти захватывающих минут.

Примерно через час мы уже сидели на западном берегу озера Иниатити и ждали, когда слоны придут на водопой. Кинокамеры стояли наготове, чтобы можно было сразу же начать съемку, как только животные покажутся на тропе. Мне говорили, что они всегда спускаются к озеру именно по этой тропе.

Слоны идут на водопой

- Папа,- спросила Кэрол,- откуда ты знаешь, что слоны придут именно с той стороны?

- Сеньор Родрикес говорил мне, что они уже много лет ходят по этому пути. Почему же им теперь выбирать другой?

- Ну, а если они все-таки придут с этой стороны? Ведь мы же не успеем убежать.

В это время в лесу раздался оглушительный рев и мы услышали, как затрещали деревья на другой стороне озера.

- Детей надо отвести к машине,- сказала Марджори, подбегая к девочкам.- Эта полосочка грязной воды между нами и тем берегом - слишком незначительная преграда, чтобы остановить стадо слонов.

- Едва ли слоны станут переходить озеро, чтобы броситься на нас,- заметил я.- А если даже им и придет это в голову, мы всегда успеем погрузить все в машину и уехать.

Они не очень-то мне поверили, но все же решили остаться.

Когда стадо вышло из леса и растянулось вдоль берега, кинокамеры, которые я специально установил позади нас, заработали и стали бесстрастно снимать всю сцену вместе с нашими фигурками, в то время как мы бурно выражали свой восторг при появлении животных.

Зрелище было действительно необыкновенным - больше сотни слонов пришли на водопой. Когда они забрались в воду по колено, Танго, сидевший неподалеку от нас, вскочил и закричал:

- Мадам! Мисси! Идите к автобусу. Нельзя ждать добра от этих животных.

- Танго,- проворчал я, стараясь говорить потише, чтобы не спугнуть слонов,- ради бога, сиди спокойно и не кричи. Если не шевелиться, слоны не обратят на нас никакого внимания.

Но было уже слишком поздно. На противоположном берегу, поодаль от воды, остановился огромный слон с одним бивнем. Другой его бивень, видимо, был сломан в битве, а, может быть, просто не развился. Как только слон услышал голос Танго, его похожие на паруса уши приподнялись, хобот задрался вверх. Несколько мгновений слон стоял неподвижно, затем с ревом, от которого задрожали все деревья вокруг, ринулся в нашу сторону.

- Крутите камеры,- крикнул я ребятам, и, повернувшись к жене и детям, сказал: - А вы сидите на месте.

Однако, когда этот гигант, рассекая воду, двинулся прямо на нас, они не выдержали и бросились к автобусу. Большеглазый Танго следовал за ними по пятам. Я вскочил на ноги и стоял до тех пор, пока разъяренный слон, добравшийся уже до середины озера, решил, что с него на сегодня хватит. С оглушительным ревом он повернул обратно, вскарабкался на берег и, увлекая за собой все стадо, исчез в пальмовой роще. Когда все эти серые громадины скрылись из виду, я обернулся и взглянул на своих операторов. Увидев поднятые вверх большие пальцы, я понял, что потрясающая сцена со слоном благополучно запечатлена на пленке.

Оставаться на озере больше не имело смысла, и мы вернулись в бунгало, где нас ждал завтрак и полуденный отдых. Я спокойно задремал, как вдруг настойчивый стук в дверь разбудил меня.

- Кто там? - крикнул я.

- Это Танго, бвана. Объездчики говорят, что на равнине появилось большое стадо буйволов. Может быть, бвана хочет на них посмотреть?

- Спасибо, Танго. Через несколько минут мы будем готовы и пойдем с тобой,- ответил я.

Когда девочек и Марджори разбудили, чтобы в такой изнуряющий полуденный зной отправиться в сафари, они не выразили ни малейшего протеста, и вскоре мы уже неслись к равнине. Наш путь пролегал через густой лес из акаций, которые сменились потом высокими пальмами.

- Останови машину,- вдруг приказал я, всматриваясь в густые заросли.

Машина со скрежетом остановилась, и я стал лихорадочно всматриваться в путаницу ветвей и лиан, боясь, что это был всего лишь обман зрения. Несколько секунд стояла мертвая тишина.

- Что вы там увидели, шеф? - спросил Генри Литтл, один из моих операторов.

- Посмотри направо, вон туда. Как раз за стволом поваленной пальмы. Видишь? Тебе не кажется, что это наш друг с озера Иниатити, тот самый, с одним бивнем?

- Верно, верно, это он! - закричал Генри.- Надо поскорее уносить отсюда ноги.

В ту же секунду Танго включил мотор и машина понеслась вперед.

- Постой, постой! Не мчись так быстро,- сказал я.- Ведь не каждый день встречаются такие воинственные слоны. Подумай, какую можно снять картину. Ты только подумай,- добавил я, все больше возбуждаясь.

Я достал свою кинокамеру и кивнул ребятам на их снаряжение.

- Держите камеры наготове, друзья. Я отправляюсь к этому великану, чтобы снять его, когда он на меня помчится. Хочу, чтобы и вы непременно сняли эту сцену. Ради всего святого, не упустите нужного момента,- говорил я, выходя из автобуса.

Как следует осмотревшись, чтобы определить самый надежный путь отступления, я добавил:

- Держите открытой боковую дверь, чтобы я смог вскочить в автобус, когда слон будет совсем рядом.

- Если бвана Родрикес об этом узнает, он очень рассердится,- сказал Танго.

Я сделал вид, что не расслышал его слов, и отправился к слону. Направление ветра было для меня благоприятным. Заросли невысоких пальм лишь наполовину скрывали слона, и мне казалось, что он знает о моем приближении и ждет меня. Я подбирался к нему очень тихо, не спуская глаз с его ушей и хобота. Моя жизнь сейчас зависела от того, сумею ли я распознать первые сигналы тревоги, прежде чем слон перейдет к нападению. Треск сухой веточки под моей ногой прогремел словно выстрел, и я замер на месте. Видимо, звук этот достиг ушей слона, потому что он стал слегка раскачиваться из стороны в сторону. Я сделал еще несколько шагов, поднес камеру к глазам и нажал кнопку. Когда загудел мотор, слон уловил этот слабый звук и растопырил уши. Сигнал тревоги номер один! Потом слон понюхал воздух, и его толстый змееподобный хобот задрался вверх. Сигнал тревоги номер два! Своими маленькими глазками слон не сумеет меня разглядеть, но он может почуять меня по запаху. От волнения я еле удерживал в руках кинокамеру.

Еще несколько секунд слон стоял неподвижно, словно глыба гранита, потом внезапно двинулся в мою сторону, не возвестив об этом даже ревом. Прокрутив несколько футов пленки, я решил отказаться от своей затеи.

Пока что слон был на порядочном от меня расстоянии, а автобус совсем близко. Но я не учел нервозности Танго, который вдруг включил мотор и стал медленно отъезжать. Мне пришлось отступать вслед за машиной, иначе слон мог бы меня нагнать. Я прибавил шагу, животное было уже совсем близко. Окажись это место более открытым, мне едва ли удалось бы спастись, но, на мое счастье, путь слону преградили заросли кустарника. Раздался оглушительный рев, придавший мне прыти. Тут неожиданно заглох мотор, автобус резко остановился. Генри Литтл, который все это время сидел на корточках у открытой боковой дверцы, от резкого толчка потерял равновесие и вывалился из машины, продолжая крепко сжимать в руках кинокамеру.

Когда я подбежал к Генри, слон был всего в тридцати ярдах от нас. Я схватил оператора за шиворот, швырнул его в автобус и вскочил за ним следом. Тем временем Танго сумел снова пустить мотор, и мы стали медленно отъезжать от слона. В последний момент между нами оставалось не более десяти шагов. Девочки плакали от страха, уткнувшись в плечо Марджори, чтобы не видеть наступавшего на нас великана. За облаком поднятой пыли я увидел, что слон остановился посреди дороги и энергично трясет головой. Я еще успел заметить, как он недовольно фыркнул напоследок и скрылся в пальмовой роще.

Позднее я узнал, что Марджори сообразила выключить зажигание, когда Танго стал уводить машину. Я не мог винить его за это. Ведь мы были оставлены на его попечение, а я ему не подчинился. Рисковать из-за нас своей жизнью не входило в его обязанности, и к тому же, несомненно, он больше беспокоился о безопасности всех пассажиров и машины, чем о моей судьбе. Если мне вздумалось поиграть со смертью, это мое личное дело, но он ради этого не может подвергать риску жизнь остальных людей, вверенных его заботам.

Когда мы вернулись в бунгало, нас ждал там сеньор Родрикес. Танго уже успел рассказать ему о наших приключениях, слегка приукрасив свой рассказ.

- Ах, мистер Майкл,- сокрушался Родрикес,- вы творите ужасные вещи. За вас я не боюсь, вы за себя постоите. Но разве можно так пугать детей и жену? Это ведь очень опасно.

Родрикес минуту помолчал, потом добавил:

- Ну, слава богу, все живы и все обошлось.

И, подумав еще немного, он с улыбкой спросил:

- Хорошую сняли картину? А?

Когда я ему сказал, что мы сняли исключительный фильм, он обрадовался как ребенок. Потом сеньор Родрикес сообщил, что сегодня, в последний день нашего пребывания в Горонгозе, он специально для нас устраивает прощальный вечер, на который приглашены некоторые сотрудники заповедника со своими друзьями.

- В саду будет устроен большой парадный обед барбекью^*,- сказал он.- Знаете, это то же самое, что у вас в Южной Африке называют "Braaivleis",- пояснил он.

^* (Торжество, во время которого жарятся целые туши. Так же называется и сама зажаренная туша.)

Торжество удалось на славу, оно было прекрасным завершением всех наших приключений. Нежное мясо импалы, превосходно зажаренное, запивалось восхитительными португальскими винами. Интересно, что именно во время обеда Танго подал мне мысль о содержании следующего фильма.

Большинство гостей уже разошлось, а оставшиеся, и среди них наш хозяин, собрались вокруг костра и стали говорить о сафари, об охотничьих вылазках, о путешествиях и приключениях. Вдруг стало темнеть, словно в лампе медленно прикручивали фитиль. Это на луну набежало темное облачко. Огонь костра теперь казался ярче, и лица вокруг выступали резче. С запада донесся раскат грома.

- Дождь будет,- тихо произнес кто-то.

Раскаты приближались и становились все громче.

- Папа, отчего бывает гром? - спросила Джун.

Я собрался ответить, но тут Танго, сидевший на корточках рядом с Джун, сказал:

- Мисси Джун, я расскажу легенду о том, как родился гром и дождь в те времена, когда мир был еще младенцем.

Девочкам уже не раз приходилось слушать у лагерных костров легенды из африканской мифологии, поэтому они запрыгали от радости, умоляя Танго начинать поскорее.

- Эту легенду,- начал Танго,- мне рассказал мой отец, а он слышал ее от своего отца, а тот от своего, и так до самого начала времен. Это легенда о "барабане Сгубу" и "дожде Маанзи". Это легенда о любви и печали, о жестокости и ненависти. Легенда, которую нельзя забыть, потому что всякий раз, как Сгубу начинает бить на небесах в свой могучий барабан, а слезы Маанзи дождем льются на землю, мы всегда вспоминаем этих двух влюбленных и их великую, бессмертную любовь, загубленную людьми. И мы слышим и будем слышать всегда, до самого скончания времен, голос Сгубу, призывающий свою возлюбленную Маанзи пролить слезы на истомленную жаждой землю. Иногда эти слезы нежно касаются измученной, пересохшей земли, словно поцелуй матери, ласкающей своего единственного ребенка. Но бывают дни, когда боль в сердце Маанзи становится невыносимой, и тогда ее слезы кнутом хлещут землю, сметая все на своем пути, затопляя деревни, смывая посевы и унося в яростном потоке своего гнева искалеченные тела мужчин, женщин и детей.

Танго остановился, чтобы зажечь сигарету.

- Вот это да! - воскликнула Кэрол.- Замечательная легенда! Танго, пожалуйста, расскажите ее с самого начала.

- Да, мисси Кэрол, это замечательная легенда. Она вам понравится, потому что Маанзи такая же молодая девушка, как и вы.

И он начал рассказывать легенду.

Маанзи была дочерью очень могущественного вождя, и ее чудесной красотой гордилась вся страна. Она была легка, как газель, и грациозна, как леопард. А ее большое сердце было наполнено любовью к старикам и детям, к бедным и больным.

Очень далеко разнеслась слава Маанзи, и ее руки просили многие богатые и сильные люди, которых вся страна чтила за охотничью доблесть и выдающиеся подвиги. Красивые мужчины, с черной как ночь кожей, приезжали из-за больших рек и выжженных пустынь, чтобы посвататься к ней. Но Маанзи отвергала всех. Ее сердце тайно принадлежало Сгубу - пастушку, который разделял ее игры с самых ранних лет, когда они, еще не умея ходить, играли на полу в хижине ее отца, и до последних дней, когда они стали назначать тайные свидания, и там, в уединенных местах, звучали мелодии любви и счастья, которые он исполнял на своих самодельных флейтах, и потом низким, мягким голосом пел о вечной любви и преданности.

Сгубу обладал силой льва, быстротой гепарда и осанкой царя. Он был благоразумен, смышлен, красив и добр. Все любили его. Но, увы, и он, и Маанзи хорошо понимали, что сыну пастуха не быть ее мужем. Когда Сгубу играл на флейте и пел свои песни любви, их сердца наполнялись радостью и счастьем, но когда они говорили о будущем и о тщетности своей любви, на них опускалась черная пелена печали и скорби. И им оставалось только бежать в другую страну, где они смогут жить так, как всегда мечтали во время своих тайных свиданий.

- Никогда! - сказала Маанзи.- Никогда я не поступлю так малодушно. Ты будешь моим мужем, несмотря ни на что. И пусть делают со мной, что хотят.

И вот Сгубу, надев свою лучшую леопардовую шкуру, взяв с собою копье и щит, отправился к вождю и его советникам просить руки девушки, которой домогались самые могущественные и самые богатые люди страны.

Высокая индаба (совет) состоялась под старой акацией, где назначались все важные собрания. Вождь и советники говорили об урожае, о предстоящих праздниках, о скоте и о многом другом, но совсем не замечали Сгубу, сидевшего поодаль в терпеливом ожидании. Он знал, что весь этот разговор ведется лишь для того, чтобы показать ему, как мало он значит в глазах вождя и всех остальных, и теперь даже та очень слабая надежда добиться руки Маанзи, которую он питал до сих пор, была потоплена в волнах этой пустой болтовни, лившейся из уст вождя и его советников. Но, несмотря на непреодолимые препятствия, вставшие перед ним, он твердо решил сказать свое слово и так же твердо решил вынести все последствия, которые повлечет за собой его просьба.

Когда беседа на минуту прервалась, Сгубу встал. И словно предрассветное безмолвие опустилось на собрание - никто не проронил ни слова. Сама внешность Сгубу, говорившая о достоинстве и силе, требовала внимания и уважения этих людей, сидящих перед ним. Даже птицы и насекомые не смели подать голоса. И тогда, будто отдаленные раскаты грома, прозвучали слова Сгубу:

- О вождь и отец народа! Сгубу - смиренный пастух и сын Мазансгубу - стоит перед тобой сейчас, чтобы в присутствии наших уважаемых и мудрых советников обратиться к тебе с просьбой, хотя это и противоречит всем законам, правилам и обычаям нашего племени.

Сгубу ждал ответа, который позволил бы ему изложить свою просьбу. Ему ответил Маньяти, один из советников вождя.

- Сын мой,- сказал он высоким голосом,- я говорю от имени вождя и от имени своих братьев, собравшихся здесь. Если ты знаешь, что твоя просьба противоречит всем законам, правилам и обычаям нашего народа, то почему ты посмел обратиться с нею? Мы относимся к тебе с большим уважением,- продолжал Маньяти.- На поле брани, в джунглях, на пастбищах и среди наших женщин ты всегда доказывал свою храбрость, силу и ум. Поэтому будет очень досадно, если ты дашь своему сердцу превозмочь рассудок и вызовешь гнев тех, кто тебя уважает. Я, Маньяти, второй человек после нашего могучего вождя, главный советник нашего народа, отец двадцати сыновей и стольких же дочерей, советую тебе, сын мой, молчать. Возвращайся к своим стадам, и будем считать, что ничего не произошло.

Маньяти сел, не добавив больше ни слова. Вновь воцарилась тишина.

"Каким же надо быть трусом,- подумал Сгубу,- чтобы послушаться благоразумного Маньяти и вернуться к своим стадам, поджавши хвост, словно побитая собака. Нет, никогда!"

- О мудрый Маньяти, говоривший от имени нашего могучего вождя и от имени всех советников, твои слова полны благоразумия и доброты. Но разве может называться мужчиной тот, кто, храбро выйдя охотиться на льва, убегает, как только лев зарычит? Я говорю не от имени женщины, которую люблю, и не от имени моих друзей, поэтому, если мои слова вызовут гнев, пусть он обрушится на меня одного.

Сгубу снова стал ждать позволения изложить свою просьбу. Собрание заволновалось, так как все увидели, что вождь начинает выходить из себя. Все они любили Сгубу и теперь боялись за него. Вождь встал и, задыхаясь от гнева, произнес:

- Послушаем, что хочет сказать этот щенок. Только пусть поторапливается, потому что меня тошнит от запаха навоза, которым он пропитался.

Набросив на плечи шкуру шакала, вождь сел. Гнев его был страшен, потому что вождь знал, в чем заключается просьба Сгубу. Гнетущая тишина камнем упала на собравшихся. Тишина, полная страха и предчувствия беды.

- О вождь,- раздался громкий и ясный голос Сгубу,- с величайшим почтением осмеливаюсь я просить руки твоей дочери Маанзи.

- Замолчи! - закричал вождь, прерывая Сгубу на полуслове.- Это бред сумасшедшего. Как посмел вонючий пастух осквернить благородное имя моей дочери, как посмел произнести его? По какому праву он обращается с такой возмутительной просьбой?

В это время появилась Маанзи, которая пряталась где-то поблизости. Она вступила в круг сидящих мужчин и, повернувшись к отцу, сказала:

- По праву нашей любви. Прошу тебя, отец, выслушай Сгубу.

Вождь и его советники были ошеломлены. Никогда за всю историю племени ни одна женщина не обращалась к собранию мужчин. Это было неслыханно.

- Давно ли начались эти разговоры о любви? - спросил Маньяти.

- Любовь родилась в наших сердцах задолго до того, как мы смогли говорить об этом. Разве это любовь, что вырастает за ночь, словно гриб, и умирает до захода солнца? Настоящая любовь прорастает годами, как семена больших деревьев в лесу, которые пускают ростки и пробивают себе путь сквозь твердую корку земли в тот мир, где они узнают тепло солнечного луча, ласку дождя, ярость бурь, тишину ночи и величественную красоту утра. Вот какова сила нашей любви, отец. И как дерево сопротивляется острому топору, так и мы будем сопротивляться тем, кто станет нас разлучать. Мы не можем жить без нашей любви, как дерево не может жить без корней.

Склонив голову, Маанзи покинула собрание. Вождь дрожал от гнева. Он встал и, указывая на Сгубу, произнес:

- Собачий сын, ты принес позор и несчастье в мой дом. Но больше тебе не придется говорить слов о любви ни перед мужчиной, ни перед женщиной. Смерть была бы для тебя слишком большим благом. Ты должен понести заслуженное наказание. Сегодня еще до заката солнца тебе с корнем вырвут язык, и ты будешь изгнан в горы, чтобы жить там до самой смерти среди бабуинов. И никогда твоей ноги не будет больше в этой деревне.

Шестнадцать человек погибло от руки Сгубу, прежде чем его удалось схватить и безжалостно вырвать ему язык. И после того как свершилось это злодеяние, Сгубу был изгнан в горы. Он поселился там в пещере, и больше его не видела ни одна живая душа.

Маанзи со дня изгнания Сгубу замолчала навсегда. Она была заточена в своей хижине и редко видела свет дня. Но помешать их общению было невозможно.

Необычайно изобретательный Сгубу придумал инструмент, с помощью которого мог разговаривать с Маанзи, когда она сидела в одиночестве, заточенная в своей хижине. Он соорудил его из шкуры дикого зверя и дерева. Это был первый человек, сделавший барабан и научивший его говорить на языке, который когда-нибудь народ Африки сумеет понять. Жители деревни каждый день слышали странные звуки, доносившиеся с гор, но не могли их разгадать. Только Маанзи понимала, о чем говорит ее возлюбленный. Иногда она смеялась, и смех ее был слышен на всю деревню. А когда она плакала, слезы непрерывным потоком катились по ее щекам.

- Должно быть, она сошла с ума,- говорили люди.

Временами Сгубу бил в барабан с такой силой и гневом, что грохот отдавался эхом по всем горам и несся через вельд на многие мили. В такие дни слезы Маанзи заливали деревню.

С годами Сгубу совершенствовал свое мастерство и, говорят, сделал такой барабан, который не могли поднять и сто человек. Этот большой барабан Сгубу мы и слышим теперь,- сказал Танго, показывая на небо в черных, грозовых тучах.

- А что потом стало с Маанзи? - спросила Джун.

- Говорят, что однажды барабан звучал совсем не так, как обычно. И когда его звуки стали постепенно затихать, на землю пало великое безмолвие. Перестали лаять собаки, замолкли птицы, и даже ветерок не шелестел в ветвях деревьев. И тогда жители деревни увидели, как Маанзи вышла из своей хижины с узелком на голове и нетвердым шагом направилась в горы. Никто не остановил ее. Когда она подошла к подножию гор, барабан умолк, и с тех пор никто больше ее не видел. Говорят, что в последний раз барабан бил, призывая Маанзи к возлюбленному, который ждал ее, чтобы унести в облака.

Но, увы, после стольких лет, проведенных в темной хижине, Маанзи совершенно ослепла. Она ходила среди гор, ища Сгубу, и не могла найти его. Маанзи и теперь все еще горестно плачет в те дни, когда Сгубу гневно бьет в свой барабан. Но, говорят, со временем они найдут друг друга, и, когда это случится, барабан перестанет греметь, а Маанзи не будет больше плакать.

Тогда начнут высыхать реки и земля погибнет от жажды. Весь мир, сухой и бесплодный, воспламенится в жарких лучах солнца и сгорит до основания. Так отомстят Сгубу и Маанзи за свои страдания.

В этот момент раздался страшный удар грома, и на нас хлынули потоки воды.

- Добрая старая Маанзи! - крикнул кто-то, когда мы бросились к бунгало, спасаясь от дождя.

Возвращаясь из Горонгозы домой, мы решили на несколько дней заехать в заповедник Уонки в Южной Родезии. Он расположен в семидесяти пяти милях от водопада Виктория и занимает площадь почти в шесть тысяч квадратных миль. Как и в большинстве других заповедников, звери живут там в прекрасных естественных условиях, и человек не вмешивается в их жизнь. Хотя в Уонки есть несколько хорошо оборудованных домиков, где могут останавливаться посетители, мы предпочли разбить свой собственный лагерь на специально отведенной для этого территории. Но сначала пришлось получить разрешение директора. Все туристы, которые останавливаются здесь или просто проезжают по этому раю зверей, предоставляются самим себе, и им строго наказывают избегать встреч с такими опасными животными, как буйвол, лев или слон, особенно если они с детенышами.

У водопада Виктория

Местность эта сурова, дика и почти безлюдна, закон джунглей господствует здесь безраздельно, однако и для человека заповедник может стать тихой пристанью, где среди бескрайних просторов вельда и чудес природы распадаются цепи, приковывающие его к неотложным делам и бесчисленным заботам современной жизни, и он начинает понимать, что такое покой и свобода.

В то время наши палатки в заповеднике были единственными. Меня это радовало, потому что во время сафари я всегда предпочитал оставаться наедине с семьей и старался избегать всего, что напоминало мне издерганную жизнь в больших городах.

От директора заповедника я получил особое разрешение, позволяющее нам ездить по всему вельду и выходить из машины, если понадобится снять кадры получше. Вообще же посетителям не разрешается сворачивать в сторону от дорог, потому что бывали случаи, когда из-за какой-нибудь поломки им приходилось проводить ночь в машине среди вельда, а это причиняет массу хлопот служащим заповедника, которые должны часами разыскивать этих нарушителей.

Мы узнали, что милях в двадцати от нашего лагеря, у водопадов под названием Н'Гвашла, недавно видели львов. Мои операторы решили это проверить и на следующий день все, кроме Джона Лимбери, с раннего утра отправились к водопадам.

К ленчу они не вернулись, поэтому я решил взять с собой Джона и вместе с женой и девочками отправиться куда-нибудь в другое место поискать слонов. Невдалеке от лагеря мы увидели слабо наезженную автомобильную колею, которая сворачивала в сторону от главной дороги и вела к лесу. Видимо, ею пользовались во время дежурств объездчики. Мы свернули на эту колею и вскоре заметили, как впереди что-то сверкнуло на солнце. Когда мы подъехали ближе, я сообразил, что это остатки скелета слона. Этот слон, как нам сказал один из сотрудников, умер естественной смертью, от старости.

Многие охотники и натуралисты считают, что слоны, почуяв приближение смерти, всегда устремляются в определенное потайное место, так называемое кладбище слонов.

Найденный нами скелет, несомненно, был убедительным свидетельством, опровергающим эту теорию. Если учесть огромные размеры и многочисленность этих животных, как-то трудно поверить, что охотники и путешественники почти никогда не находят в бушвельде следа их трупов. Но, когда я показал жене и девочкам, как быстро сумела природа превратить останки одного из этих гигантов в простую пыль, они без труда поняли, почему появилась легенда о несуществующих кладбищах слонов.

Хищники джунглей, поедающие падаль, трусливо убегавшие при одном только виде этого могучего и величественного животного, обгладывают теперь его труп и разносят кости по всему вельду. Когда-то эти мощные кости сотрясали стволы деревьев, так что листья и сучья дождем сыпались на землю, а теперь они гниют под дождем и солнцем. Ноги, носившие это мощное тело по лесным тропам на многие тысячи миль, вскоре превратятся в пыль и смешаются с землей, которую они некогда так гордо попирали.

Во время странствий по Африке мы видели тысячи слонов, но никогда нам не надоедало наблюдать за ними и изучать их повадки. Как-то нам встретилось стадо, возглавляемое старой слонихой, которая относилась к своим обязанностям очень серьезно и, стремясь защитить малышей, всем своим видом старалась показать, что хочет отогнать нас от стада. Но нам уже не раз приходилось сталкиваться с подобными ложными атаками, и теперь мы не двинулись с места, хотя все время были начеку. Такие стада слоних с детенышами всегда возглавляет старая самка, которая сознает свою высокую ответственность и совершенно не терпит пришельцев. Мы не стали раздражать ее попусту и решили ехать дальше. Как только мы тронулись, я заметил в зарослях слева какое-то движение и сообразил, что слоны окружают нас с обеих сторон. Сначала я хотел опередить стадо, но не успел отъехать и нескольких ярдов, как справа выскочила старая слониха и остановилась посреди дороги, вызывающе глядя на нас в упор.

Я надеялся, что она просто переводит стадо через дорогу, но вскоре стало ясно, что животные намерены идти именно по дороге. Стадо собралось вокруг своего вожака, и нам оставалось только ждать, когда животным заблагорассудится вернуться в заросли.

- Почему ты не дашь заднего хода? - спросила Марджори.- Где-нибудь подальше ты смог бы развернуться и возвратиться к лагерю той же дорогой, какой мы ехали сюда.

- Но ведь это больше сорока миль,- ответил я.- К тому же скоро сядет солнце, а ты ведь знаешь, что в заповеднике не любят, когда посетители возвращаются после наступления темноты.

- Но не можем же мы сидеть здесь целый день, папа. И потом мне что-то не нравится вид этой старой слонихи,- жалобно сказала Кэрол.

Нужно было что-то предпринимать. Если подъехать к слонам на большой скорости, подумал я, они могут испугаться и сойти с дороги. Я завел мотор и, непрерывно сигналя, двинулся прямо на стадо. Однако мой расчет не оправдался. На нашу нахальную попытку диктовать свои условия властелины джунглей немедленно ответили контратакой. Как только мы приблизились к крайнему слону ярдов на тридцать, старая слониха вдруг нагнула голову и с угрожающим ревом двинулась на нас. Ярдах в десяти от машины этот четырехногий танк внезапно остановился, взметнув облако пыли. Марджори и девочки, пронзительно вскрикнув, закрыли лица руками. Но я не поддался этим угрозам и не стал отъезжать назад. Однако у меня не было никакой уверенности, что слониха не бросится на нас снова.

Тут я услышал, как Джон Лимбери, сидевший за моей спиной, еле слышно произнес:

- Надеюсь, она бросится еще раз.

- Ты все это снял?

- Да вроде бы,- ответил он.- Пришлось снимать через ветровое стекло, и ваши головы мне очень мешали.

- Если слониха бросится на нас снова, мы будем наклоняться в одну сторону,- заверил я его.

Разумеется, слониха снова атаковала нашу машину. И не один раз, а по крайней мере раз десять.

Эти яростные атаки пугали Марджори и девочек до полусмерти, но что я мог поделать. Мне оставалось лишь терпеливо ждать и стремительно откатываться назад всякий раз, как слониха наступала на машину.

Спустя некоторое время слоны стали медленно удаляться, не сходя с дороги, но как только старая, темпераментная слониха сообразила, что мы пустились вслед за ними, все стадо по ее сигналу повернуло обратно, и мы снова оказались перед сплошной стеной разъяренных матерей, готовых защитить своих детенышей любой ценой.

Так мы и стояли друг против друга, не двигаясь. Слоны смотрели на нас, а мы смотрели на них, и, казалось, это будет продолжаться до бесконечности. Пока я раздумывал, что бы мне такое предпринять, ветер вдруг переменился, и все слоны, словно взвод солдат, получивший команду "на изготовку", подняли хоботы и стали нюхать воздух.

Нас так захватило это поразительное зрелище, что на время мы совсем забыли об опасности. Я не удержался и вышел из машины, несмотря на бурные протесты всей моей семьи. Мне хотелось снять слонов вместе с машиной.

Но как только щелкнула моя камера, старая слониха оглушительно заревела и свернула в заросли. Все стадо двинулось за ней по пятам.

- Подумать только! - воскликнула Марджори.- В старом доме в Горонгозе твоя физиономия нагнала страху на львицу, но можно ли было предположить, что она произведет такое же впечатление на целое стадо слонов!