Мантык - истребитель тигров (Верненский гражданин)

^* (Сокращенный рассказ, опубликованный в журнале "Природа и охота" за 1880 г., том IVt № 10, стр. 65 - 83; № 11, стр. 81 - 96 и № 12, стр. 80 - 102.)

(Из воспоминаний об охоте на Сыр-Дарье)

I. Раим

Прежде чем начать рассказ об охоте на Сыр-Дарье, я поясню, что такое Раим. Этого ничтожного местечка, не указанного даже на карте, немудрено не знать вовсе. В те времена, в которые мы там охотились, русские в первый раз встали твердою ногою на реке Сыр-Дарье. Тогда место это имело важность стратегическую и политическую. Теперь, когда русские продвинулись далеко на восток, оно потеряло свое значение и оставлено совсем.

Раим - озеро на разливах правой стороны Сыр-Дарьи ; близ него - могила киргизского батыра Раима, сооруженная на материке, вдающемся мысом в разливы Сыра верстах в 70 от Аральского моря. На этом мысе в 1847 году Оренбургский генерал-губернатор Обручев построил для защиты наших киргизов от набегов хивинцев и кокандцев русское укрепление, названное Раимским. В 1850 г. оно было переименовано в Аральское, а в 1855 г. его перенесли в урочище Казала, верст с 50 вверх по Сыру, и назвали фортом Ml. Под этим именем оно значится и поныне на всех картах, хотя в 1868 году форт этот произведен уже в город Казалинск. Казала - название киргизское и значит катец, Катцы^*.

^* (Сделанная из тростника ловушка для рыбы, употребляемая в стоячих водоемах.)

От Раима вверх по Сыру было построено в то время еще несколько крепостей до кокандской крепости Ак-Мечеть, которая, как вертеп разбойников, в 1853 году была взята штурмом графом В. А. Перовским, занята русским гарнизоном и поименована фортом "Перовский", а с 1868 г.- город Перовский^*. Ряд этих крепостей в то время составлял сырскую линию до учреждения Сыр-Дарьинской области, которая вместе с Семиреченской областью составляет ныне Туркестанское генерал-губернаторство.

^* (Ныне г. Кзыл-Орда. Ред.)

Укрепление Раим занималось гарнизоном - пехотою, артиллериею и уральскими казаками, - в числе 1500 чинов. В таком глухом, отдаленном месте, оторванном от остального мира необозримыми песчаными и безжизненными степями, нам жилось не только скучно, но даже грустно до тошноты; каждый чувствовал тоску одиночества и смертельную скуку; никакие изобретаемые развлечения не помогали. Окрестности Раима представляют унылую картину: это край тропической жары летом и полярных морозов зимою; нет ни единого дерева, которое давало бы хотя ничтожную тень; все печально, однообразно, пустынно и наводит грусть и тоску; здесь человек перестает заботиться о себе и лишается способности мыслить.

Самым лучшим развлечением была охота. Зверей и птиц вдали от Раима было бесчисленное множество. Разливы Сыр-Дарьи образовали обширные, темные, непроходимые камыши, которые в некоторых местах тянулись вдоль Сыра верст на семь шириною. Плоские возвышенности поросли колючим кустарником "подожди немного". Все эти камышовые и кустарниковые заросли составляли царство фазанов, кабанов и тигров, которыми эти места были битком набиты.

Охота на Раиме была не только развлечением, но и полезным упражнением для гарнизона как боевой навык. Охотники составляли группу, которая пользовалась особым вниманием начальства и общества; им отпускался казенный порох и свинец бесплатно, их увольняли на охоту всегда, как только они проявляли желание. Охота составляла для нас истинное наслаждение. Верстах в 15 - 20 от Раима фазанов была такая гибель, что в зимние дни мы вчетвером убивали их по 80 штук.

Охотников за зверями, особенно за кабанами, у нас было немного. Иногда случалось, что за кабанами мы ездили человек по 12, рыскали по 7 и 10 дней и убивали, считая и поросят, штук по 50 в один выезд. Охота за кабанами - дивная охота, увлекательная и ни с какою другою не может быть сравнима. После охоты на диких свиней какою ничтожною и жалкою кажется охота на зайцев и птицу. Можно утвердительно сказать, что страстный охотник на зайцев и уток, раз побывавши на охоте за кабанами, о первых не будет думать никогда. Во всю жизнь мою не находил я лучшей и более благородной потехи, чем охота за кабанами. На этой охоте в открытом поле бьешься с кабаном вчистую; это своего рода турнир. Охота на лесного кабана совсем иная: там есть возможность укрыться от раздраженного зверя за пень, за дерево, убить врага из засады. Здесь, в степи, укрыться не за что, бой идет открыто и не раз случалось - врукопашную. В камыше кабан еще опаснее; он в нем нападает с двух - трех шагов и так стремительно, что можно не успеть принять его, и выскакивает с такой стороны, с которой охотник совсем его не ожидает и видеть не может; здесь все выгоды на стороне кабана. Поэтому за ушедшим кабаном в камыш один охотник идти не решается, а всегда идут по два и по три вместе самые отчаянные и закаленные в бою охотники; здесь кабан дешево не продаст свою жизнь: он непременно кого-нибудь ранит и может положить насмерть, чему немало примеров.

...Выбираем кабана и на своих скакунах, имея в руках по пистолету с взведенными курками, мчимся за ним, как вихрь

Отрадно вспомнить, как, бывало, с моим добрым товарищем П. П. Осиповым, выгнав на поляну из камышей стадо голов в сорок этих диких животных, выбираем" кабана, - преследовать свинью или поросенка мы считали за бесчестье и оставляли возиться с этой мелочью другим, - и на своих скакунах, имея в руках по пистолету с взведенными курками, мчимся за ним, как вихрь. На полуострове нагоняем его непременно. Тут начинается опасная борьба, требующая ловкости и хитрости, если не удастся во время погони одним выстрелом из пистолета в шею или ухо положить кабана на месте, а это удавалось нам нередко, этим мы щеголяли, это была наша гордость. Кабан скачет быстро, и из казачьих лошадей догоняла его разве сотая; наши же с товарищем лошади были далеко не казачьи. Много позже моего коня во время охоты растерзал тигр у меня на глазах. Я не выдержал своего горя, и оно выразилось слезами: я упал на труп коня и плакал долго, как о тяжелой потере; сожаление о потере превратилось в тоску. Коня этого я любил беспредельно, я был к нему привязан, как ни к кому; помню - нередко я приходил съедать свой скромный завтрак к нему в стойло, у его головы; я приходил в его тесное стойло ночью и спал у ног его, не боясь, что его подковы могут успокоить меня навеки; помню, как, холя его по гриве, я разговаривал с ним, а он, как вкопанный, стоял, склонив ко мне красивую голову, и слушал, будто понимая меня, а может быть, и понимал. Я звал его Ксанфом, как Ахилл звал своего коня под Троей. Мир праху твоему, мой благородный конь! Теперь у меня совсем иные страсти, совсем иные привязанности, более сильные, но это не мешает мне помнить тебя, мой умный конь, хотя двадцать пять лет прошло с тех пор, как я зарыл тебя.

Охота за кабанами так сложна, так разнообразна и так была на Раиме богата эпизодами, что стоит особого рассказа, что я и сделаю потом. Правда, удовольствие охотиться за кабанами сопряжено с немалою опасностью: сильный и озлобленный зверь может не только лошадь, но и самого охотника изуродовать и запороть клыком насмерть; но все-таки шансы успеха на стороне последнего. Я хочу говорить об охоте, где уже удовольствие самого смелого и ловкого охотника вытесняется той страшной опасностью, с какой сопряжена охота за тигром; тут же на место удовольствия выступает отчаянная удаль и дерзкая отвага; здесь вероятностей на успех охотнику очень мало, здесь шансы на победу почти все на стороне тигра: один момент, одно мгновенье пропущено - и охотник растерзан в клочки. На подобную охоту уже никто не ездит из дилетантизма: плохое удовольствие побывать в когтях у тигра! Многие, бывало, храбрились в стенах крепости, пока не видели зверя, но как приходилось встретиться носом к носу с тигром, так тотчас и "лапка задрожит". В Раиме, где было полторы тысячи чинов гарнизона, всего и был только один настоящий охотник, уральский казак из калмыков, дивный Мантык, чертовски сложенный физически; человек этот был одарен такою силою воли, таким хладнокровием и присутствием духа, что вызывал невольное удивление. Из двуствольного ружья, с ножом в руке он бил тигров один без всякой помощи. Жаль его - он давно спит в сырой земле, сраженный тринадцатым тигром. Его схватки с тиграми беспримерны в летописях охоты, если не учитывать каледонскую охоту и охоту на не- мейского льва Геракла. Решиться идти на тигра одному и одержать тринадцать таких побед - это не безделица. Единственный современный пример такой отваги - француз Жерар, истребитель африканских львов; но Жерар не столько взял с бою славу, сколько ему сделали ее французы, трубя во всех газетах и по всему свету о его подвигах. Французы и плен своего барабанщика Эскофье у арабов воспели стилем Одиссея и не находили, кажется, слов для выражения удивления и похвалы истребителю львов - Жерару. Будем же и мы петь Мантыка, как нашего Мелеагра, как нового Геракла. В моих записках имеется несколько случаев боя Мантыка с тиграми, и я расскажу о них. Лебединую же песнь, победу его над тринадцатым тигром, я поберегу для финала.

Мантык редко бывал на месте, в укреплении, а всегда бродил по камышам, степям и охотился за кабанами и птицей. Однажды он собрался вдвоем с казаком на диких свиней, однако на всякий случай взял принадлежности на тигра, потому что в тех местах встречи с тигром тотчас по выходе из жилья случались довольно часто. Два дня ходил он без всякой добычи. Пешему кабан дается не скоро, и то случайно или подкарауливанием, а это было не в природе Мантыка: ему терпения не дал бог; на тигра он тоже не натыкался, хотя находил свежие следы лап, отпечатанные на солонцах. Солонцы в тех местах лежат небольшими прогалинами среди плодородной земли, совершенно голые, без малейшей растительности, рыхлые, пухлые, цветом белые, блестящие, так что на них явственно отпечатываются следы даже маленьких птичек. Чтобы отдохнуть, поесть, напиться, поразведать, Мантык зашел в кибитку одного киргиза и начал с ним разговор, как водится, с Адама. По-киргизски Мантык говорил отлично. Во время разговора вдруг они слышат отчаянный крик. Бросаются из кибитки и видят бегущего к ним с воплем киргизенка, пасшего неподалеку баранов хозяина кибитки; в киргизенке просто души нет: бледный, как покойник, все лицо обезображено ужасом, слов ,разобрать было нельзя; наконец кое-как поняли, что тигр напал на его стадо, схватил козленка и унес в камыш. Вбежать в кибитку, схватить ружье было для Мантыка делом одного мгновения, и он вылетел из кибитки с быстротою ядра из пушки. По указанию киргизенка, потом по следам тигра и крови козленка Мантык с товарищем пустились бежать во весь дух в густоту камылт. Сажен через полтораста или двести от места, где паслись бараны, в камыше была чистая поляна; на этой поляне тигр, услыхав погоню по пятам, бросил добычу. Мантык, увидев козленка, остановился, задержал товарища и тотчас отступил назад, в камыш.

- Тигр не покинет добычи и вернется за козленком сейчас же - я это знаю, подождем, покараулим, - прошептал товарищу Мантык.

На цыпочках пробрались и скрылись они в густом камыше, саженях в пятнадцати от козленка. Направление, по которому ушел тигр, осталось от них влево. Позиция чудная! Сели рядом, осмотрели курки, пистоны, а Мантык - и нож, который имел размеры кинжала, и приготовились попотчевать тигра иным блюдом. Сидят и ждут, затаив дыхание, лишь подергиванием бровей подают один другому нужные знаки.?

Ничто не шелохнется, тихо, как в могильном склепе. Через полчаса послышался легкий треск слева. Тигр по камышу ходит мастерски, редко хрустнет что-нибудь у него под лапой.

- Идет! - шепнул Мантык.

В это время показался из камыша тигр всею головою до плеч и остановился. В разливах Сыра камыш растет густой, толстый, аршин шесть вышиною и оканчивается на полянах не опушками, а в обрез, точно деревянный забор или стена; из такой стены и вышел тигр; голова его с плечами и лапами была видна нам. Тигр посмотрел во все стороны, на минуту остановил глаза на козленке и со всею осторожностью, медленно, но важно, со свойственною ему только одному гордою осанкою, подошел к нему, один раз рявкнул и остановился правым боком к охотникам и таким образом подставил верную цель. Тигр обнюхивал козленка.

Медлить более нельзя.

Мантык спустил оба курка разом.

Этим выстрелом из двух стволов тигра отбросило в противоположную сторону и свалило с ног; жеребья попали ему в переднюю лопатку и вылетели в другую. Рана неотразимо смертельная. Однако же тигр тотчас встал, страшно рявкнул и после маленькой паузы заревел, как только может реветь один тигр, взмахнул хвостом и пошел прямо по выстрелу на охотников.

- Стреляй! - шепнул Мантык товарищу.

Казак спустил курок - осечка!

Мантык мгновенно кинулся к тигру, схватил его за хвост и, чтобы свалить, начал дергать из стороны в сторону...

Минута была страшная! Осечка ружья в пятнадцати саженях от раненого тигра - вещь ужасная. Трудно сохранить самообладание и закаленному охотнику. У казака потемнело в глазах. Но Мантык не смутился ни на одно мгновение; его ничто не могло заставить потерять присутствие духа; он и не мигнул от осечки, он даже и не заметил, как сказывал потом, он весь превратился во внимание и, заметив, что тигр шел на них и шатался, разом смекнул, что тигр в предсмертных судорогах, что он идет к ним, обеспамятев, бессознательно. В нападениях своих тигр проворен и быстр, как выстрел, а тут...

- За мной! - закричал Мантык и мгновенно кинулся к тигру, схватил его за хвост и, чтобы свалить, начал дергать из стороны в сторону, крикнул товарища, который хотя и оторопел, но прибежал на помощь; вдвоем они свалили тигра и ножом покончили с ним.

После казак сказывал, что в тот момент, как осеклось ружье его, он начал читать себе отходную и не видел, как побежал Мантык к тигру: он был убежден, что тигр растерзает их в куски, и опомнился уже тогда, когда услыхал крик Мантыка, звавшего его на помощь.

Оказалось, что это была тигрица; по соскам заметили, что у нее есть дети, и киргизы сказывали, что они видели на днях маленьких тигрят. Однако же двухнедельные поиски не привели ни к чему: тигрят не нашли нигде.

Другой подвиг Мантыка был еще опаснее и еще резче выказывает присутствие духа у этого замечательного охотника. Мантык от кого-то получил весть, что в окрестностях урочища Арык-Балык появился тигр и наводит ужас на кочующих там киргизов: он поедал не только киргизский скот, но не давал спуску и самим киргизам. В один какой-то черный день этот тигр подкрался к киргизу, воровавшему рыбу из чужой, расставленной в Сыр-Дарье сети. Киргиз был так занят выпутыванием рыбы из сети, которую он вытащил для этого на берег, что и не заметил, как подкрался к нему тигр, который схватил его и поволок на расправу в камыши. Таким образом, хищник хищнику достался на обед. На другой день от бедного киргиза нашли только одни кости. Через несколько дней после этой оказии два киргиза ехали верхом на одной лошади по тропинке в густом камыше. С быстротою молнии выпрыгнул из густоты камыша тигр, схватил заднего киргиза с лошади, а оставшийся на ней, передний, дал стречка - и был таков, благословляя аллаха, что тигр схватил не его. Киргизы переполошились; они боялись выйти на два шага из своих кибиток в одиночку: окрестность тигр держал в блокаде. Слух о проказах этого тигра имел на Мантыка действие, равносильное действию искры на порох: он спрыгнул с места, выслушав этот рассказ, как будто под ним загорелась земля, и подговорил какого-то казака помочь ему отыскать тигра. Минут через десять в казарме их уже не было. В первый день они не нашли тигра, даже не видели свежих следов его; на другой день они напали на следы хищника и по направлению их пошли ускоренным шагом. Камыш становился все гуще и гуще, так что охотникам трудно было проходить и различать на снегу отпечатки лап. И удивительно! В такой густоте камыша, где человек с усилием пролезает и едва может пройти несколько сажен без отдыха, тигр уходит от вас в 5 или 6 саженях впереди, и ни одна камышинка не поломается, и ничто не хрустнет под его ногой. Прислушиваться в подобных случаях решительно бесполезно: тигр пройдет около вас - и вы не услышите; лишь только глаза, и то с трудом от темноты камыша, видят отпечатки лап на снегу; к тому же от густоты камыша след уже сам по себе неясен.

Наконец охотникам стали попадаться все признаки недавнего присутствия тигра; следы показывали, что он только что прошел здесь. Вот следы начали кружить: это значит, что тигр заметил охотников, это его обычный маневр к нападению: тигр имеет обыкновение, когда его преследуют, выходить на следы преследователей, идти сзади них и нападать с тыла. Для нападения на кабанов он прибегает к иной тактике. А очень интересно видеть, как ловит он этих животных. Мне удалось быть свидетелем боя тигра с кабаном на открытом месте, но рассказ об этом будет еще впереди. Заметив, что след тигра вышел на их собственный след, который даже потоптан тигром, Мантык остановился и обернулся налево-кругом- в ту сторону лицом, откуда шел.

- Видишь? - шепнул Мантык. товарищу, показывая на следы тигра, отпечатанные поверх их следов.- Тигр хитрый, надо его перехитрить. Ты ступай дальше, вперед, по следам, а я присяду и подожду тигра; при первом моем выстреле беги ко мне.

Мантык не ошибся. Едва казак отошел от него сажен на двадцать, как неслышно появился тигр, остановился и поднял голову, увидав Мантыка. Хвост замотался из стороны в сторону, глаза готовы выскочить из орбит. В такой позе он был бы необыкновенно красив, если бы не был так величественно страшен. Через минуту он прилег к земле, как кошка, и принял ту позу, с которой обыкновенно делает решительный скачок на свою жертву. В этой позе он может поколебать недостаточно решительного охотника; надо иметь необыкновенную силу воли, чтобы не дрогнуть. Бойцов на смерть разделяли четыре аршина. Тигр сделал движение... В этот роковой миг Мантык спустил оба курка разом. Тигр упал кувырком головою под себя, не рявкнув. Алая кровь полилась по снегу. Когда прибежал казак, товарищ Мантыка, все было кончено: тигр был распростерт бездыханный. Две пули прошибли тигру лоб, одна от другой на том самом расстоянии, на каком лежали в камерах. У Мантыка рука не дрогнула!

Я был далеко от Сыр-Дарьи, на другом конце нашей обширной России, когда получил из Раима от одного из моих друзей письмо, где он писал мне, что один киргиз принес в укрепление небольшого живого тигренка, которого посадили в клетку; мать его убил Мантык с помощью этого киргиза, потом вскоре убил в товариществе со многими охотниками и отца. Но, - писали мне, - последний недешево уступил свою шкуру: он изранил семь человек - самого Мантыка, одного казака, одного солдата и четырех киргизов, солдата и казака смертельно, они умерли на четвертый день.

II. Талбугут

На бывшей сырской линии, вошедшей в настоящее время в Сыр-Дарьинскую область Туркестанского края, в 1848 году на берегу Сыр-Дарьи был построен форт Талбугут для охранения в этом месте переправы караванов из Средней Азии в Россию. Гарнизон форта состоял из 50 уральских казаков, двух урядников и одного офицера, начальника форта. Строений никаких не было: люди помещались зимою и летом в кибитках и домашнюю жизнь вели решительно по-киргизски, т. е. посреди кибитки стоял таган, на тагане котел, в котором варилась пища, очень разнообразная и изобильная. Сыр-Дарья здесь кишмя кишит рыбою и поэтому в ней недостатка никогда не было. Главнейшей рыбой были сазаны, лещи, сомы и осетры. Киргиз из проруби саком при разведенном камышом огоньке, около которого он и греется и оттаивает сак, ловит от 400 до 600 лещей в одну ночь. В котле рыба чередовалась с дичью - кабанами и фазанами. От изобильной свежей пищи и здорового климата люди в форте всегда были полны и здоровы. В течение бессменной двухлетней стоянки в форте больных не было ни одного.

Единственным развлечением была охота за фазанами, кабанами и тиграми, особенно последняя. Один только сбор на предстоящую охоту был в гарнизоне настоящим праздником. Зимою в кибитках казаки отогревались разложенным посредине огнем, а у есаула, у которого помещался и я, посреди кибитки стояла чугунная печка, в которой весь день поддерживался огонь; поэтому в кибитке было тепло, так что мы проводили день в одних рубахах, когда снаружи температура была до 25°, а иногда и до 30° мороза. По ночам же, в которые воздух в кибитке остывал всегда до уровня наружной температуры, мы укрывались тулупами и спать было тепло и здорово; но зато по утрам, или по какой-нибудь надобности ночью, не совсем-то было приятно вылезать из-под теплых одеял. Случай, о котором я хочу говорить, был зимою, снег был неглубокий и выпал дня за два. Обстоятельство это важно в последующем рассказе.

В одну из особенно морозных ночей с вечера показался туман и ночью настолько сгустился, что в пяти или шести шагах различать предметы было довольно трудно. Мы улеглись спать. Я уже порядочно выспался и спросонок слышу, что наши лошади в стойлах, сделанных из камыша около самых кибиток, стоят тревожно и фырчат - как они обычно делают, когда видят или чуют опасность, - чего прежде с ними не было. Меня взяло сомнение. Вдруг слышу, что часовой у фаса при реке прокричал учащенно три раза: "Кто идет!" и потом: "Убью, кто идет!". Я приподнял голову, чтобы явственнее слышать, и стал вслушиваться. Часовой с кем-то вполголоса переговаривался, у нашей кибитки кто-то приподнял дверь и стал дергать меня за ногу: ?Сударь, сударь, встаньте, в форте тигр".

Если бы семьдесят труб апокалипсиса разом грянули в ту минуту, они не произвели бы на меня того впечатления, какое произвела фраза "в форте тигр". Я спрыгнул с постели, как бы под действием гальванического тока. Надеть калоши, накинуть на плечи тулуп и выскочить из кибитки было делом одного мгновения. Смотрю - туман гуще, чем с вечера; через него едва заметно светит луна; слышу - за задним фасом на берегу Сыра тревожный говор казаков; я к ним.

- Где же тигр?

- Вот здесь прошел впереди меня по льду Сыра, шагах в шести или семи, - ответил мне часовой.

- Да как ты узнал, что это тигр?

- Я полагал сперва, что это человек, и хотел, было, совсем стрелять, но он на оклик мой и на приближение к нему рявкнул, я и догадался, что это за веща.

- Ну теперь мы ничего не поделаем; чтобы поймать птичку, не нужно пугать ее. Утро вечера мудренее. Идем, друзья, спать, а ты, часовой, держи ухо востро, а то как раз достанешься тигру на завтрак.

Вошел в кибитку, укутался в тулуп, но под впечатлением случившегося никак не мог заснуть. Зажег спичку, посмотрел на часы - ровно два, а это было в последних числах января и рассветало в семь часов. Слышу в казачьих кибитках оживленный говор и трескотню огонька. Я встал и пошел к казакам, мимоходом взглянул на термометр: ртуть стояла ровно на 23° ниже нуля. В кибитке все сидят вокруг пылающего огня, подкладывают камыш и ведут речь о посещении тигра.

- Просто срам, сударь, - говорил один, увидев меня, - тигры на форту у нас шляются, скоро станут таскать нас из кибиток, как овец из овчарни.

- Да, действительно, одолжил, каналья; эта дерзость не должна быть ему прощена. Поутру нужно будет грянуть к нему в гости по неостывшим следам.

- Завтра же с него шкуру долой! - отчеканил один из сидевших.

- Не хвались идучи на рать, говорит мудрая пословица, - выпалил другой.

Пока шел подобного рода разговор, показалась заря. Я пошел будить есаула.

- Вставайте, П. И-ч, рассвело; я вам скажу важную новость.

- Уж не кокандцы ли? - пробормотал есаул, поднимая голову.

- Нет, почище кокаидцев: изволил посетить нас тигр; должно полагать, высматривал лошадок наших.

- Ну?

- Пока ничего больше; перемолвился с часовым, который едва не послал ему пулю и хорошо сделал, что воздержался. Вставайте и пойдемте осмотрим след.

- Идем, только прикажите, чтобы приготовили чай.

Мы вышли. На дворе было полное утро, солнце подходило к небосклону, а туман поднимался массой и образовывал облака. Пошли прямо на след. Оказалось, что тигр вышел из камыша по замерзшим болотам на первый фас, постоял некоторое время около контрэскарпа, перепрыгнул ров на берегу, отсюда вскочил на вал, около которого стояли в сделанных из камыша стойлах лошади, тут немного посидел на корточках и, убедившись, что до лошадей ему не добраться, тем же следом перепрыгнул ров обратно. Почуяв близко страшного зверя, лошади зашевелились, зафыркали и тем возбудили внимание часового. Это самое фырканье слышал и я спросонок.

- Изволите видеть, он к лошадям подходцы делал, - сказал есаул.- Недурно!

Далее тигр пошел вдоль фаса к Сыр-Дарье, где спустился на лед саженях в десяти от часового и вдоль реки прошел мимо последнего саженях в пяти, когда и окликнул его часовой; от этого оклика тигр пошел прочь, на середину реки, откуда правым плечом повернул кругом и параллельно переднему пути ушел восвояси, в камыш.

Далее следить невооруженным было бы бестолку. Мы вернулись в форт.

- Не идти за этим тигром было бы непростительной ошибкой; надо отправиться на поиски сейчас же. Вахмистр, прикажи-ка охотникам собраться на охоту, предварительно позавтракав поплотнее, и пойдем платить тигру за визит.

Отдав такое приказание, есаул вошел в кибитку, и мы принялись за чай. В сборах на охоту прошел добрый час. Мы выступили группой в четырнадцать человек. Есаул скучил около себя охотников и сказал им наставление.

- Не забывайте, молодцы, что успех такой охоты зависит от исполнения следующих условий: идти тише тени; в случае нападения самого тигра на охотников ближайший товарищ должен стрелять в упор; в камыше не расходиться поодиночке, а непременно вдвоем. Ну, теперь с богом вперед.

Мы пошли по следам. У Мантыка ушки на макушке! Глаза у него так сверкали, что он, казалось, никого не видел; он пошел передовым, остальные за ним, один за другим.

Местность, по которой нам предстояло отыскивать тигра, каждый из нас знал до мельчайших подробностей. Для пояснения рассказа оговорка эта необходима. Сначала след тигра вел нас по небольшому камышу, но чем далее, тем камыш становился выше и гуще и, наконец, до того стал густ, что передовому охотнику идти без устали двадцать или тридцать сажен не было возможности. Мы стали меняться, не останавливая движения вперед, так, что передовой свернет в сторону и примыкает сзади, следующий за ним идет впереди далее. Следы тигра едва можно было разбирать. Тигр шел камышом не по прямой линии, а постоянно сворачивал в стороны, как бы блуждал. Мы почти все утомились, когда передовой закричал "здесь!" и шарахнулся назад, свалив с ног шедшего за ним,а этот - следующего, так как шли рядами плотно. Мы, задние, разумеется, бросились вперед, на небольшую прогалину, поросшую кугою.

- Где тигр? - спросили чуть не все в один голос.

- Я видел, как он встал из куги и ушел вот в эту сторону, - ответил испуганный передовой.

Оказалось, что тут было его логовище. Я приложил к постели руку: она была теплая, тигр встал сию минуту.

- За мной, - сказал Мантык, - не надо давать ему опомниться, а держать его в страхе и напасть стремительно.

Указания такого веского авторитета, каким был для нас Мантык в деле охоты, всегда производят магическое действие. Все быстро тронулись с места и пошли по пятам тигра. Пройдя этак сажен около ста, мы услыхали писк какого-то животного и ворчанье тигра.

На этот раз я был передовым. Собрав все оставшиеся силы, я стремительно бросился вперед и через десять или пятнадцать шагов, на небольшом просвете, увидел трепещущую выдру, из шеи которой каплями точилась горячая кровь. Удирая от нас, тигр мимоходом, одним махом лапы, задавил на завтрак подвернувшуюся выдру, но мы помешали ему. Я поднял выдру; серебристый отлив ее шерсти показал нам всю ценность ее шкуры. Впоследствии мы продали ее за 50 рублей. Выдра показала нам, что тигр голоден, следовательно, особенно опасен для охотника. Нужно было не дремать. Очень голодный тигр бросается на человека со страшным остервенением, и кровожадности его тогда нет меры; смятого под себя охотника он терзает с ожесточением. Я сообщил это охотникам.

Рассматривая выдру, мы вместе с тем немного отдохнули и сообразили, что из преследования тигра по пятам путного ничего не выйдет. Мы знали, что по направлению, куда ушел тигр, камыш прерывался узкою полосою чистого места и сажен через десять начинался снова; промежуток этот порос небольшой кугой и кустами - отличное место для засады. Мы решили разделиться на две партии и одну послать на это место, отрезав таким образом тигру путь для отступления, и принудить его принять бой, если не удастся из-за куста положить его наповал. Влево от нас было открытое чистое поле, направо тянулась Сыр-Дарья. Следовательно, тигру другого выбора не было, как идти через этот перешеек. Есаул обратился ко мне:

- Возьми ты с собою вот этих семь человек, беги на то место, чтобы предупредить тигра, и займи подходящие пункты, а я с остальными охотниками пойду по пятам; но только смотрите, молодцы, не зевайте.

Думать больше было нечего. Мы вышли в степь и беглым шагом, что только было силы, побежали к назначенному месту; добежав до него, повернули направо, к Сыру, идя медленным шагом, осмотрели снег до берега и убедились, что тигра мы опередили. Обернувшись лицом в ту сторону, откуда шли, мы заняли пункты по двое рядом, так чтобы быть скрытыми от тигра, и стали ждать. Я повесил кинжал на руку, на привязанный к рукоятке темляк, осмотрел курок карабина и встал на одно колено. Минут через десять послышался треск по камышу с той стороны, в которой мы оставили есаула. При треске этом забилось не одно сердце. Пустить пулю в преследуемого тигра - это не то, что пустить заряд по зайцу. Трескотня идет все ближе - и вот, наконец, вышел есаул с охотниками и при виде нас закричал:

- Где же тигр?

- Он здесь не проходил, - отвечаю я.

- Быть не может, - возразил есаул и вместе с этим бросился к месту, на котором оставил следы. Оказалось, что тигр, уходя от преследования охотников, наткнулся на одного из наших, караулившего под кустом, которого он заметил прежде, чем тот его, отретировался на десять шагов и обошел нашу цепь к степной стороне так мастерски, что фланговая пара казаков его не заметила.

В одну секунду пролетело соображение, что тигр впереди нас только на десять минут, что должны мы еще раз предупредить его - и мигом с моими охотниками я пустился бегом опять в обход, оставив есаула преследовать тигра. Так как путь нашего обхода шел по чистому месту параллельно камышу, которым шел тигр, то мы бежали кучкой. Рассчитывая, что мы уже опередили его, повернули вправо на более чистое место, где было больше куги, чем камыша, и только, было, начали делиться попарно, как вдруг один из передовых казаков закричал: "Вот он!" Я взглянул по тому направлению, куда смотрел закричавший, и увидел в саженях четырех от себя тигра, стоявшего к нам левым боком, с повернутой в нашу сторону и поднятой вверх головою, похлестывавшего себя хвостом по ребрам. Я не успел еще достаточно налюбоваться им, как крикнувший казак бросился к нему, чтобы выстрелить в упор. Но тигр сделал то же, и в тот момент, когда он приподнялся на задних лапах, чтобы перепрыгнуть куст для нападения, казак выстрелил почти в упор: пуля вошла тигру в грудь навылет в спину. Однако он моментально смял казака под себя - и пошла зубная расправа. Рев тигра и отчаянный крик казака были ужасны. Окрестность, спокойно дремавшая >доселе в ненарушимой тишине, может быть от века, вдруг была потрясена страшным шумом боя. Кто-либо в стороне, внезапно услыхавши этот крик, не мог не заключить, что тут идет спор о жизни и смерти. Казак, ближе всех стоявший к этой свалке, дал стречка, но отчаянный крик охотника, терзаемого тигром, и наше приближение заставили его вернуться; он выстрелил, но не в упор, как бы это следовало истинному охотнику, а издалека, как негодный трус, и, разумеется, промахнулся. Бросается Мантык и, приложив дуло своей двустволки к передней лопатке тигра, спускает курки, в тот же момент мой кинжал вошел в грудь между ребрами по самую рукоятку. Как теперь смотрю на эту картину: у тигра подкосились ноги, он опустился и придавил всей массою своего тела лежащего под ним казака, глухо застонал, медленно стал валиться и, наконец, упал правым боком на землю; только бессознательные вздрагивания мышц были последним признаком уходящей жизни. Это произошло так быстро, что когда вышли из камыша преследовавшие тигра охотники, все было уже кончено.

Мы тотчас высвободили из-под тигра истерзанного казака; он был весь в крови, жалобно стонал и поминутно говорил: "Не шевелите руку". Оказалось, что кость левой руки повыше локтя была зубами зверя расколота в куски; около кисти на теле кровавые раны от зубов, на правом боку четыре раны от четырех когтей лапы. Изуродованный и сильно потрясенный нравственно, казак идти не мог. Нужно было подумать о доставлении его в форт. Казаки сняли с себя ременные пояса, опутали ими два ружья и таким образом устроили носилки, на которые уложили страдальца и донесли до форта, откуда в телеге отправили в военный госпиталь в укрепление Раим, где руку ему отрезали, раны вылечили, потом дали чистую, и казак без руки жив и здоров поныне.

Когда подносили к форту израненного казака, остававшиеся в нем высыпали из кибиток встретить пришедших.

- Кого это так несут?

- Потапычева, - был ответ.

- Вот видишь, говорил я тебе: не хвались идучи...

- Да, правда, товарищ, - простонал раненый казак, - меня выдал Лагашкин: я бросился на тигра с надеждою, что он поддержит меня, а он, как баба, изменил мне.

Охота кончилась, и охотники вернулись в форт в 3 часа пополудни. За тигром послали телегу, на которой поздно ночью и доставили его в форт, а поутру следующего дня увезли в укрепление Раим. Это был самец, длиною от ушей до хвоста 2 ¹/₂ аршина, вышиною 1 аршин 7 вершков.

Из этой охоты всего живее остался у меня в памяти факт, относящийся не столько к области физиологии, сколько психологии. Нам вздумалось попробовать, вкусно ли мясо тигра. В Раиме служил мой приятель, у него был хороший повар, и мы попросили его сделать нам из задней части тигра котлеты. За стаканом хорошего вина тигровое мясо показалось нам не только сносным, но далеко лучше говяжьего; может быть,это казалось только на первый раз, как разнообразие - не знаю, потому что пробу повторить не удалось. Новее- таки котлеты мы ели с удовольствием. Вдруг нелегкая несет в нашу компанию казачьего офицера А. М. Бородина, заклятого старовера екатерининских времен, по счастливым обстоятельствам забытого смертью.

- А ну-ка, старина, пройдись-ка по водочке, сглотни котлетку и скажи, хороши ли?

Бородин выпил водки и съел, по-видимому, с удовольствием целую котлету.

- Ну что, каковы? - спрашиваю его.

- Великолепные котлеты, - отвечал Бородин.

- Угадай, старина, из какого они мяса?

- Что тут гадать, конечно из говяжьего.

- Вот и не угадал; это от тигра, что вчера убили.

- Неужели? - с ужасом спросил Бородин. На лице его выразилось страшное омерзение, как будто он проглотил тарантула.

Ему поклялись.

Он кинулся к двери, на двор, и там мгновенно произошла с ним рвота и настолько сильная, что по выходе котлет его тянуло желчью. Мы удивлялись силе предубеждения, всосанного человеком с молоком матери. Не скажи мы правды, рвоты, конечно бы, не было. Бородин после этого никогда не приходил ко мне и, встречаясь, не кланялся.

IV. Кос-Арал

Одновременно с укреплением Раим, в 70 верстах от него, в устьях реки Сыр-Дарьи, на одном из образуемых ее рукавами островов, называемом Кос-Арал, на берегу Аральского моря был построен форт для охранения кочующей там очень богатой орды от набегов хивинцев, которые собирали с нее зякет (подать), а вдвое более того грабили. Кос-Арал - название киргизское и означает в переводе птичий остров: кос - птица, арал - остров. Гарнизон состоял из 500 солдат пехотинцев, 100 казаков и из нескольких десятков артиллеристов, потребных для трех орудий.

Разливы Сары в восточной части острова образовали множество больших и малых озер, топей, которые поросли сплошной массой камыша - единственной крупной растительностью тамошней местности. Камыши эти были битком набиты дикими свиньями, около которых держались и тигры; воды острова, равно как и все устье Сыра, были заняты, в буквальном смысле слова, мириадами водяной птицы. Гуси, лебеди, пеликаны, различные породы уток положительно покрывали воды, и шумный крик их не умолкал ни днем, ни ночью. Красные фламинго встречались здесь только на перелете, но красавец фазан был коренным жителем. По всей плоской возвышенности острова кочевали киргизы-игинчи (хлебопашцы), главным образом возделывавшие ячмень и просо. Климат здесь здоровый. В течение двух лет моего здесь комендантства не заболел ни один человек, чему, конечно, много способствовала изобильная и вкусная пища из говяжьего и свиного мяса и рыбы; свежая осетровая икра за солдатским обедом была таким же обыкновенным явлением, как черный хлеб с мякиной у крестьян в некоторых великорусских губерниях. С упразднением сырдарьинской линии и с уничтожением Аральского укрепления уничтожен и Кос-Аральский форт.

В 1851 году, осенью, я был назначен начальником этого форта. В первые дни мне показалось здесь скучно до тоски. Книги и журналы приходили сюда очень поздно; не было никаких служебных занятий, ни одного офицера, вообще образованного человека, с кем бы можно было поговорить, не говоря уже о женщинах. Аральское море зимою не мерзнет, форт выстроен шагах в тридцати от берега, и неумолкаемый прибой морских волн наводит страшную тоску. Единственным развлечением в нашей монотонной жизни была охота за зверями и птицами.

Дождавшись прочных заморозков и снега, я стал формировать партию охотников. В Кос-Аральском форте мне пришлось, однако, иметь дело с людьми иного закала; охотниками оказались только солдаты 4-го батальона, т. е. народ пеший, следовательно, охота теряла половину своего интереса. Я стал посылать на разведки и вообще наводить справки о звере. Оказалось, что киргизам отбоя нет от свиней; они подходят к аулам, вырывают ячмень и просо из ям, в которых киргизы сохраняют весь летний сбор, ходят вместе с киргизским скотом в табунах коров и баранов и самих киргизов решительно не боятся. Тигры, напротив, к аулам не подходят, скот киргизский не трогают, что весьма естественно: легко ловя свиней, они не нуждаются в более трудно добываемой пище.

Темные, беспредельные камыши, терявшиеся на горизонте, не допускали облавной охоты; в таких камышах можно бить свиней, только подкарауливая их. Но такого рода охота казалась моим сотоварищам слишком скучною: тут не было возможности выказать им свою удаль. Я стал выжидать такого случая, который и не замедлил представиться. В один счастливый день я получил известие, что вблизи форта на льду замерзшего залива, по которому летом росла куга и осока кучками - кулигами, были замечены следы одиночного тигра и другого с детенышем! Меня так и подмывало ехать на охоту, но не было ни одного охотника, на которого бы можно было положиться. Говорили мне, что в гарнизоне есть солдат Григорьев, смелый и ловкий охотник, но я что-то плохо этому верил, а потому ради более верного успеха охоты послал тройку лошадей в Раим за Мантыком. Это было в 2 часа пополудни, а к 10 часам утра следующего дня тройка вернулась назад с Мантыком, сделав 140 верст без отдыха.

Так как Мантык, спеша ко мне, не спал более суток, то я дал ему добрый стакан водки, сытную закуску, и он завалился спать. Тем временем я собрал охотников, которых явилось восемь человек, снабдил их всем, в чем они нуждались, и выдал свинец на жеребья. Жеребьями мы называли цилиндрические пули одинакового калибра с ружьем и от ³/₄ до 1 вершка длиною. Такие пули не годятся для дальней стрельбы, но на близком расстоянии летят верно и производят весьма разрушительное действие.

В два часа пополудни я разбудил Мантыка. Мне хотелось вместе с ним осмотреть местность, в которой жили тигры. Взяв на всякий случай одни ружья, я, Мантык и еще один вызвавшийся охотник отправились туда на лошадях. Настоящие, густые камыши начинались верстах в двух от форта; в соседстве они были все вырублены на дрова. В камышах и по опушкам мы нашли много свежего свиного рытья и в двух местах следы тигров. Камыши были обширные и настолько сплошные, что об охоте на свиней нечего было и думать. Это было бы все равно, что гоняться за щукой в море. Свиньи быстро шмыгают по камышам, погладить себя не дают, а иногда кабан, свинья, особенно же поросенок, так крепко затаиваются, что охотник может пройти в двух шагах и не заметить их; случается, впрочем, хотя и очень редко, что охотник сметит притаившуюся свинью и положит ее на месте. В таких обширных камышах успешнее можно охотиться за тиграми. Тигр при виде охотника уходит медленно, с некоторою важностью, с полным сознанием своей силы, а если заметит, что его преследуют, то при удобном случае и сам переходит в наступление. Но подобная охота возможна только зимой, когда мороз подернет все твердою коркою; к тому же на лето тигры на острове не остаются или встречаются весьма редко.

Мы подъехали к кибиткам, расположенным на кряже, из которых вышли навстречу нам два киргиза и тотчас узнали во мне коменданта.

- Не видали ли вы где по близости тигров? Не знаете ли где-либо здесь тигровое логовище?

- Тигры всегда устраивают свои пристанища в глубине камышей, мы ходить туда боимся, - отвечал один из киргизов, - но мы часто видим, как они выходят в степь. Сегодня по направлению к форту прошел один тигр, очень большой, сёз жок, калай улькун (слов нет, какой большой).

- Ну они ничего вам дурного не делают, не трогают ваш скот?

- Нет, в этом году не нападают, а все-таки мы от них настороже: от жены и от тигра всегда нужно иметь за поясом кинжал.

Солнце подходило к небосклону; до форта было версты три. Мы поехали по льду, разливами Сыра, которые поросли кугою. Я поднял голову, чтобы посмотреть, далеко ли до форта. Солнце готовилось скрыться за горизонтом; впереди нас, саженях в шестидесяти, между кулигами куги, паслась киргизская лошаденка, стреноженная на подножном корму; мы ехали тихим шагом. Вдруг из одной кулиги с ревом выпрыгнул тигр и бросился на лошадь. Мы инстинктивно остановились и схватили ружья. Лошадь шарахнулась от тигра, но на льду поскользнулась и упала на колени. В одно мгновение тигр ловко схватил ее левою лапой за голову между ушей, а правою за горло около груди. Лошадь поднялась на ноги и силилась вырваться, но ноги ее скользили по гладкому льду. Тигр, упершись задними лапами, скользить которым мешали его когти, так ловко перебросил через себя лошадь, описав ею в воздухе дугу, и с такою силою ударил ее об лед, что, с минуту подрыгав ногами, она испустила дух. Тигр немедленно вырвал несколько кусков мяса из загривка; кровь полилась на снег и забила фонтаном из артерий. Лошади наши все это время тревожно фыркали, порываясь дать тягу. Мы попробовали прогнать тигра и пустились, было, к нему вскачь, но лошади уперлись, не желая повиноваться, а при ударе нагайки бросились в стороны и опрокидывались назад, так что трудно было удержаться в седле. Заметив нас, тигр отошел от лошади сажен на десять и лег в куге, приподнимая по временам голову. Стрелять с лошадей было немыслимо; затеять бой пешими мы не осмелились, так как не имели холодного оружия и поэтому не считали себя достаточно сильными; тигр занимал очень выгодную позицию для обороны и наступления, притом был голоден, следовательно, очень опасен. А самое главное - настолько стемнело, что было невозможно ручаться за верность выстрела. Нам оставалось только ехать в форт. Что тигр не бросит своей добычи, пока всю не съест, в этом не было ни малейшего сомнения, так же как и то, что мы найдем его завтра невдалеке. Обменявшись с Мантыком такими мыслями, мы тронулись в обратный путь. Первым приказанием по приезде было - не давать моему боевому коню в ночь сена, а ограничить дачу корма тремя гарнцами овса. Жирная лошадь с пустым желудком всегда быстрее и выносливее.

Отобранные мною семь человек охотников были совсем наготове. Условились с восходом солнца быть уже на конях. Обыденная казарменная жизнь мгновенно изменилась; приготовления к охоте отразились на всем гарнизоне, рассказы о тигре с лошадью слышались в разных вариантах во всех углах. В надежде, что вместо определенных семи охотников я могу взять и больше, стали приготовляться и некоторые другие. Движение в казармах сделалось почти общим. Осмотрев необходимое вооружение, я лег спать, но долго проворочался в постели, пока заснул. Едва посветлел восток, как меня разбудил Мантык.

Я вышел во двор. Было совершенно тихо, и в этой тишине отчетливо слышался только прибой волн, как будто они били прямо в стены форта; небо было совершенно ясно; звезды начинали гаснуть; охотники приготовили оружие и седлали лошадей.

Одевшись, я вышел во двор. Охотники сидели на лошадях; у двух из них были рогатины, у Григорьева - карабин с тесаком вместо штыка; все они выглядели молодцами и, видимо, горели нетерпением сразиться с тигром. Мы тронулись прямо к вчерашней лошади, задавленной тигром. Солнце только что показалось из-за небосклона. Подъехали к лошади сажен на десять. Я, чтобы не затоптать следы тигра, остановил охотников и вместе с Мантыком освидетельствовал лошадь: правая ляжка оказалась вся съеденной; снег кругом был истоптан только следами тигра; значит, он держал волков на почтительной дистанции.

- Теперь вопрос в том, куда ушел тигр, где мы его должны искать? - обратился я к Мантыку.

- Он где-нибудь лежит близко, - отвечал Мантык.- Первое - сыт, а потом он ни за что не расстанется с лошадью, пока всю не съест; уж волкам он ее не оставит - шалишь.

- Да, это верно. Но все-таки где он теперь? Разъедемся в разные стороны, сделаем круг и обрежем след. Ты поезжай направо, я поеду налево. Если заметишь сегодняшний выходной след, свистни; я сделаю то же.

Следы вчерашний и сегодняшний на снегу различить легко, не так, как летом, на песке и другой мягкой земле. Мы разъехались. Минут через пять я услыхал свист, на который и поспешил. Мантык напал на следы тигра, которые шли от лошади по направлению к видневшимся вдали камышам. Кругом было обширное ровное место, кое-где покрытое большими и малыми кулигами куги.

- Уйдет в камыши, и тогда прощай, тигр! - сказал я.

- Пусть превращусь я в улитку, если тигр это сделает; он где-нибудь лежит тут в куге; только надо ехать очень осторожно.

Здесь кстати заметить, что Мантык как калмык был буддийского вероисповедания, в котором переселение душ после смерти людей в животных есть основной догмат.

Я дал знак остальным охотникам подъехать к нам. Необходима была крайняя осторожность, о чем и были предупреждены подъехавшие. Тотчас же все сняли ружья и взвели курки, Мантык и я повесили на руки кинжалы, и все тронулись по следам. Кулиги тигр обходил, по-видимому, направляясь в камыши; наконец, вошел в одну кулигу, которую мы тотчас же окружили, но, найдя выходной след, поехали по нему дальше. Тигр, как надо было полагать, выбирал место отдыха потеплее и помягче. Пройдя около ста сажен, он стал поворачивать к тому месту, где лежала убитая им лошадь, и вошел в другую кулигу, которая имела в окружности не менее ста пятидесяти сажен, или около сорока сажен в поперечнике. Объехали кругом эту кулигу, - выходных следов не было. Не оставалось никакого сомнения, что тигр тут, в этой кулиге. Куга была высокая, густая, но от гололедицы и инея нагнулась, переломалась и так перепуталась на уровне груди человека, что пробираться по ней было чрезвычайно трудно.

- Что делать? - спросил я Мантыка.

- Тигр тут, - ответил он.

- Это я знаю без тебя.

- Надо идти к нему в кугу пешим; на лошадях ничего не сделаешь.

- Место боя для нас крайне невыгодно, - возразил я, - тигр растреплет нас в клочья.

- Может быть и так, - ответил Мантык, - но ничего больше не придумаешь. Надо решиться.

Позвав остальных охотников, мы слезли с лошадей, стреножили их и оставили одних в отдалении от места действия. Затем все мы расположились кругом кулиги, попарно, по возможности на равном расстоянии. Я стал вместе с Мантыком, и по условному знаку все двинулись по направлению к центру. Со всех сторон послышался треск ломаемой и выдергиваемой куги. Были видны головы и плечи почти всех охотников. Подвигались медленно; куга так перепуталась и смерзлась, что каждый шаг вперед доставался не без усиленной работы. Вдруг вижу - над кугою показывается голова тигра, затылком ко мне. Чтобы предупредить Мантыка и не отдать ему славу первенства на этой охоте, я поторопился взбросить ружье к щеке и, рассчитывая, что коническая пуля со стальным наконечником из дельвиновского карабина положит тигра наповал, выстрелил. Но неуместная ревность, похожая на зависть, на этот раз, как, впрочем, и всегда, не послужила ник чему: я промахнулся. В одно мгновение с выстрелом тигр быстро бросился на охотника Григорьева, шедшего прямо к нему и бывшего у него перед глазами и ближе других; Григорьев подставил ему нож, примкнутыйк ружью вместо штыка, на который тигр и сел с разбега всею своею тяжестью; нож вошел в него, как в тесто, по самую трубку. Тигр зарычал, метнулся, сломал нож, который и остался в нем, одним взмахом лапы вышиб ружье у Григорьева, смял его под себя, и пошла, как нам казалось, зубная расправа. Быстро подбежать на выручку мешала куга, стрелять было тоже нельзя - тигр с охотником как бы утонули в куге; слышно было только свирепое ворчание зверя и возня. Мгновенно выхватив из рук одного охотника рогатину, Мантык явился перед тигром и уже готовился заколоть его рогатиной, как тигр предупредил его: оставив Григорьева, он быстро бросился на Мантыка и наткнулся на подставленную рогатину, которая вошла между передними ногами, отчего он потерял равновесие и упал на лед, увлекая в своем падении и Мантыка. Оба, однако, быстро вскочили на ноги; тигр с ревом и разинутою пастью так стремительно кинулся снова на Мантыка, что последний не успел схватить кинжал, снова сбил его с ног и, перепрыгнув через него, выскочил на чистый лед и побежал в другую кулигу. Вслед ему раздалось несколько выстрелов, и все охотники кинулись за ним, забыв о Григорьеве. Тигр вбежал в другую кулигу, обширнее первой, и там лег, как бы утонул в ней. В минуту кулига была окружена со всех сторон. Мантык крикнул, чтобы охотники не входили в нее, а ограничились одним наблюдением. Подбежал окровавленный Григорьев, из правой щеки у него сочилась кровь и капала на полы полушубка, все лицо было вымазано кровью, шаровары изорваны.

- Я думал, что тигр тебя совсем изуродовал и что нам придется тебя отсюда унести, - сказал я Григорьеву.- Что он тебе повредил?

- Пустяки: когтем проткнул щеку, на голове ссадил шкуру и на правом бедре сделал несколько ран зубами.

И это пустяки! Вот каковы были люди, составлявшие партию охотников!

- Позвольте нам, ваше благородие, только вдвоем с Григорьевым идти к тигру, а остальные охотники пускай настороже, а то стрелять опасно - можно убить своих.

Я согласился. Мантык и Григорьев взвели курки и пошли в кугу, где встретили их те же затруднения. Они шли медленно, с крайнею осторожностью, в настоящем случае вполне руководствуясь правилом: "один раз шагнуть и десять раз оглянуться". Вдруг, почти из-под ног охотников, выскочил тигр и бросился на Мантыка; последний выстрелил, за ним Григорьев; мы успели только увидеть, как тигр с разинутою пастью сел передними лапами на плечи Мантыка спереди, а тот схватил его левой рукой за горло, и оба свалились в кугу! Послышалась оттуда возня, рявкнул тигр, и через секунду или две все стихло. Разумеется, в тот же момент все охотники бросились на место свалки. Когда мы подбежали туда, то увидели тигра, лежавшего в предсмертных судорогах, и вылезавшего из-под него Мантыка. Во время падения тигр перевернулся к ногам Мантыка, который, имея, таким образом, руки свободными, схватил висевший на руке кинжал, запустил его в брюхо тигра, распорол его нараспашку и затем быстро ударил около лопатки. Все это было делом одной секунды. Мантык отделался только порванной одеждой и двумя царапинами от когтей на правой ноге.

Я по опыту знаю, что в то время, когда зверь бросается на охотника из-под ног, последнему очень трудно сделать верный выстрел. Этим также объясняется, почему выстрелы Мантыка и Григорьева, сделанные почти в упор, не положили тигра на месте. Верный выстрел возможен, только когда стреляешь не торопясь.

Такому благополучному исходу битвы в неблагоприятной для нас местности мы обязаны именно тому обстоятельству, что тигр был не в меру сыт, голодный он наделал бы нам много хлопот. Разумеется, не менее верно и то, что в удобной для нас местности с этим количеством охотников мы сразу положили бы любого тигра.

Когда я приехал в форт, тигр уже лежал посредине площади. Это был один из самых больших зверей: он весил 11 пудов 22 фунта и имел в длину от хвоста до ушей 2 аршина 14 вершков. Более крупных тигров я в жизни не видал. Снятая с него шкура отослана была мною раимскому коменданту, который отправил ее в Оренбург к графу В. А. Перовскому.

Постоянная охота на Сыр-Дарье за кабанами и тиграми превосходно влияла на дух местного гарнизона; охота развила в солдатах отвагу и боевую ловкость; привыкнув к борьбе с опасностью, они сделались неустрашимыми и впоследствии прославили себя во многих знаменитых битвах на сырской линии. Это были те солдаты оренбургского линейного № 4 батальона, которые при осаде форта "Перовский" кокандцами в 1854 году громко потребовали, чтобы их вели в бой.

- Солдаты! Нас очень мало: не более 600 человек могут выйти из крепости, - с нескрываемой грустью сказал им комендант осажденной крепости подполковник Огарев.

- Нужды нет в большем, ваше высокоблагородие; на завтрак нам их только хватит, допустите только, - отвечали воодушевленные солдаты.

Я не позволяю себе округлять фразу, а помещаю буква в букву, так, как она сорвалась с языка солдата.

Подполковник Огарев очень умно воспользовался этим порывом солдат, сделав вылазку, - и 600 человек в два часа положили 18 ООО кокандцев. Солдаты сдержали свое слово: в 6 часов утра началось сражение, а в 8 часов, т. е. ко времени солдатского завтрака, оно кончилось. Большая часть этих охотников из казаков угодила потом в серовскую сотню под Иканом. В борьбе на открытом поле против 22 ООО кокандцев они пали почти до единого человека, не сдаваясь в плен на унизительных условиях. Леонид под Фермопилами против полчищ Ксеркса остался в тени.

Такова сила влияния охоты на боевой дух солдат!

Весной 1852 года я был назначен в рекогносцировочный отряд. В то же время мне поручили триангуляцию пространства между реками Куван-Дарьей и Сыр-Дарьей. Меня сменил майор Плюснин, человек мне совершенно незнакомый, которого я видел при сдаче ему форта в первый и последний раз: он скоро умер от когтей тигра.

Со съемочным отрядом мы стали лагерем около хивинской крепости Хаджа-Нияз. Здесь я получил известие о смерти Плюснина. В июне Плюснин шел пешком в одной рубахе на сенокос, где работали солдаты гарнизона. Путь его лежал густым камышом по узенькой тропинке. Не дошел он сажен пятидесяти до стана косцов, как вдруг из чащи камыша выпрыгнул тигр, бросился на Плюснина и смял. На отчаянный крик последнего и рев тигра в ту же минуту явились солдаты и увидели своего начальника плавающим в крови. Тигр изорвал на нем рубашку, сжав когтями одной лапы правое плечо, перерезал плечевую артерию, из которой кровь забила фонтаном, и был таков. Разумеется, не поспеши солдаты, от Плюснина остались бы одни кости. С перепугу майор не мог встать; его подняли и на руках принесли в форт. Все усилия остановить кровь не привели ни к чему. Оставалось последнее, но безнадежное средство - скорее везти раненого в Раим. Снарядили лодку, уложили в нее майора и лямкою потащили в крепость. Через несколько часов, на полдороге, Плюснин умер и в Раим доставили его труп.

Съемка пространства между реками Сыр-Дарьей и Куван-Дарьей кончилась; отряд в начале июля вернулся в Раим. При встрече нашего отряда комендант крепости подошел ко мне.

- Отдыхайте, К., у меня для вас есть небольшое дело. Наверное, вы не откажетесь побывать на Кос-Арале?

- Хоть на Барса-Кельмес^*, полковник!

^* (Остров на Аральском море: барса - пойдешь, кельмес - не воротишься.)

Меня очень заинтересовало, зачем я нужен коменданту на Кос-Арале. Три дня спустя я был позван.

- Я хочу поручить Вам убить тигра, который заел Плюснина. Для этого возьмите любых охотников, баркас и плывите. С Вами намеревается ехать турист, немец Левенталь, с которым я Вас познакомлю.

Такое поручение мне показалось более чем странным. Хорошо ли я расслышал, так ли я понял слова полковника? Убить тигра, который заел Плюснина, - да как узнаю, что тигр, которого, положим, я убью, будет тот самый, который загрыз Плюснина. Это недоумение я высказал полковнику.

- Я все успел узнать, - ответил он, - теперь на острове только и есть один этот тигр. Вы знаете, что на Кэс-Арале летом тигры не живут, этот же тигр опоздал уйти на материк. Вода кругом острова теперь очень высока и тигру уйти с острова нельзя.

На следующий день, в 10 часов утра, Левенталь, Григорьев, Мантык и я сели в баркас. День был жаркий, ветер дул ровно и сильно. В жарких странах на безбрежных равнинах ветер не приносит прохлады: он там так же зноен и жгуч, как раскаленная атмосфера. Мы подняли парус и раскинули палатку. По быстрому течению Сыра баркас летел со скоростью 15 - 20 верст в час. От Раима до моря река течет по совершенно гладкой равнине. Оба берега поросли стеною густого и высокого камыша, на темной зелени которого отдыхали наши глаза. Иногда из камыша выплывала лебедка с серыми лебедятами или пара гусей с гусятами и, завидя нас, тотчас скрывались обратно; по временам слышался крик фазана, призывающего свою самку. Сомы, стоявшие у берегов и на поверхности посреди реки, при приближении баркаса с шумом волновали воду, ударяя по ней широким плёсом, и быстро опускались на дно.

- Кос-Арал видно! - воскликнул рулевой.

Мы встали на ноги и увидали, что входим на косаральский рейд. Ровно в 2 часа пополудни мы причалили к пристани, сделав семьдесят верст за четыре часа. На острове в это время созревал хлеб. На пашнях киргизам от свиней не было отбоя, по ночам они большими стадами производили значительные опустошения; на пространстве какой-нибудь десятины стояло несколько киргизов-караульщиков, которые отгоняли свиней. Узнав, что мы приехали поохотиться, каждый из киргизов звал нас на свой хлеб. О тиграх отозвались, что замечают иногда в разных местах свежие следы, но где они постоянно живут - не знают, так как скот они не трогают.

- Мне не верится, чтобы здесь был только один тигр, - сказал я Мантыку.- Разве можно обшарить такие огромные камыши, чтобы с уверенностью сказать, что здесь один тигр или два?

- Разумеется, нет - отвечал Мантык.- Какое нам до этого дело? Нам бы только поохотиться. Не убьем тигра - жалко, а подвернется какой, убьем и скажем, что тот самый, который съел Плюснина.

Мы решили в эту же ночь идти на киргизские хлеба и караулить свиней. Но для этого нужно было отправиться пораньше, чтобы до сумерек осмотреть пашни, обозреть окрестность и выбрать приличные места для засады. Плотно пообедав, я, Левенталь и Григорьев в 4 часа оставили форт. Мантык пошел один искать следы тигра. Пашни начинались верстах в двух. По приходе мы увидели кругом пашен бесчисленные следы свиней; около краев, а частию в середине, колосья были оборваны, обгрызены, и местами хлеб был сильно помят. С ожесточенными ругательствами показывали нам это киргизы. Мы принялись искать места, удобные для подкарауливания. Нужно было выбрать такое место, с которого не было бы видно головы сидящего охотника, для чего требовалось или чтобы хлеб был выше человека в сидячем положении, или чтобы был куст; кроме того, разумеется, необходимо, чтоб с этого места было удобно стрелять. Немчурка не хотел занять отдельное место и упросил меня пустить его на одно место со мною. Я согласился, хотя весьма неохотно, так как это очень невыгодно: свиньи поразительно чутки; от постоянной опасности быть схваченными тигром они делаются чрезвычайно осторожны. Два охотника вместе поэтому имеют вдвое более шансов быть замеченными. Выбрал себе место и Григорьев. Понятное дело, мы должны были хорошенько заметить направление другой засады, чтобы из опасения убить вместо свиньи товарища не стрелять в этом направлении.

Солнце скрылось; было тихо, вокруг все замерло; месяц как бы не двигался среди неба. Вот, наконец, потухла и заря, совсем смерклось и наступила глухая ночь. В южных странах день быстро сменяется ночью, не так, как в северных, где летний вечер сменяется не ночью, а утром. Месяц светил, однако, так ярко, что можно было читать книгу. Мы разошлись. Левенталь и я взвели курки и уселись на углу пашни, в густом и высоком просе, лицом к полю, так что могли наблюдать обе стороны угла. Я просил немчуру, чтобы он сидел со мною, как мертвый, так как не только малейшее движение, но даже слишком громкое дыхание могло испортить все дело. Если же это покажется трудно выполнимым, то я предложил ему занять отдельное место, но не пенять на меня, если я, не зная, где он сидит, пущу заряд по тому направлению, и пуля вместо кабана попадет в него. Все нужные наблюдения я принял на себя.

Прошел час в томительном выжидании; на небе показались облака, которые по временам закрывали месяц; я начал чувствовать боль в согнутой спине. Вот что-то в правой стороне щелкнуло, как будто что сломалось, потом послышалось пыхтенье. Осторожно повернув голову в ту сторону, я увидел две точки, двигавшиеся вдоль пашни прямо к нам; ухо различало уже два пыхтенья, одно впереди другого, по временам шум срываемых кистей проса и чавканье. Вот послышались шаги, ближе и ближе. Я притаил дыхание. Мимо нас, так близко, что я мог бы достать стволом, прошла свинья, но сзади ее раздавалось более громкое пыхтенье, по которому я признал кабана. Левенталь хотел поднять ружье к щеке, но я дернул его за локоть и приложил указательный палец к носу. Пройдя пять или шесть шагов, свинья остановилась и начала рвать и есть просо; немного не доходя нас, остановился и кабан. Я уже стал раскаиваться, что пропустил свинью, как услыхал его приближение; перестав дышать, подавил локтем Левенталя, давая знак сделать то же. Почти около моего уха кабан сорвал ветку проса; вот он начал огибать угол и, пройдя прямо перед глазами, остановился. Живая двенадцатипудовая масса едва не задевала меня: нас разделяло пространство в три шага. Вдруг кабан поднял морду и подозрительно фыркнул: своим тонким чутьем он услыхал незнакомый запах. Еще мгновение, и он бы улизнул. Но я поспешил предупредить его и, подняв ружье, пустил заряд ему в бок около лопатки. Эхо выстрела загрохотало далеко, перекатываясь по степи. Кабан сделал два прыжка и растянулся. Жеребий изломал ему ребро и разорвал сердце. Мы подбежали к кабану; его массивное тело еще слегка вздрагивало в предсмертных судорогах, но через минуту все кончилось.

Прибежал Григорьев. Он тоже готовился выстрелить в крупную свинью, но мой выстрел испугал ее. Оставаться далее на этом месте было бесполезно: свиньи в эту ночь сюда уже не придут. Следовало идти или домой, или на другие хлеба. Левенталь и Григорьев избрали последнее, а я отправился в форт, куда и пришел в 11 часов ночи. Поутру следующего дня, пока я спал, Григорьев распорядился привезти убитого кабана и свинью, которую убил после меня, оставшись с Левенталем. Я потребовал к себе Мантыка.

- Ну сказывай, что узнал о тигре?

- Ничего не слыхал, нет и признака. Слышал ваш первый выстрел, думал, не отзовется ли на него тигр, долго прислушивался, наконец, услыхал второй выстрел перед рассветом, пошел на этот выстрел, нашел Григорьева, от него отправился в форт, взял телегу с лошадью и втроем привезли кабана и свинью.

В этом не было ничего утешительного. Оставалось дать выспаться охотникам и тогда подумать, что делать. Два дня искали мы тигра, видели его свежие следы, но были ли то следы того тигра, которого нам велено убить, узнать было нельзя. Что тигры на острове есть - это не подлежало сомнению, но как найти их? Ведь теперь не зима, непрерывного следа нет, а камыши обширны, как море. Я стал терять всякую надежду и готов был вернуться в Раим. На четвертый день часов в 10 утра вошел ко мне Мантык и попросил меня позволить ему сходить в один недальний камыш около пашен, в котором он видел свинью с поросятами; он надеялся поймать, если не всех поросят, то несколько штук. Охота была слишком заманчива, чтобы не соблазниться ею, и я пошел с Мантыком. Как и все охотники, мы пошли не прямым путем, а заходили на осмотр мест, лежащих в стороне. Свинья с детьми от своего гайна не уйдет, следовательно, мы могли охотиться на нее, когда захотим.

Остров Кос-Арал прорезывают несколько оросительных канав. Вдоль одной такой канавы мы направились в дальнейший путь. Вал, образовавшийся из этой канавы, был на той стороне, по которой мы шли, канава за валом, а за канавою начинались темные, непролазные камыши. Пройдя этим валом с версту или полторы, мы вдруг услышали впереди саженях в двадцати страшный рев тигра, отчаянный визг свиньи и громкий треск камыша.

- Тигр напал на свинью, - сказал мне Мантык.

Что только было силы, пустились мы бежать на крик, немного нагнувшись, чтобы не быть замеченными. Подбежав к месту боя, мы легли поперек вала и стали понемногу поднимать головы. Нам представилась интересная картина: тигр грыз кабана, кабан сажал на клыки тигра. Кабан очень ловко увертывался и, видимо, старался вырваться из могучих когтей кровожадного врага, но не мог; они не раз становились на дыбы; кабан все норовил дать стречка, но тигр, наконец, схватил его левою лапою за голову около ушей, а правою за спину и начал грызть затылок; таким образом, кабану было невозможно пустить в ход клыки, все усилия его вырваться были напрасны, и сражение, видимо, было им окончательно проиграно. Рев тигра и визг кабана были ужасны. Силясь вырваться, кабан возил на себе тигра кругом, и камыш на этом месте был совершенно притоптан. Клочья щетины и мяса, вырываемые из шеи кабана пастью тигра, летели во все стороны; весь камыш был окрашен кровью. Кабан изнемог, стал возиться все тише и тише и, наконец, упал. Тигр прогрыз ему шею и позвоночный столб, так что голова совсем отделилась от туловища. Умаялся и тигр; он лег на брюхо около окровавленного трупа своего противника, высунул язык и усиленно дышал.

Тигр грыз кабана, кабан сажал на клыки тигра

- Так вот ты где, приятель, предмет наших поисков! - подумал я и подал знак Мантыку. Осторожно положили мы стволы на вал, прицелились, я щелкнул языком - условный знак - и два выстрела раздались, как один. Когда рассеялся дым, мы увидели тигра, трепещущего на месте в предсмертной агонии. Одна пуля пронзила голову, другая вошла через переднюю лопатку. Можно было поручиться, что тигр не слыхал наших выстрелов. Тигр и кабан были привезены в форт.

- Тот ли это тигр, который загрыз Плюснина? - спросил я Мантыка, улыбаясь.

- Разве тот тавреный был? Если не поверит комендант, пусть справится.

V. Смерть Мантыка

Постоянные, почти беспрерывные охоты имели следствием то, что звери в окрестностях Раима стали редки и приходилось ездить на охоту за сотни верст. Свиньи удалились в непочатые еще камыши в устьях Куван-Дарьи и Джаман-Дарьи и в верховья Сыра к Ак-Мечети, в 1853 году взятой штурмом и переименованной в форт Перовский. Тигры, неизменные спутники свиней, последовали за ними. В 1856 году, в котором я по обстоятельствам службы навсегда оставил Сыр-Дарью, охота на свиней и тигров была здесь уже редкостью.

В 1858 году, в ноябре, в форте Перовском выпал первый снег. Мантык после двенадцати геройски убитых им тигров собирался искать тринадцатого. А слухи были, что тигры сильно пошаливают: то где-нибудь корову задушат, то барашка унесут. Но в темных частых камышах отыскать тигра без следов было столько же трудно, сколько и опасно: не зная, где тигр, легко попасть к нему в когти. Понятно, насколько обрадовал Мантыка выпавший снег. В тот же день поутру прискакали в форт два киргиза и потребовали, чтобы их допустили к коменданту. По поспешности и настойчивому требованию киргизов было заметно, что случилось что-то необычное, - и их повели к начальнику форта. Через пятнадцать минут туда же позвали Мантыка, от которого все узнали следующие вести.

В камышах озера Кутан расположился на зимовку аул, в котором находились и кибитки прискакавших киргизов. Жена одного из них, беременная в последнем периоде, пошла рано поутру рубить камыш на дрова. Киргизы ближний к кибиткам камыш не вырубают на дрова, а берегут как защиту от буранов и ветров, поэтому за дровами ходят дальше; здесь напал на нее тигр, разорвал у нее живот в тряпки и съел восьмимесячного ребенка со всеми внутренностями матери. Тигр съел бы ее всю, но вслед за нею шла, тоже за дровами, другая женщина, меньшая ее сноха; услыхав рев напавшего тигра и отчаянный крик его жертвы, она тотчас побежала назад и рассказала об этом киргизам, которые с топорами и мотыгами отогнали зверя.

Комендант форта, генерал Дебу, предоставил Мантыку отыскать этого тигра. Заранее готовый к такой охоте, Мантык, конечно, только и ждал подобного случая и сопутствуемый казаком и двумя солдатами через полчаса оставил форт. На том месте, где тигр растерзал женщину, снег был окрашен кровью. Осмотр следов показал, что тигр пошел в глубину камыша. Тигр от места, на котором ему удалось сытно поесть, далеко не уходит, а ложится поблизости, чтобы спокойно переварить съеденное. По следам, ясно отпечатавшимся на свежем снегу, охотники прошли с полверсты и, наконец, вошли в такой густой, толстый и высокий камыш, что идти в нем было весьма трудно. Вдруг на небольшой прогалине, поросшей густой кугой, охотники увидели тигра; он сидел на задних лапах и, по-видимому, прислушивался. Прежде чем Мантык успел взбросить к щеке свою двустволку, тигр одним прыжком скрылся в камыше. Надо заметить, что тигр никогда не бросается на охотников, если их несколько, но одному не дает пощады; на троих или четвертых он кидается только в крайнем случае, когда очень голоден или когда ему преграждены все пути отступления. В этих случаях нападения его неотразимы, и нужно иметь много мужества и ловкости, чтобы не потеряться и вступить в бой с таким страшным врагом. Стоит пропустить одно мгновение - и сражение проиграно.

Мантык с товарищами пустился за тигром. Отвязаться ли вздумал тигр от преследователей или был еще недостаточно сыт, только он прибегнул к своему известному маневру, т. е. начал кружить, вышел на следы охотников и поменялся с ними ролями - из преследуемого обратился в преследователя. Лишь только Мантык заметил, что тигр кружит и что его след уже находится поверх их следов, как остановился и предупредил своих спутников, что дело приближается к развязке и что тигр сам напрашивается на нее.

- Тигр хочет кинуться на нас сзади, но если он увидит, что мы ждем его вчетвером, то уйдет, и опять начнется бесконечное преследование. Отойдите вы в сторону, спрячьтесь так, чтобы вас не было видно, а я подожду его здесь один. Но как только услышите мой выстрел, немедля бегите ко мне. На верность выстрела я надеюсь, но всяко бывает...

Не так говорил прежде Мантык. Его слова всегда были уверенны, решительны; в этом же наставлении товарищам звучала неприятная нота сомнения. Сердце - вещун, оно предчувствовало у Мантыка что-то недоброе.

Охотники удалились, а Мантык обернулся лицом в ту сторону, откуда пришел, и опустился на правое колено. Минут через пятнадцать послышался легкий треск, и глазам Мантыка предстал во всем величии царственный обитатель сырских камышей - могучий тигр - и остановился. Зубы его оскалились, глаза загорелись, хвост захлестал направо и налево. Вот он прилег на брюхо и затопал задними ногами, т. е. приготовился к прыжку. Мантык держал ружье у щеки и ни на одно мгновенье не спускал прицела с широкого лба зверя. Тигр сделал движение... Мантык спустил оба курка разом... Взял ли он неверно лоб тигра на цель, или дрогнула рука, только пули вошли тигру в грудь, пониже горла, т. е. сделали раны, ничтожные для него. Со всею стремительностью тигр смял Мантыка и с бешеным ревом стал терзать его, так что он не успел даже схватиться за книжал, висевший сбоку. Прибежавшие охотники струсили: у них не хватило духу вмешаться в бой и выручить товарища. Мантыку, однако, удалось привстать из-под тигра на колени, обнять обеими руками врага около задних ног и бросить его о землю, но через мгновение борьба закипела снова.

- Гибну, братцы, стреляйте; если заденете меня - ничего, только стреляйте! - кричал Мантык.

Но трусы медлили, и уже когда тигр, снова опрокинув Мантыка, стал с остервенением грызть его и когда Мантык отчаянным голосом закричал: "Помогите, спасите!", подбежал казак Ранеев и выстрелил в тигра в упор. Таким выстрелом следовало бы сразу уложить хищника, но этого не случилось: выстрел был неверен. Тигр бросил Мантыка, кинулся на Ранеева и смял его. По крику Мантыка - солдаты запустили в бока тигра примкнутые к стволам ружей ножи и тем положили конец бою. Тигр издох на Ранееве, который встал из-под него невредим. Мантык же был не в состоянии подняться тигр раздробил ему в куски бедреную кость правой - ноги, измял правое плечо в бесформенную массу и содрал на голове местами кожу. Бедный Мантык весь, с головы до ног, обливался кровью. Каким-то чудом кинжал, висевший у Мантыка на бедре, оказался сорванным с пояса и был найден далеко в стороне.

Немедленно дано было известие в форт, и вскоре явился комендантский тарантас. Бережно уложили Мантыка и привезли в госпиталь. Усиленные старания докторов и отеческие заботы генерала Дебу не повели ни к чему: через пять дней Мантык скончался.

Так кончил славные дни свои знаменитый Мантык, помрачивший славу прославленного Жерара. Французский охотник бил львов из засады, из-за камней и скал, так сказать, из-за угла. Этот же русский охотник уничтожал тигров в открытом бою, в единоборстве, о чем Жерар не смел и думать. Эти два знаменитых охотника имели только одинаковую участь: Жерар растерзан львом, Мантык загрызен тигром.

Последний тигр, брошенный на весы, потянул 9 пудов 12 фунтов. Чтобы поднять и бросить о землю такую живую массу, нужна была силища не французская!...

Уральск, 22 января 1880 года.