На Чукотке

На Чукотке

Мне удалось побывать на Чукотке несколько раз. Основным "магнитом", притягивавшим туда, были, пожалуй, все-таки моржи - сейчас именно на Чукотке находятся их крупнейшие береговые лежбища. И вот в 1979 году возможность поехать на Чукотку представилась.

В конце 70-х и в начале 80-х годов на Чукотке ежегодно работала экспедиция Московского института эволюционной морфологии и экологии животных. Лаборатория, организовавшая экспедицию, занимается исследованием головного мозга морских млекопитающих, и одной из целей ее Чукотского отряда был сбор материала для этих исследований. Вот в этом качестве я и поехал первый раз на Чукотку.

Забегая вперед, скажу, что мне удалось попасть на Аракамчечен, и я вместе с двумя другими сотрудниками экспедиции провел в конце июля на этом острове две недели. Жили мы в палатке прямо над лежбищем, и все это время мы и днем и ночью, поскольку период белых ночей еще не кончился, имели возможность наблюдать моржей. Но поведение, этих зверей на лежбище уже описано в предыдущей главе, и я не хочу повторяться - жизнь лежбища мало отличается год от года, разница главным образом лишь в обилии зверей на нем. Мне" хочется поделиться другими впечатлениями и наблюдениями. Основной базой нашей экспедиции был китобоец "Звездный", промышлявший в водах Чукотки серого кита, и здесь надо сделать несколько пояснений. Как известно, серый кит занесен в Красную книгу, и коммерческий промысел его давно запрещен. Но местному населению для собственных нужд разрешена добыча нескольких десятков китов. Однако охота на китов традиционным способом с вельботов и байдар - дело трудное и, главное, опасное, и поэтому вблизи Чукотки в те годы работал один китобоец, поставлявший по заявкам местных совхозов китов для питания чукчей и эскимосов из прибрежных поселков.

Серый кит: неглубокое погружение

Думаю, каждый из нас имеет какое-то представление о современном китобойном промысле. Времена Мелвилла и Мо-би Дика ушли в далекое прошлое, и сейчас китов бьют из гарпунных пушек с мощных стальных кораблей.

На борту китобойца я провел немного времени - в общей сложности около двух недель. И хотя сама работа китобоев не вызвала у меня большого воодушевления, должен все же сказать, что именно плавание на китобойце позволило сделать такие наблюдения и увидеть так много интересного, сколько вряд ли стало бы возможным в других условиях.

Кит уходит на глубину

Прежде всего хочется сказать о самих китах. Летом в Беринговом и Чукотском морях держится практически вся чукотско-калифорнийская популяция серых китов, численность которой сейчас, по-видимому, превышает 10 тысяч особей. На зиму эти киты мигрируют к берегам Калифорнии, где у них рождаются детеныши, а весной они снова плывут на север, к Чукотке и Аляске.

Серые киты не относятся к самым крупным, и размер взрослых особей обычно составляет 12-15 м. Окраска их, строго говоря, не серая, а черная; название же "серый кит" связано, по-видимому, с тем, что к их коже обычно прикрепляется большое количество усоногих рачков и так называемых "китовых вшей", и места, покрытые этими ракообразными, действительно имеют серый цвет; к тому же после того, как с отдельных участков кожи рачки сходят, эти места приобретают более светлую, по сравнению с естественной, окраску, и взрослые звери постепенно покрываются сетью сероватых пятен, разбросанных по всему телу.

Первых встреченных после выхода из порта Провидения (где мы поднялись на борт китобойца) китов я прежде, чем увидеть, почуял. Вышли в море мы вечером, и вскоре я лег спать. Проснулся я около 4 часов утра; иллюминатор в каюте, где я находился, был открыт, и в воздухе явственно чувствовался запах криля. Ранее я читал о том, что фонтаны китов имеют отчетливый запах, различимый на довольно большом расстоянии, но ощущение тем не менее было неожиданным. Выйдя на палубу, я увидел, что китобоец действительно начал преследовать группу китов.

Киты встречались нам постоянно во время всего плавания. Основные места кормежки серых китов приурочены к мелководьям, и китобоец не уходил далеко от берегов в открытое море. Обычно киты держатся небольшими группами по нескольку особей в каждой, но иногда встречаются и одиночные звери. Самцы от самок у серых китов при встречах в море практически не отличаются, а взрослых зверей от молодых легко распознать по размеру. При спокойной кормежке киты, составляющие отдельные группы, обычно синхронно погружаются под воду и выныривают, чтобы продышаться. После нескольких непродолжительных погружений звери набирают побольше воздуха и уходят под воду надолго и часто на большую глубину. Об этом можно судить по углу погружения и характерному движению зверей: уходя под воду, они "выбрасывают" из воды хвостовой плавник и заныривают почти вертикально вниз, в то время как при неглубоких и непродолжительных погружениях хвост всегда остается под водой, а на поверхности показывается лишь верхняя часть головы с дыхалами и спина. Фонтаны у серых китов невысокие и "раскидистые".

Не нужно объяснять, что палуба китобойца не лучшее место для наблюдения за поведением китов, но на отдельные моменты все же можно было обратить внимание.

Хочу отметить еще одну черту поведения серых китов, обрекающую некоторых из них при встречах с китобоями на гибель при всей их способности к рассудочной деятельности. Дело в том, что связи между отдельными зверями в группах или парах (по всей видимости, семейных) очень прочны, и киты не бросают раненых и даже убитых сородичей, оставаясь рядом с ними в течение некоторого времени. Китобои же этим часто пользуются - ведь легче добыть сразу двух и даже более китов, чем искать новую жертву с пришвартованной к борту тушей.

Встречи с китами других видов были редкими и эпизодическими. Несколько раз мы видели единичных малых полосатиков, которых легко отличить от серых китов по небольшому спинному плавнику и более высокой скорости движения, а один раз встретили горбача. Разрешения на добычу этих видов мы не имели.

Один раз нам встретилась стая "китов-убийц" - косаток, и должен сказать, что это было одно из самых красивых зрелищ не только за время нашего плавания, но и вообще из всего того, что довелось видеть на Чукотке. Косатки (около 10 особей) плыли развернутым строем, синхронно выставляя при выныривании свои огромные, прямые у самцов и слегка изогнутые у самок спинные плавники. Были видны непарные дыхала и светлые пятна на спинах. При виде этих стройных, даже изящных созданий, плывущих по ровной поверхности океана, как-то не думалось, что перед нами - хищники, встречи с которыми панически боятся все прочие морские звери. Позже и мне довелось понять, что такой страх вполне обоснован.

Малый полосатик

Горбач

Косатка-самец

Это было во время моей третьей поездки на Чукотку, в самом восточном поселке Союза и вообще всей Азии - в Уэлене. Я был дома, когда знакомый мальчишка-эскимос вдруг громко позвал: "Дядя Юра, пойдем на берег, там китенка у косаток отбили!" Мы вышли на берег, где уже толпился народ,- подобные события всегда привлекают внимание. Дул северный ветер, прибивший к берегу глыбы океанического льда, и между льдинами к причалу подходил вельбот, буксируя тушу уже мертвого китенка. Из воды торчал лишь его бок, и по началу не было видно, в каком он был состоянии. Но вот подошел трактор, китенка зацепили тросом за хвост и вытащили на берег.

Часто пишут о том, что косатки, нападая на китов, стараются прежде всего выкусить у них языки. Но пока я не увидел того несчастного китенка, я не представлял, как они это делают. Туша китенка была в большинстве мест нетронутой; слегка обкусаны были лишь грудные и хвостовой плавники. Однако всей нижней части ротовой полости (не знаю, как сказать иначе) и области горла просто не было. Края этой чудовищной раны уже не кровоточили, из черепа торчали наружу две начисто очищенные от мягких тканей нижнечелюстные кости. Хочется думать, что мучения жертвы при нападении косаток были недолгими.

Но вернусь к плаванию на китобойце. Нам очень хотелось встретить еще одного кита - гренландского. Добыча их сейчас запрещена даже местному населению, так что об охоте на него не могло быть и речи; просто хотелось увидеть этого самого крупного из китов, встречающихся сейчас в районе Берингова пролива. Но несмотря на то что численность гренландских китов в настоящее время медленно увеличивается, встретить их нам не удалось - в летнее время они уходят от берегов Чукотки на северо-восток, в сторону мыса Барроу на Аляске, и возвращаются в наши территориальные воды только поздней осенью.

Детеныш серого кита - жертва косаток

Заканчивая описание своего недолгого пребывания на борту китобойца, хочу сказать несколько слов и о птицах. У берегов Чукотки гнездится огромное количество морских птиц: чистиков, чаек, а в некоторых местах и глупышей. Берега Чукотки по большей части гористые, нередко береговые скалы отвесно обрываются в море, и гнездовья птиц имеются всюду, хотя обособленных крупных "базаров" встречается не так уж много. Особенно крупные скопления птиц находятся у эскимосского поселка Сиреники западнее бухты Провидения - здесь гнездятся многие тысячи чистиков, в том числе конюг и белобрюшек, а также чайки нескольких видов и глупыши. Жизнь морских птиц описывали многие натуралисты, и наши отрывочные наблюдения не позволяют добавить к их описаниям что-либо особенно интересное. Хочу лишь отметить, что в конце августа у берегов Чукотки появилось множество тонкоклювых буревестников, откочевывающих в северные районы

Тихого океана после окончания сезона гнездования, а гнездятся они, как известно, на огромном расстоянии отсюда, на островах у юго-восточных берегов Австралии.

Ипатка

Добытых китов команда китобойца не разделывала, а доставляла туши в береговые поселки целиком. Поэтому и необходимый для научных исследований материал экспедиция могла брать только на берегу, где этих китов разделывали. Так мы оказались в эскимосском поселке Сиреники. Этот поселок знаменит по всей Чукотке тем, что местные охотники на "морского зверя" (таким названием на Чукотке обозначают моржей, а также тюленей нескольких видов), или, как там говорят, "морзверобои" до сих пор выходят на промысел не на вельботах с деревянным корпусом, как жители остальных прибрежных Чукотских поселков, а на сделанных собственными руками традиционных байдарах, обтянутых кожей моржа. Нам удалось несколько раз выйти с промысловыми бригадами охотиться на моржей, и мне хочется рассказать об этом подробнее.

Я не охотник и не отношусь к поклонникам так называемой "спортивной" охоты. Что бы ни говорили сторонники этого занятия, как бы ни оправдывали свою страсть возможностями "общаться" с природой, которые им дает охота, конечным результатом любой охоты было, остается и всегда будет убийство животного, а так называемая "охотничья страсть" часто на поверку оказывается ни чем иным, как не режущим ухо обозначением удовольствия убить. Конечно, работа зоолога временами связана с необходимостью браться за ружье. Но сбор научных коллекций или добывание нужного для анатомических исследований материала - это, так сказать, "производственная необходимость", и зоолог должен, по моему мнению, так и относиться к неизбежному в некоторых случаях отстрелу. Ноя убежден, что охота ради удовольствия вступает во все большее противоречие с современными идеями охраны природы, тем более, что постоянное совершенствование оружия оставляет животным все меньше и меньше шансов на спасение и делает охоту все менее "спортивной".

Иное дело - промысловая охота. Большинство из нас ест мясо и носит меховую одежду, и мы понимаем, что ни то, ни другое не выращивается на грядках. Охотничий промысел до сих пор дает некоторые необходимые нам продукты, и если он организован на строго научной основе, то может вестись без ущерба для популяций диких животных. А тот промысел, о котором мне хочется рассказать, был связан к тому же с самой древней и потому экзотической из всех охот, которые мне когда-либо пришлось видеть.

И еще одно обстоятельство примиряет меня с "морзверобойным" промыслом у берегов Чукотки. Дело в том, что этот промысел - не просто древнейшее и традиционное занятие местного населения, сохранившее свое значение и в наше время. Промысел морского зверя для эскимосов и чукчей, населяющих побережья,- это, по сути дела, своеобразная возможность сохранения их национального самосознания, позволяющего в какой-то степени противостоять процессам "европеизации", охватившей сейчас не только национальные окраины нашей страны, но и весь мир. Поймите меня правильно: я, конечно, ни в коей мере не приветствовал бы любые формы национальной самоизоляции малочисленных народностей, любые их попытки оградить свой быт от достижений современной цивилизации. Но, с другой стороны, отказ от своих древних традиций неизбежно приводит, если не к полной деградации национальной культуры, то к явственному ее обеднению. Впрочем, все это - азбучные истины, выходящие к тому же за рамки этой книги. Но все же не могу не высказать опасения, что если промысел морского зверя у берегов Чукотки когда-либо прекратится, то это обернется огромными потерями для культуры и морального состояния местного населения.

Эскимосы несут байдару байдары

Итак, в августе 1979 года мне довелось несколько раз выходить с бригадами эскимосов на морскую охоту на моржей. И хотя описания такой охоты имеются и в специальных этнографических работах, и в популярных рассказах многих путешественников, мне все же хочется поделиться своими личными впечатлениями о ней, рассказать о том, что я увидел сам с борта промысловой байдары.

Тут надо сказать несколько слов о снаряжении охотников, прежде всего о самой байдаре. Ее каркас делают из деревянных жердей, связанных ремнями из кожи моржа; из этой же кожи готовят обшивку корпуса. На изготовление обшивки одной идут шкуры двух взрослых самок - именно самок, поскольку шкура взрослых самцов, покрытая многочисленными буграми ("шишками"), для этих целей непригодна. Самое сложное при подготовке шкуры состоит в том, что ее надо распластать на два слоя, или, как называют это эскимосы, "расколоть" ее. Иначе для одной байдары потребовались бы шкуры четырех моржей, а это делало бы ее слишком тяжелой и громоздкой. Мастеров, способных "раскалывать" шкуры, осталось сейчас немного, и поэтому их труд и квалификация ценятся особо. Длина байдары около 10 м; деревянный каркас, связанный ремнями, и кожаная обшивка корпуса обеспечивают легкость и некоторую эластичность ее конструкции, что очень важно во время плавания при сильном волнении и выгодно отличает байдару от более "жестких" и тяжелых вельботов с деревянной обшивкой. В прежние времена охотники выходили в море под парусом и на веслах, теперь же на байдарах, как и на вельботах, устанавливают мощные подвесные моторы. Для отстрела моржей охотники используют карабины, как современные автоматические и полуавтоматические, так и более старой конструкции, сделанные на основе знаменитой "мосинской" винтовки, хотя последние постепенно выходят из употребления.

Современный гарпун с металлическим наконечником для охоты на моржей

Старинный наконечник гарпуна из кости с камнем

Помимо огнестрельного оружия необходимым элементом снаряжения охотников остаются гарпуны - знаменитые "поворотные" гарпуны, применяемые на морской охоте с древнейших времен. Сейчас используются гарпуны с металлическими наконечниками, раньше эти наконечники делали из моржовых клыков, и в их изготовлении эскимосы достигли высочайшего уровня не только функционального, но и художественного совершенства. Назначение этих гарпунов не в том, чтобы убивать моржей, для этого служат карабины. Гарпунят зверей со следующей целью: при помощи наконечников, поворачивающихся при попадании в тело животного и закрепляющихся там, наподобие якоря в морском дне, к их тушам прицепляют поплавки, а последнее неоходимо потому, что убитый "на плаву" морж тут же тонет. О поплавках тоже надо сказать особо. Традиционные поплавки - так называемые "пых-пыхи" - делаются из целых нерпичьих шкурок, надутых воздухом; но сейчас охотники вместо "пых-пыхов" стали все чаще использовать пластиковые поплавки от рыболовных сетей. И еще один предмет всегда находится на байдаре - кусок пластины китового уса (обязательно гренладского кита!), насаженный на специальную ручку. Назначение этого предмета поначалу было мне совершенно непонятно, и ясным оно стало только во время самой охоты; но об этом потом.

Экипаж байдары включает не менее 5 человек. На носу находятся 2 стрелка, они же гарпунеры. На корме сидит рулевой, у мотора - моторист; кроме того, в бригаде всегда имеются еще 1-2 человека (матросы), выполняющие различную работу, необходимость которой периодически возникает по ходу охоты. Все снаряжение перед выходом в море аккуратно укладывается таким образом, чтобы всегда было под рукой, чтобы ничего не надо было при возникшей необходимости искать. И поскольку бригада выходит в море на целый день (и к тому же могут возникнуть всякие непредвиденные обстоятельства), охотники всегда берут с собой примус, чайник, посуду, запас продуктов и пресной воды.

Охота эскимосов на моржа. На носу байдары охотник с гарпуном, впереди рулевого человек хлопает по воде пластиной китового уса

Во время нашего пребывания в Сирениках там были 4 укомплектованные байдары, и если море было достаточно спокойно, соответственно 4 бригады охотников каждое утро выходили на промысел. В августе в районе Сиреников в море постоянно встречались небольшие группы моржей, и охотники не уходили далеко от берега в открытое море. Поселок находится непосредственно на берегу моря, бухты или лагуны там нет, и, отойдя от "причала" (который никак специально не оборудован), бригады обычно шли вдоль берега на небольшом расстоянии друг от друга на запад, и расположившиеся на носу каждой байдары стрелки начинали сразу же высматривать в море моржей. Сначала все идет спокойно. Каждый находится на своем месте и занят своим делом; осадка у байдары неглубокая, и скорость .ее движения достаточно большая. Но вот раздаются крики: "Айвок, айвок! (моржи, моржи!)",- и все приходит в движение. Моторист дает максимальные обороты, стрелки хватают карабины и открывают беспорядочную, на первый взгляд, стрельбу, а рулевой (или один из матросов) хватает пластину китового уса, о которой я уже говорил, и начинает с силой шлепать ею по воде. Все это, а особенно последнее действие, показалось мне сначала совершенно непонятным, бессмысленным; стрельба в первый момент идет явно неприцельная, охотники не стараются попасть в моржей, а зачем нужно шлепать по воде китовым усом, догадаться и вовсе невозможно. Но все имеет определенный, и, надо сказать, глубокий смысл. Стреляют по воде для того, чтобы испугать моржей, оглушить их, заставить потерять ориентировку, что дает возможность быстро приблизиться к ним на расстояние броска гарпуна-. А шлепанье по воде - попытка управлять поведением моржей, основанная на точном знании их повадок. Дело в том, что плывущие в море моржи боятся косаток, а последние обычно нападают на плывущую жертву снизу, из глубины. Уходя же для такого нападения на глубину, косатки, как и все киты, заныривают под большим углом к поверхности воды, и хвостовой плавник при таком погружении шлепает по воде, издавая резкий звук. Так вот, шлепки по воде китовым усом имитируют шлепки хвостов косаток в расчете на то, что моржи, услышав этот звук, испугаются остановятся и начнут всматриваться в глубину моря, стараясь вовремя увидеть нападающих на них косаток. А такое поведение моржей, в свою очередь, позволило бы охотникам быстро приблизиться к ним. И действительно, в некоторых случаях все происходит именно так, как я описал, но не всегда.

Косатка, уходя в глубину, хлопает хвостом по воде

Когда байдара приближается к моржам на расстояние броска гарпуна (менее 10 метров), наступает самый ответственный момент охоты. Стрелки кладут свои карабины и берут гарпуны, которые длинным, смотанным заранее линем соединены с "пых-пыхами". Тут надо сказать еще об одной особенности конструкции гарпунов: прочного соединения наконечников с древками нет, наконечники просто вставлены в соответствующие отверстия на древках и не закреплены там, а линь привязан не к древку гарпуна, а именно к наконечнику. И когда брошенный гарпун попадает в моржа, древко отскакивает, а наконечник, соединенный при помощи линя с "пых-пыхом", заякоривается на теле зверя. Таким образом, охотники стараются прицепить к одному моржу 3-4 поплавка. Но после того, как к моржу прицеплены "пых-пыхи", необходимо еще одно "промежуточное" действие. Загарпунив моржа, стрелки не торопились браться за карабины: прежде всего они должны выловить из воды все древки, отскочившие после попадания гарпунов в цель. Действительно, дерево, из которого изготавливают древки,- самый дефицитный на Чукотке материал, деревья ведь здесь не растут, и допустить потерю гарпунов охотники не могут ни в коем случае. Но вот все древки выловлены, и охота вступает в завершающую стадию. Стрелки берут карабины, и в течение нескольких секунд все бывает кончено. Эскимосы - великолепные стрелки, стреляют, как правило, без промаха, стараясь попасть в голову у основания черепа, и, чтобы убить моржа, им редко приходится делать больше 2-3 выстрелов. И последнее, что нужно сделать - пришвартовать убитого зверя к борту байдары. Для этого в заднем ласте и нижней губе делаются разрезы, за которые прочными ремнями тушу привязывают к борту. С одной пришвартованной тушей байдара идет достаточно быстро. Нос двумя тушами охотиться уже нельзя, и надо возвращаться в поселок.

Все описанное происходит, как правило, быстро, охотники действуют хорошо отработанными движениями, обмениваясь при этом веселыми репликами, которые я, к сожалению, не понимал, поскольку между собой эскимосы объясняются на своем родном языке, а о присутствии постороннего они в момент охоты, естественно, забывают. Несмотря на кажущуюся суматоху, все действуют предельно четко, каждый знает свое дело и не вмешивается в действия других. Никаких конфликтов (а тем более ссор) между отдельными охотниками я не видел ни разу; ни разу не стал я свидетелем и каких-либо упреков в чей-то адрес за неудачные действия, например, за промахи при стрельбе или метании гарпуна.

Хочу сказать и об одной забавной истории в моих отношениях с эскимосами. Как я говорил, охотники всегда брали с собой запас еды, и, конечно, это в основном были их традиционные продукты питания: куски сырого китового жира, полусваренные мясо и внутренние органы моржа, морская капуста и тому подобное. Во время обедов мне сначала ничего не предлагали, хотя вообще эскимосам свойственны гостеприимство и взаимная вежливость. Однако в данном случае оказалось, что их поведение основывалось именно на вежливости ко мне - они были искренне уверены, что я побрезгую их необычной для европейца едой и не хотели доставить мне какую-либо неприятность или чем-то обидеть меня. И они были очень удивлены, когда я как-то раз присоединился к их трапезе, и в дальнейшем уже всякий раз предлагали мне перекусить вместе с ними (истины ради должен признаться, что попробовать сырой китовый жир и не сваренное мясо каких-то моллюсков я все же не решился...).

Нельзя не отметить и искусство охотников разделывать туши убитых моржей. Моржи - крупные звери, шкура их необычайно прочна, под кожей всегда имеется толстая прослойка жира, и разделка такой добычи - дело непростое. Но и здесь охотники действуют предельно четко и уверенно и затрачивают не очень много времени. Словом, и в самой охоте, и при разделке добычи в действиях профессиональных "морзверобоев" постоянно чувствуется высочайший профессионализм.

В другой раз на Восточную Чукотку я попал летом 1987 года, когда принимал участие в работе орнитологической экспедиции, обследовавшей гнездовья птиц в районе Берингова пролива и восточной части побережья Чукотского моря. В этой поездке мы все время находились на берегу (не считая переездов на вельботе из одних поселков в другие), и мне хочется поделиться некоторыми наблюдениями за зверями, которые попутно с основной работой удалось сделать во время этой поездки. И тут прежде всего надо отметить одну особенность того лета, обусловившую характер распределения некоторых видов зверей и, следовательно; возможность наблюдения за ними у морских побережий Чукотки. Предшествующая зима была холодной, весна - поздней, и когда мы в конце июля подлетали на вертолете к Уэлену, то увидели, что море у берегов забито льдами. В начале августа также все время дул северный ветер, удерживающий льды не только у берегов Чукотского моря, но и постоянно гнавший их через Берингов пролив в северные районы Берингова моря. Такая ледовая обстановка прежде всего сказалась на распределении и поведении моржей. Как известно, моржи не могут все время находиться в воде, им обязательно надо периодически отдыхать на твердом субстрате. Большую часть года они используют морской лед, и только когда море в районе их обитания очищается ото льдов, что у берегов Чукотки происходит обычно во второй половине лета, они начинают выходить на береговые лежбища. Но если льды остаются у берегов и в конце лета, то моржи на берег не выходят, и именно такая обстановка сложилась вблизи Берингова пролива в 1987 году. И мы сразу же по прибытии на Чукотку, еще в аэропорту Анадыря, узнали, что моржей в районе Уэлена практически нет. Наиболее крупное их лежбище в восточной части Чукотского моря обычно образуется у поселка Инчоун, и наибольшая вероятность встретить их была именно там. Но время шло, до конца августа лед не отходил от берегов, и на традиционном месте лежбища можно было видеть только несколько трупов моржей, погибших там еще в прошлом сезоне.

Но все же мы дождались моржей. После 20 августа подул южный ветер, и буквально в одну ночь прибрежные воды очистились ото льда. А еще через несколько дней в районе Инчоуна стали появляться первые моржи. На берег они сначала не выходили, но местные промысловые бригады стали привозить в поселок зверей, добытых в открытом море. 28 августа охотники сообщили нам, что 5 моржей впервые вышли на лежбище, но разыгравшийся шторм заставил их снова уйти. А 30 августа, когда море слегка успокоилось, мы увидели несколько групп моржей, плывущих к лежбищу.

Стоял солнечный, относительно теплый для этого времени года день. Мы с художником С. Б., приехавшим на Чукотку с археологической экспедицией, пошли проверить, не вышли ли моржи на лежбище. Скоро нам надо было возвращаться в Москву, и как-то не хотелось уезжать, не увидев моржей. Но пляж, на который те выходили на лежбище, был пустым. "Да,- решили мы,- не судьба в этом году увидеть лежбище!" И именно в этот момент (хотя боюсь, что читателю такое заявление покажется литературным приемом, но это действительно было так) в поле зрения бинокля на ярко-синей поверхности моря я увидел несколько светло-бурых, чуть розоватых пятен. Моржи! Шесть зверей медленно плыли в сторону лежбища. Они были еще далеко, но в бинокль было хорошо видно, что они направлялись к берегу. Вскоре на некотором расстоянии от них мы заметили другую группу, в которой было примерно 10 зверей. Точно подсчитать их был су трудно, поскольку периодически некоторые из них заныривали, и вся группа никогда одновременно не находилась на поверхности. Всего в этот день мы насчитали около трех десятков моржей, плывущих в сторону лежбища.

А утром следующего дня там их было уже несколько сотен. К сожалению, мы смогли увидеть их только с борта вельбота, на котором мы уходили в Уэлен. Надо было возвращаться "на материк" и, как это часто бывает на Чукотке, выбирать время отъезда не приходилось: следующая "оказия" могла подвернутьс не скоро, тем более, что на море снова усилилось волнение, а осенние шторма здесь бывают затяжными…

Но самое сильное впечатление летом 1987 года я получил все же не на лежбище моржей; в этом году впервые в жизни мне удалось встретить в природе белых медведей. Таких встреч было две, и каждая из них была достаточно волнующей. Первый раз это произошло у мыса Верблюжьего на побережье Берингова моря в начале августа.

Поздним вечером я возвращался к "балку", где базировалась наша экспедиция. Было около 9 часов вечера, стоял довольно густой туман. Я шел вдоль самой кромки воды; побережье просматривалось метров на 200 вперед, но поскольку домик, где мы тогда жили, стоял у самого берега, заблудиться я не боялся, так что туман меня не смущал. Я знал, что километрах в двух от нашего "балка" на берегу лежала выброшенная из моря туша некрупного кита, и когда в тумане смутно показались ее очертания, я обрадовался - идти оставалось уже немного. Внезапно сквозь туман и залитые мелким дождем стекла очков я увидел, как от туши кита отделилась светлая тень и двинулась в сторону моря. Я поднес к глазам бинокль и увидел уже входящего в воду белого медведя. Три четыре точки - глаза и нос - были видны предельно четко, ошибиться было невозможно. Зверь посмотрел на меня и спокойно поплыл от берега, растворившись в тумане. Все произошло мгновенно, в какие-то считанные секунды, и когда я осознал происшедшее, медведя уже не было видно. Да и был ли он, не почудилось ли мне все это? Проверьте чувство страха, как мы его обычно понимаем, я не испытал (а ходил я всегда безоружным), но и подойти к туше кита, посмотреть были ли там следы, я тоже не мог. Обойдя кита, я пошел дальше, все время оглядываясь не видно ли сзади медведя. И только отойдя метров на 500, я настолько это было возможно, успокоился, и чувство волнения уступило место чувству радости - ведь я действительно увидел белого медведя! На следующее утро знакомый охотник - чукча подтвердил, что около туши кита он действительно видел следы медведя…

Плавающие моржи

Второй раз я видел белого медведя в Инчоуне. Инчоун - поселок маленький, и любое из ряда воин выходящее событие привлекает внимание многих его жителей. Однажды утром в конце августа на берегу толпился народ. Я поинтересовался, в чем дело. Выяснилось, что все смотрят, как в море плавает медведь. Но сколько я ни всматривался в волны, увидеть ничего не мог - нужен определенный навык, чтобы в прибрежных волнах увидеть голову плывущего зверя. Ничего не разглядев, я медленно пошел вдоль берега, в ту сторону, куда смотрели люди, и уже выйдя на край поселка, вдруг увидел молодого медведя. Видимо, он только что вышел на берег, и теперь спокойно обследовал галечный пляж, обнюхивая валявшиеся там старые кости моржей. Происходило это фактически на территории поселка. С небольшого возвышения трое чукчей рассматривали зверя в бинокли, и сделав небольшой крюк, я присоединился к ним. Медведь походил по берегу, попробовал на зуб несколько костей, затем он вошел в воду и поплыл прямо от берега, на север, кто знает, куда. Море до самого горизонта было свободно ото льда, и с нашего возвышения еще долго было видно, как среди волн время от времени мелькала его голова.

Белый медведь у туши серого кита

Больше всего в этом эпизоде меня поразило абсолютное спокойствие зверя. Нас, он, безусловно, видел (не говоря уже о том, что это вообще было на краю поселка), но никаких признаков ни тревоги, ни намеков на агрессивность в его поведений не было. Мы его, видимо, совершенно не интересовали

Как рассказывают местные жители, подобные "визиты" белых медведей в поселки зимой - обычное дело, но летом такое бывает нечасто. Видимо, причины летних встреч медведей на берегу (а две такие встречи за месяц - это не мало!) в 1987 году были связаны с особенностями ледовой обстановки. Как я уже говорил, лед в этом сезоне до самого конца августа подходил к берегам моря вплотную, и медведи, проводящие лето в области распространения арктических льдов, также держались недалеко от суши, что давало им возможность чаще выходить на берег.

Несмотря на то что в 1987 году экспедиция работала на берегу, мы регулярно видели и серых китов. Я уже говорил, что кормятся эти киты на мелководьях, но только наблюдая за ними с берега, можно было оценить, насколько близко к берегу они иногда подплывают. Часто казалось, что кормившиеся у самого берега киты вот-вот должны были "сесть на мель", но они, конечно, хорошо чувствуют тот предел возможного приближения к берегу, который они могут себе позволить, не рискуя "обсохнуть" (не берусь, однако, судить о хорошо известных и не вполне объяснимых до сих пор случаях произвольного выбрасывания китов на сушу).

В литературе по серым китам неоднократно отмечалось, что эти, животные иногда заплывают на самые мелководья, особенно вблизи устья рек, и буквально "катаются" по дну, стремясь очиститься от "китовых вшей" и других рачков, обрастающих их туши, но нам такого увидеть не пришлось ни разу.

И еще об одном звере (точнее говоря, зверьке) мне хочется сказать несколько слов. Человеку, никогда не бывавшему на Чукотке, может показаться странным, но один из самых заметных диких обитателей этих мест - суслик, или, как его здесь называют, евражка. Этот суслик относится к виду арктический суслик, большая часть ареала которого находится на Американском континенте, и обитание его на Чукотке служит одним из свидетельств былой связи Америки с Азией.

Больше всего мне пришлось наблюдать евражек во время моей второй поездки на Чукотку в 1985 году, когда в составе эпидотряда Института дезинфекции и стерилизации Министерства здравоохранения мы изучали мелких тундровых грызунов в районе Певёка, на Западной Чукотке. Евражки и здесь - обычные зверьки. И одна из самых примечательных черт образа их жизни состоит в том, что они не только не избегают поселений человека, но, в отличие от остальных хорошо знакомых всем сусликов, становятся местами настоящим синантропным видом, обитающим даже в домах и других постройках человека.

Евражки или арктический суслик

Евражки - дневные зверьки, и к тому же при беспокойстве они громко кричат, так что обнаружить их присутствие не составляет никакого труда. Не живут они лишь на заболоченных участках тундры, но там, где грунт твердый, они встречаются повсюду, в том числе практически во всех небольших населенных пунктах, даже на окраинах районных центров - поселков Провидения и Лаврентия. Но наибольшее впечатление производят евражки, живущие в заброшенных поселках, которых на Чукотке, к сожалению, вполне достаточно. Особенно много сусликов мы видели в одном из таких "поселков" на месте заброшенного рудника. Должен сказать, что сам вид этого "поселка" производит довольно гнетущее впечатление. Представьте себе "дорогу в никуда", по которой только в сухое время может еще пройти машина, линию столбов со снятыми проводами, упирающуюся в развалины домов, находящихся на различных стадиях разрушения. У большинства этих домов нет ни дверей, ни стекол в пустых оконных проемах, везде валяются груды мусора, кое-где рваные книги и журналы (в том числе сборники научных трудов по геологии!), брошенное оборудование. И буквально от каждого дома слышны крики евражек. Если постоять спокойно и понаблюдать, сразу же можно было увидеть и самих зверьков. Большая часть их норок находилась у оснований стен домов, и около этих норок стояли "столбиком" и перекликались суслики. Некоторые из них залезали даже на крыши домов - суслики всех видов часто осматриваются с возвышенных точек, и лучший "наблюдательный пункт", чем крыша дома, трудно найти. Иногда крики евражек были слышны и из самих помещений, где зверьки ищут и находят различные пищевые отбросы. Подобного сочетания полного запустения бывшего поселка с интенсивной "дикой" жизнью на его развалинах я не видел, пожалуй, больше нигде.

А в экспедиционном лагере в том году евражки стали нашими соседями. В начале лета, до выхода из нор молодняка, наш лагерь постоянно посещали две взрослые самки, норы которых находились поблизости. Притягательной силой для них служила наша помойка, точнее, деревянный ящик за хозяйственной палаткой, в который мы складывали пустые консервные банки и прочие кухонные отходы и где суслики всегда могли подкормиться. Нас они совершенно не боялись и настолько в конце концов привыкли к нам, что начали брать предлагаемый корм даже из рук. И когда в середине июля выводки обеих самок вышли из нор, то и они быстро нашли дорогу к заветной помойке. Более того, молодые суслики освоили и саму нашу хозяйственную палатку, где мы хранили продукты. Лето на Чукотке короткое; уже в июле евражки начинают интенсивно запасать корм в свои зимовочные норы, и зверьки быстро поняли, что такого изобилия корма, как в наших хозяйственных ящиках, они не найдут больше нигде. Сделать подкоп к нашему складу для них не составляло никакого труда, и после этого количество то одних круп, то других у нас начало катастрофически сокращаться. А однажды мы даже обнаружили, что опустел наш запас сахарного песка - он "перекочевал" в норки евражек.

Евражка у палатки

В начале августа поведение сусликов изменилось. Все реже стали появляться в лагере старые самки, которые залегают в спячку раньше молодых. Подросшие молодые начали захватывать территорию для собственных участков, и в их отношениях друг к другу появилась агрессивность. Но все они продолжали регулярно посещать наш лагерь для кормежки и запасания корма.

Однако наибольшее впечатление произвело на нас поведение евражек в последние дни существования нашего лагеря, вернее, при наших сборах и упаковке оборудования. То ли их поразил "непорядок" и быстрое изменение привычной им обстановки в лагере, то ли - страшно подумать! - они поняли, что мы сворачиваем и ликвидируем свое хозяйство, но те несколько зверьков, которые обосновались вблизи наших палаток, впали в какое-то неистовство. Они почти не покидали лагеря, сновали у нас между рук, стараясь найти последнюю доступную им еду. Ничего подобного в поведении в общем-то диких зверьков я никогда и нигде не видел. К сожалению, можно только гадать, как они вели себя в покинутом нами лагере, где после нашего отъезда остались только остовы бывших палаток.

Наблюдая все эти особенности поведения арктических сусликов, нельзя было не задуматься, почему именно во взаимоотношениях этого вида с человеком так много необычного. Ведь никакие другие суслики, пожалуй, нигде не вступают в столь тесные контакты с человеком, избегая селиться в непосредственной близости от него. Мне кажется - хотя, конечно, это только требующее проверки и обоснования предположение,- что дело тут может быть связано с чрезвычайно коротким летом в местах жизни евражек. Действительно, за два с небольшим месяца, которые можно на Чукотке назвать летними, зверькам надо размножиться, молодняку вырасти и подготовить свой организм к зимовке, и я думаю, что у них просто нет времени, которое они могли бы потратить на привыкание к тем изменениям условий их обитания, которые вносим своей деятельностью мы. Появился в тундре лагерь или поселок - надо немедленно проникнуть туда и воспользоваться тем, что "плохо лежит". К тому же население особенно не преследует евражек, да и всякие пищевые отбросы в тундре на мерзлоте практически не гниют и долго сохраняют свою привлекательность. Серьезную опасность, конечно, представляют для сусликов собаки, и, видимо, евражки могут закрепиться вблизи поселков только там, где в силу тех или иных причин собаки им не угрожают. В частности, в нашем экспедиционном лагере собак не было.

В заключение рассказа о чукотских впечатлениях мне хочется сказать несколько слов об одном явлении, которое, хотя и не имеет прямого отношения к теме этой книги, но самым непосредственным образом связано с проблемой взаимоотношений человека с дикими животными. Я имею в виду искусство чукотских косторезов, которое могло возникнуть и развиться только на основе точного понимания поведения животных и, я не боюсь это сказать, глубокого уважения тех зверей, промысел которых всегда был основой существования жителей Чукотки.

Искусство чукотских художников-анималистов известно сейчас во всем мире, оно исследовано в многочисленных специальных трудах искусствоведов. Я, конечно, ни в коей мере не собираюсь пытаться обсуждать его с точки зрения искусствоведа или историка, поскольку не являюсь ни тем, ни другим. Я просто хочу поделиться личными впечатлениями от знакомства с работой мастеров резьбы и гравировки по кости и высказать свою личную точку зрения на проблему художественного творчества народов Восточной Чукотки - чукчей и эскимосов.

На Чукотке искусство косторезов возникло в глубокой древности. В 1987 году в районе мыса Дежнева работала экспедиция археологов, раскапывавшая памятники "берингоморской" культуры примерно двухтысячелетней давности, и мы видели некоторые находки этой экспедиции. Костяная пряжка в виде головки медведя, гребень, украшенный стилизованной фигуркой песца, другие предметы (не всегда понятного назначения), орнаментованные головами медведей, нерп и других морских зверей, поражают как совершенством обработки материала, так и художественной выразительностью изображенных зверей. Но я думаю, что даже специалисты-археологи не всегда могут реально представить себе весь процесс работы древних художников: какими они пользовались инструментами, сколько времени уходило у них на обработку материала, какая часть населения занималась творчеством.

Работу сегодняшних художников во всех ее подробностях может видеть любой человек, посетивший поселок Уэлен. Всемирно известная косторезная мастерская размещается сейчас в просторном двухэтажном доме, одном из самых крупных зданий этого поселка, расположенного на галечной косе на самом востоке побережья Чукотского моря, недалеко от мыса Дежнева. Мастерская прекрасно оборудована всевозможными современными станками для всех этапов обработки моржовых клыков и изделий из них; в одной из самых больших комнат сидят граверы - преимущественно женщины, создающие на клыках удивительные по замыслу и совершенству исполнения композиции. В этом же здании размещается и музейная экспозиция.

В музее представлены как работы старых мастеров довоенного времени, так и современных, многие из которых активно работают и сейчас. Основной материал, используемый для резьбы,- клыки моржа; я говорю "основной", поскольку некоторые работы выполнены из другого материала, например, из позвонков и челюстей китов, пористая структура которых придает изделиям особую выразительность. Преимущественная тематика работ - изображения моржей, медведей, китов, нерп и оленей или же сцены, связанные с охотничьим промыслом и оленеводством. Много в экспозиции, прикладных работ - ковшей, стаканов, мундштуков и других, также украшенных резьбой или гравировкой.

К сожалению, в экспозиции представлены работы не всех наиболее известных мастеров - произведения некоторых из них разошлись по разным музеям и коллекциям, а в самом Уэлене их не осталось. Так, мне очень хотелось увидеть гравировку одного из наиболее своеобразных старых художников - Рошилина, но его работ в музее не оказалось, все они сейчас "на материке"...

Когда смотришь на все выставленные на витринах Уэлен-ской мастерской работы, достойные самых почетных мест в любом столичном музее мира, невольно забываешь, что все это великолепие создано обыкновенными охотниками и оленеводами, большинство из которых не имело сколько-нибудь серьезного специального образования и которые учились главным образом у своих старших собратьев по искусству. Но все наиболее известные мастера действительно не были "профессионалами" в нашем понимании этого слова, они сами выходили в море на байдарах и вельботах, охотились на моржей, китов, медведей и нерп, управлялись с собачьими упряжками, пасли оленей. И я убежден, что именно близость жителей Чукотки к природе, осознание степени своей зависимости от суровых условий Севера, острая наблюдательность, необходимая охотникам и оленеводам, стали той основой, на которой развилась их потребность выражать свои чувства в форме художественного творчества, как, впрочем, и танца, искусство которого на Чукотке также достигло высочайших вершин.

Фигурка моржа из кости. Мастер Вуквол (1914-1942 гг.)

Интересным показалось мне сопоставление работ "старых" и современных мастеров. Глядя на последние, с первого же взгляда можно оценить, насколько усовершенствовалась техника обработки кости, и это понятно: как я уже говорил, мастерская прекрасно оборудована всевозможными станками, фрезами, борами и прочим оборудованием, которым резчики и граверы пользуются от стадии самой первичной обработки клыков до заключительной полировки готовых произведений. Но в то же время с сожалением отмечаешь и другое. Если буквально в каждом "старом" произведении ярко видна индивидуальность автора - работы Вуквола, Вуквутагина, Килилоя, Туккая, Хухутана и других спутать невозможно - то в некоторых современных работах подобная индивидуальность теряется и появляется некая стандартизация подхода к изображаемым животным и бытовым сценкам. Конечно, в Уэлене и сейчас есть великолепные мастера, работы которых индивидуальны, но такие изделия, к сожалению, часто тонут в потоке стандартных изделий. Я не случайно употребил это слово, ибо далеко не все, что выходит сейчас из мастерской, заслуживает быть названным произведениями искусства. И чем больше я постигал "кухню" работы мастерской, во многом скрытую от глаз при первом знакомстве, тем более понятными становились современные тенденции в ее деятельности.

Основная беда мастерской состоит, по-моему, в том, что работа резчиков и граверов становится все более профессиональной. Такая точка зрения может показаться парадоксальной - как же профессионализм может мешать работе художника? Но сила чукотских косторезов всегда была именно в том, что они оставались охотниками и оленеводами, и отрыв их от традиционного местного образа жизни и мышления неизбежно сказывается на жизненности и правдивости их творчества. Сейчас резчики и граверы работают в мастерской в течение полного рабочего дня и выполняют план изготовления сувениров, и у них уже нет возможности выходить в море на промысел, разделывать моржей и китов, управлять собачьими упряжками. Насколько я знаю, эта проблема всегда волновала художников, и в прежние времена предпринимались попытки организовать из косторезов отдельные охотничьи бригады, которые во время хотя бы наиболее интенсивного промысла охотились бы наравне со зверобоями-профессионалами. Но сейчас подобных бригад нет - руководство мастерской не хочет ставить под угрозу выполнение плана (!). И как итог этой погони за планом - все большее и большее развитие получает работа по образцам, губительная для истинного творчества.

Представьте себе на минуту, что Павел Корин получает план изготовления "трех медведей", Илларион Голицын - план по копиям гравюр Фаворского, а Вера Мухина повторяет работы Шадра. "Что за бред"? - спросите вы, и будете совершенно правы, более бредовую ситуацию представить трудно. Но ведь что-то в этом роде происходит в действительности, когда член Союза художников Виктор Теютин сидит целый день в мастерской и вытачивает одну за другой одинаковые фигурки оленей, на которые ему самому тошно смотреть, а серьезной творческой работой вынужден заниматься дома по вечерам и ночам! И эти работы, которые он делает чуть ли не подпольно, покупают столичные музеи и экспонируют их на многочисленных выставках! Недаром один из наиболее талантливых молодых резчиков работе (точнее, службе) в мастерской предпочел труд кочегара в Инчоуне, который оставляет ему достаточно времени для серьезного творчества в том направлении, которое он сам как истинный художник считает нужным, и работы его экспонировались на Республиканской выставке художников-анималистов и были куплены художественным фондом не в качестве "сувениров", а как произведения искусства!

Я глубоко убежден, что только в условиях опоры на вековые традиции, при сохранении основ национального образа жизни, глубокой связи с природой и исконными формами природопользования художники Чукотки смогут удержать свое искусство на тех высотах, которых оно достигло. К сожалению, некоторые признаки вырождения этого искусства при быстрых темпах "европеизации" части населения Чукотки становятся уже заметными.

Инструменты костореза