Вселенная внутри нас

Каждого, кто хоть отдаленно знаком с астрономией, не могут не волновать величие Вселенной, ее бесконечность, мощь протекающих в ней процессов, новые удивительные астрономические открытия и увлекательные загадки. А иной раз необъятность Вселенной в пространстве и во времени подавляет, и кажется, что разгадать ее тайны, постигнуть ее законы не под силу человеческому разуму.

И разве не поразительно, что ничтожная, неизмеримо малая частичка Вселенной - человек - дерзает изучать ее! Ведь человек в сравнении даже со столь рядовой звездой, как Солнце, так же мал, как атом водорода в сравнении с человеком.

В среднем жизнь человеческая длится два, два с половиной миллиарда секунд. Возраст же звезд - десяток миллиардов лет, и еще многие миллиарды лет пройдут, прежде чем они угаснут. Год в жизни Вселенной значит гораздо меньше, чем секунда, чем время одного удара сердца в жизни человека.

Как-то раз мне довелось беседовать с одним известным астрономом. Разговор шел о только что открытых мощнейших космических источниках излучения, получивших название квазаров, и о новых, казавшихся фантастическими, гипотезах о природе квазаров. В этом разговоре я и вспомнил о "мыслящем атоме" космоса, о непостижимости Вселенной. А астроном засмеялся в ответ и сказал, что этой "песчинке" уже удалось выведать у небес много тайн и что с каждым годом мы будем все подробнее и глубже постигать Вселенную. И добавил, что никогда прежде астрономия не развивалась так быстро, как за последние два десятка лет, и никогда ее успехи не были столь велики, как теперь. Словом, моего собеседника не пугала необъятность космоса; он уверенно смотрел в будущее своей науки и не сомневался в способности человеческого разума познать космос. И я, конечно, согласился с ним. Я и сам всегда верил в это. Сомнение же мое было минутным да и возникло лишь потому, что я особенно остро почувствовал подавляющую огромность Вселенной. И когда я сказал об этом, мой собеседник ответил, что и сам он испытал нечто подобное, задумавшись однажды над невероятной сложностью живого, которая во много-много раз превосходит сложность того, с чем приходится сталкиваться астрономам. "Уж если биологи отваживаются изучать живое, то астрономам и подавно не следует бояться неба", - сказал он.

И это не только его мнение. Так думают и другие астрономы. Вот, например, слова известного астронома Шепли:

"В одном отношении животные и растения даже имеют преимущества перед звездами: молекулы и молекулярные соединения живых организмов по сложности далеко превосходят атомные соединения неживой природы. Установлено, что химические соединения, имеющиеся в атмосфере Солнца, гораздо проще органических соединений тела гусеницы. Вот почему нам легче познать звезды, чем насекомых. Давление, плотность и температуры звезд определяются главным образом законами тяготения, излучения и газовыми законами. Организмы же представляют собой сложные смеси из веществ в газообразном, жидком и твердом состояниях, и безнадежно пытаться описать их математическими и физико-химическими формулами. Задача астрофизика кажется простой по сравнению с теми требованиями, которые предъявляются биохимику".

Не менее трудны и бионные исследования живых организмов. Ведь любой организм состоит из миллиардов и миллиардов клеток, существующих не каждая сама по себе, а образующих необыкновенно сложно организованную конструкцию, в которой все взаимосвязано и все части, все элементы зависят друг от друга и влияют друг на друга.

Теперь, когда вы познакомились с органами чувств человека и животных и представляете себе, как используют инженеры уже добытые знания при решении технических задач, когда вы представляете себе, как много еще предстоит исследовать и изучить, чтобы наши знания об органах чувств, об их конструкции стали исчерпывающими, пора поговорить и о мозге - этой вселенной внутри нас.

Многое ли удалось узнать о конструкции мозга?

И много, и ничтожно мало... Все зависит от того, с чем сравнивать. Если нынешние знания сопоставлять с теми, которыми располагали физиологи каких-нибудь двадцать лет назад, - очень много. Если же сопоставить всю сумму уже добыть х знаний с тем, что еще предстоит исследовать и изучить, - ничтожно мало.

То, что до самого недавнего времени совершалось в науке о мозге, можно назвать периодом первоначального накопления фактов. Сейчас этот период заканчивается; уже достаточно полно известна морфология мозга, собрано много важных данных об его электрической активности, накоплен огромный опыт хирургических вмешательств в мозг. И вот теперь наука о мозге вышла на новые рубежи, и перед ней открылась цепь величайших проблем, решать которые придется не одному поколению.

Трудно бегло рассказать о том, что уже известно. К счастью, здесь можно обойтись и без такого рассказа. Достаточно лишь упомянуть некоторые факты, имеющие прямое отношение к бионике.

Для бионики чрезвычайно важно, что теперь уже известны и усиленно изучаются основные кирпичики, из которых складываются, сплетаются нервные структуры, нервные сети живых организмов. Вы уже знаете о них, это - нейроны. Именно они, изменения их состояний, порождают электрические потенциалы мозга, или, как их называют, электроэнцефалографические потенциалы. Электроника помогла физиологам регистрировать эти потенциалы с помощью очень чувствительных усилителей и осциллографов. Первые записи кривых изменения электроэнцефалографических потенциалов были сделаны в самом конце двадцатых годов нашего столетия, и постепенно, шаг за шагом, физиологи учились расшифровывать и истолковывать эти странные замысловатые кривые. Сейчас по энцефалограммам можно точно диагностировать эпилепсию и некоторые другие мозговые заболевания; узнавать, когда человек над чем-нибудь крепко задумывается (но не сами мысли!), когда спящий видит сны (но не сами сны!), определять, как воздействуют на мозг некоторые лекарства и раздражители.

Однако обычные электроэнцефалограммы не дают ученым возможности разобраться в тончайших процессах, протекающих в коре головного мозга. И дело не только в сложности самих процессов, но и в методе получения энцефалограмм. Электроды, с помощью которых потенциалы отводятся к электроэнцефалографу, укрепляются на внешней поверхности кожного покрова черепа, а их размеры очень велики в сравнении с нейроном. Поэтому на обычных энцефалограммах удается зарегистрировать лишь некие равнодействующие сложнейших процессов, протекающих одновременно в огромном числе нейронов.

Но уже разработаны и применяются более совершенные методы электроэнцефалографии, и с каждым годом ученые все больше узнают о деятельности мозга из электроэнцефалограмм.

Вы, вероятно, помните об "эффекте взбесившегося эфира" и помните, что инженеры упорно ищут новые методы обуздания эфира, устранения взаимных помех, создаваемых множеством одновременно работающих радиопередатчиков. Так вот, в случае, когда мы хотим снять энцефалограмму, каждый нейрон, находящийся в области электродов, можно уподобить некоей радиостанции, излучающей собственные электрические сигналы. Исследователя же интересуют не все сигналы, ему далеко не безразлично, какие именно сигналы регистрировать. Он хочет получать такие электроэнцефалограммы, на которых были бы записаны только электрические потенциалы именно тех нейронов, которые принимают непосредственное участие в изучаемом процессе. Электрические сигналы от всех посторонних нейронов, не участвующих непосредственно в исследуемом процессе, окажутся вредными. Полезные сигналы будут искажаться, подобно тому как искажаются полезные радиосигналы сигналами мешающих радиостанций. Инженеры подсказали ученым три очень интересных метода устранения помех от посторонних нейронов.

Первый метод основан на применении электронной вычислительной машины. Теперь во многих исследованиях, прежде чем производить запись сигналов на энцефалографе, их вводят в электронную вычислительную машину. Машина воспринимает сигналы, обрабатывает нужным образом и выделяет из смеси множества сигналов только полезные. Это делается сравнительно просто благодаря тому, что можно заставить изучаемый участок мозга посылать одни и те же сигналы много раз подряд^*.

^* (Такой метод неприемлем в радиосвязи и радиовещании. Вести радиопередачу так, чтобы каждый сигнал повторялся множество раз, неудобно, а часто и вовсе невозможно.)

Если на некоторый орган чувств (например, на ухо) воздействовать регулярно через равные промежутки времени строго неизменным раздражителем, то связанные с этим органом чувств участки мозга будут отвечать на эти раздражения всегда одинаково. Тогда, выбрав подходящий раздражитель, можно добиться, чтобы в интересующей нас группе нейронов реакции были строго одинаковы, во всех же соседних группах нейронов они не будут повторяться. Просуммировав с помощью электронной вычислительной машины электрические потенциалы, отведенные от изучаемого участка мозга, и усреднив сумму, мы получим электроэнцефалограмму, на которой станут четко видны интересующие нас сигналы. В этом легко убедиться, посмотрев в конце книги такие усредненные электроэнцефалограммы. Левый верхний снимок показывает электроэнцефалограмму неповторенного процесса; правый верхний снимок сделан с энцефалограммы дважды повторенного процесса. Как видите, они совсем разные, и определить по ним, где и каковы полезные сигналы, невозможно: все замаскировано процессами в соседних нейронах. Если же провести усреднение по 32 одинаковым опытам (левый средний снимок), то станет легко различим импульс, направленный вниз. Этот импульс и есть интересующий нас сигнал. Небольшие отклонения от прямой линии, правее сигнала, представляют собой усредненные остатки вредных сигналов. Чем больше повторений мы сделаем, тем меньше будут заметны остатки вредных сигналов. И это тоже хорошо видно на электроэнцефалограммах, последняя из которых представляет собой результат 512 повторений и усреднений процесса.

Второй метод позволяет непосредственно изучать электрическую активность небольшой группы нейронов. Им пользовались исследователи при изучении бинаурального слуха кошки, о чем вы прочитали в главе "Снова звуколокация?". В интересующий участок мозга вводят электрод из тончайшей изолированной проволочки. Вещество мозга мягкое, и этот тончайший электрод свободно проходит сквозь него. Самый кончик электрода не имеет изоляции. Он-то и воспринимает электрические потенциалы от ближайших к нему нейронов. Место, куда требуется подвести кончики электрода, заранее определяется по картам мозга. А затем с помощью специального приспособления кончик электрода с очень высокой точностью подводится к желаемой точке мозга.

Третий, так называемый микроэлектродный метод начали применять только в самом конце сороковых годов. Хотя этот метод совсем не сложный, осуществить его оказалось не так-то просто. Кончик электрода нужно было сделать столь крохотным, столь тонким, чтобы его можно было ввести в тело клетки и при этом не разрушить ее. Такой электрод и получил название микроэлектрода. Он представляет собой стеклянную трубочку, заполненную электропроводным солевым раствором. Вся трудность в изготовлении этой трубочки. Ведь внешний диаметр ее конца, вводимого в клетку, должен быть в сотни раз меньше микроскопически малой клетки. Кончик микроэлектрода не просто разглядеть даже в лучшие оптические микроскопы.

Благодаря микроэлектродам удалось более точно исследовать электрическую активность участков нейронных сетей и отдельные нейроны. Знание свойств нейронов позволило ученым и инженерам создать множество типов моделей нейрона: математических (то есть выразить основные характеристики нейронов формулами), механических, химических и, разумеется, электронных.

Модели нейронов, особенно электронные, интересны уже сами по себе. Но еще больший интерес представляют модели нервных сетей, собранные из множества отдельных моделей нейронов. Исследования подобных сетей дали очень ценные и часто совершенно неожиданные результаты. Неожиданные потому, что если бы подобные исследования проводились чисто теоретически, без помощи экспериментов, те же самые результаты удалось бы получить, затратив значительно больше времени и сил. Это как раз тот случай, о котором мы с вами уже говорили, - когда система настолько сложна и состоит из столь большого количества частей, что предсказать, как она будет работать, невозможно.

Сочетая электронные нейроны с фотоэлементами или микрофонами, с датчиками температуры или давления, либо с какими-то другими датчиками, инженеры уже добились первых успехов в создании довольно сложных автоматов, воспроизводящих с большей или меньшей долей сходства органы чувств. К числу этих автоматов можно отнести и известный вам перцептрон.

Однако изучение нейронов и простейших нервных сетей, а также их моделирование далеко не все, чем интересуется бионик, исследующий глубины нашей внутренней вселенной.

Есть много других важных вопросов, которые сегодня особенно волнуют биоников. Их решение позволит резко усовершенствовать обычные электронные вычислительные машины и создать новые с невиданными до сих пор возможностями.

Вот один из них.

Что такое память? Каков ее механизм? Где в мозгу находятся отделы, заведующие памятью? Сосредоточены ли они в одном каком-то месте или в нескольких местах или вовсе рассеяны по всей нервной ткани? Имеется ли только один механизм памяти или же несколько, по крайней мере два: механизм долгосрочной памяти и механизм краткосрочной памяти?

Высказывалось множество гипотез, пытающихся дать ответы на эти вопросы. Но большинство их уже отброшены, а те немногие, которые хотя бы отчасти подтверждаются фактами, еще нельзя считать вполне достоверными. Словом, убедительных объяснений наука еще не нашла. И прежде всего потому, что она вообще не располагает достаточным количеством фактов, ведь до сих пор еще не установлено, какие физические процессы обеспечивают память - электрические, биохимические или какие-то другие. Ничего еще не известно и о том, как память организована.

Только в самое последнее время ученые начали нащупывать необходимые факты. Исследования проводятся на разных животных, но, пожалуй, самыми интересными объектами сейчас считаются осьминоги. Не те огромные морские страшилища, способные поживиться крупным животным и даже человеком, а маленькие, до килограмма весом, средиземноморские осьминоги - на редкость сообразительные моллюски.

Если такого осьминога переселить в бассейн с проточной морской водой и прописать в небольшом кирпичном домике, он остается жить на новом месте и охотно принимает участие в экспериментах. Имея весьма развитый мозг, осьминоги обыкновенные (так называются эти обитатели Средиземного моря) хорошо переносят сложные операции и выживают даже после удаления очень важных участков мозга.

Интересные опыты проводят ученые разных стран на Неаполитанской зоологической станции. Здесь изучают органы чувств осьминогов, исследуют, как они различают предметы по форме, и, что нас сейчас особенно интересует, исследуют память осьминогов.

Прежде чем проводить эксперименты, осьминогов обучают какому-то строго определенному действию. Чаще всего - наиболее естественному для этого моллюска, например хватать щупальцем какой-либо предмет. Любимая пища осьминогов- крабы. Они, не раздумывая, нападают на них. Завидев краба, осьминог выбирается из своего домика и либо идет к нему на своих щупальцах-ногах, либо подплывает, двигаясь, подобно ракете, за счет реактивной силы струи воды, которую он выбрасывает из сифона. Когда жертва оказывается в пределах досягаемости, осьминог быстро протягивает переднее щупальце и хватает краба. Затем он подсовывает его ко рту и возвращается в домик. Там он убивает краба ядом слюнной железы и съедает его.

Осьминоги настолько прожорливы, что, как бы ни были сыты, при виде краба всегда нападают на него. Так, некоторые из этих моллюсков хватали до двадцати крабов кряду и запрятывали их впрок в складки мантии, которая как перепонка соединяет ближайшие к голове части щупальцев. В данном случае прожорливость - очень хорошее качество. Именно она заставляет осьминогов безотказно работать во время обучения и экспериментов.

Обучение осьминогов ведется методом академика Павлова - методом наказаний и поощрений. Если осьминог правильно выполнил задачу, его награждают куском сардины или краба; если ошибся - болезненным ударом электрического тока.

Таким способом осьминогов можно научить различать по форме различные тела, обнаруживать ничтожно малые химические примеси в воде (собственной кожей он чувствует примесь соляной кислоты в сто раз лучше, чем мы языком) и даже не нападать на крабов. Правда, без повторения осьминог довольно скоро (через две-три недели) забывает уроки. Но и такого срока достаточно, чтобы успеть провести важные и интересные эксперименты.

Вот каким способом обучала осьминогов одна из исследовательских групп. В бассейн пускали краба, а иногда одновременно с ним и плексигласовый белый квадрат размером с сигаретную пачку. Завидев краба, осьминог подбирался к нему и тотчас хватал его. Но если вместе с крабом в бассейне находился квадрат, попытка схватить краба наказывалась ударом электрического тока. После нескольких уроков осьминог запоминал болезненные электрические удары и при виде квадрата уже не смел приближаться к крабу. Он так боялся квадрата, что отступал перед ним и в конце концов прятался от него в своем кирпичном домике. Если же квадрат приближался к домику почти вплотную, осьминог, которому уже некуда было деваться, менял свою окраску, стараясь слиться с окружающим фоном, а когда не помогало и это, прибегал к последнему средству защиты - пускал в квадрат сильную струю воды.

Опыты проводились над группами осьминогов. У половины животных каждой группы удаляли тот или иной важный участок мозга. Другую половину - контрольных животных - тоже подвергали операциям, но удаляли у них заведомо несущественные для опытов участки мозга (чтобы быть уверенным, что сама по себе операция на мозге не нарушает памяти, не изменяет поведения животных). Осьминоги хорошо переносили операцию, и ученые вновь показывали им краба и квадрат, стараясь выяснить, играл ли какую-нибудь роль удаленный участок мозга в сохранении прежнего опыта и как влияет его удаление на способности к обучению новому.

После долгой и очень кропотливой работы удалось установить, что осьминоги обладают двумя видами памяти. Одна память сохраняет информацию, опыт лишь непродолжительное время: до двух часов. Если некоторое событие случилось единожды, оно воздействует только на кратковременную память и, следовательно, скоро забывается. Но при многократном повторении, сведения из кратковременной памяти каким-то образом переходят в память второго вида, в долговременную память, где они сохраняются в течение длительного срока.

Кратковременная память подобно буферу, воспринимающему на себя все информационные перегрузки, ограждает память от напора бурного потока информации, непрерывно поступающей в мозг, от переполнения этой памяти случайной и ненужной информацией. Только самые сильные "толчки", самые сильные воздействия или, иными словами, самая важная информация проникает через заслон кратковременной памяти и запоминается надолго.

Именно так организована и память электронной вычислительной машины. Одно запоминающее устройство, оно называется буферное или оперативное запоминающее устройство, предназначается для хранения быстро сменяющейся, непрерывно обновляемой информации. Оно хранит ее ровно столько, сколько требуется для проведения арифметических или логических операций. Другое запоминающее устройство - долговременное - хранит информацию длительное время, а иной раз в течение всего срока службы машины.

Наблюдения над позвоночными животными и человеком показывают, что подобная организация памяти наблюдается и у них. Вы легко можете проверить это на себе: заучивая наизусть стихотворение, посчитайте, сколько раз вам придется повторить его, прежде чем оно преодолеет барьер кратковременной памяти и прочно уляжется в памяти долговременной; производя арифметические вычисления, обратите внимание на то, сколько вам приходится удерживать в памяти промежуточных результатов и как они тотчас забываются, после того как в них минует надобность.

Производить хирургические вмешательства в мозг человека ради одних только исследований нельзя. Но при некоторых заболеваниях нож хирурга приносит облегчение или даже полное выздоровление. Такие операции могут одновременно стать источником важных знаний о мозге человека. Поэтому за людьми, перенесшими операции на мозге, всегда тщательно наблюдают. Наблюдения такого рода уже лет десять назад позволили сделать вывод, что и у человека участки мозга, ведающие долговременной памятью и кратковременной памятью, видимо, различны. Так, группа канадских ученых, среди которых был и известный нейрохирург и физиолог Пенфильд, обследовала людей, страдавших эпилепсией и подвергнутых операциям на мозге (у них удаляли височные доли мозга).

Умственное развитие людей, перенесших операцию, не снижалось. Они по-прежнему хорошо помнили свое прошлое, свою профессию, родных и близких. Но всю новую информацию они уже не могли запоминать надолго. Они могли читать, но вскоре же забывали о прочитанном, и даже смерть близкого человека не запоминалась: горе забывалось уже через час.

Это показывает, что у таких людей сохранялась и кратковременная и долговременная память, а разрушался, вероятно, только механизм передачи из кратковременной памяти в долговременную.

Исследователи мозга осьминогов провели много опытов, пытаясь точно определить те участки мозга, где сосредоточена память. Но результаты этих опытов оказались весьма неопределенными, и сейчас еще рано говорить о том, сосредоточена ли она в каких-то центрах запоминания или же рассеяна в нескольких участках мозга. Рано говорить и о деталях организации памяти. Возможно, например, что сама долговременная память, в свою очередь, подразделяется на несколько типов.

Словом, механизм памяти животных еще совершенно неясен. И, быть может, у вас возникало сомнение в том, справедливо ли вообще судить об устройстве мозга позвоночных и человека по устройству мозга беспозвоночных, хотя и столь развитых, как осьминог. Ученым сомнения такого рода тоже знакомы. Но пока, не имея никаких экспериментальных данных, они все же верят, что задачу переработки информации природа решила одним и тем же методом и для беспозвоночных и для позвоночных. Эта, если хотите, вера является нынче общепринятой рабочей гипотезой. Только факты могут подтвердить или опровергнуть ее.

Я намеренно остановился на том, как сегодня ученые исследуют память живых организмов. Рассказ об экспериментах на осьминогах позволит вам более отчетливо представить себе, сколь мало еще люди знают о мозге, какими грубыми методами, почти вслепую, приходится им нынче изучать мозг.

И все же о памяти можно хоть что-то сказать определенно. Но есть и многое другое, о чем современная наука начинает лишь догадываться и пока даже не представляет себе, как, какими методами проводить исследования.

Мы говорили с вами об "эффекте партии коктейля", об избирательном внимании. В том, что живые существа могут управлять своим вниманием, не сомневается никто. И каждый нормальный человек, независимо от уровня развития и интеллекта, отлично пользуется этим свойством на практике. Но даже самый эрудированный физиолог и опытный психолог знают о механизме избирательного внимания не более любого неспециалиста.

И еще один интересный вопрос.

Теперь уже твердо установлено, что разделы мозга, воспринимающие сигналы о внешних раздражениях, расположены в строго определенных участках коры головного мозга; эти и многие другие участки как бы навечно закреплены за соответствующими органами чувств, нервными путями, частями тела.

Но весь ли мозг представляет собой систему, состоящую только из высокоспециализированных структур? И у всех ли людей и всегда ли нервные сети, выполняющие одну и ту же функцию, совершенно похожи и совершенно неизменны?

Мы знаем, что в случае некоторых мозговых заболеваний или повреждений мозга многие функции организма восстанавливаются благодаря тому, что работу разрушенного участка мозга берет на себя другой сохранившийся в целости участок. Мы знаем также, что если повреждения мозга возникают на самых ранних этапах развития, еще во младенчестве, пораженные нервные центры могут подменяться ново-развивающимися центрами того же назначения. Эти данные хотя бы отчасти подтверждают, что абсолютной специализации в мозгу нет. Но это аварийные примеры, они относятся к тем случаям, когда у мозга есть выбор только между гибелью и жизнью. Что же касается здорового мозга, то в этом смысле у науки пока еще слишком мало данных, чтобы сделать окончательные выводы.

По мнению одних ученых, мозг действительно является системой, все части которой имеют очень узкую специализацию, причем специализация эта врожденная. Другие ученые (их большинство) придерживаются противоположного взгляда. По их представлениям, мозг человека не весь состоит из высокоспециализированных областей и его большая часть не предназначена от рождения к выполнению каких-то строго определенных функций. Врожденным свойством мозга, по их мнению, является лишь умение вырабатывать определенные связи. И поэтому, за исключением тех разделов мозга, которые природой предназначены для выполнения строго определенных функций, мозг новорожденного можно уподобить контурной карте, на которой нанесены лишь круги полушарий да градусная сетка. И только жизнь, только опыт и обучение наносят на эту карту во всех тончайших оттенках океаны знаний, материки опыта, цветущие оазисы культуры, пустыни лени и скудоумия.

Вторая точка зрения многим покажется более привлекательной. Куда приятнее считать, что мы сами создаем карту собственного мозга, что она не предначертана нам богом. Но, может быть, даже являясь целиком высокоспециализированной системой, наш мозг каким-то образом позволяет каждому из нас оставаться самим собой? Рано или поздно мы узнаем об этом важном, с научной, инженерной и философской точек зрения, свойстве вселенной внутри нас.

И, наконец, еще одна тема, необыкновенно интересная и бионикам и кибернетикам. Что же касается философов, то для них, вероятно, вообще не существует более важной темы. Смысл ее вот в чем.

Мы ставим перед собой определенную цель. Благородную, важную для всего человечества или маленькую, даже не очень важную для нас самих. Но какова бы ни была цель, она часто без всякой подсказки, без чьего-либо совета возникает в нашем мозгу. Она родится как бы сама собой. На пути к этой цели мы совершаем различные действия. Но почему именно эти действия, а не другие? Как мы определяем, что действовать надо именно так, а не иначе? Как мы определяем самую выгодную тактику? И в то же время мы никогда не идем к одной и той же цели одинаковыми путями, мы всегда сообразуем свои действия с конкретными обстоятельствами и всякий раз выбираем наилучший образ действия, наилучшую тактику. Иными словами, мы приспосабливаем наши действия к данной обстановке, хотя цель действий может вовсе не зависеть от обстановки. Подобное приспособление к окружающим условиям в науке называется адаптацией.

Так вот: как мы ставим цели, каким образом мы адаптируемся?

Религия говорит: цели указывает бог, пути к цели назначает он же. Но науку данный ответ не может удовлетворить, она борется с подобной точкой зрения. Психику человека изучает психология, она дает свои научные ответы. К сожалению, ее ответы носят чисто качественный характер и совершенно не касаются ни физической природы, ни механизмов процессов мышления, постановки цели и выбора пути к ней. Такие ответы не могут удовлетворять кибернетиков и биоников. Они хотят иметь точное количественное описание этих процессов, знать их физическую сущность. Тогда их можно будет моделировать, а значит, и строить истинно разумные автоматы.

Но важно и другое. Вопросы о постановке цели и выборе путей являются последними и наиболее неприступными крепостями религии. Ей уже давно пришлось убрать бога с небес и переселить его в нашу внутреннюю вселенную. Она - последнее прибежище бога. Когда мы изучим мозг и поймем, как он ставит цели и выбирает пути к ним, богу не останется места нигде. И человечество навсегда освободится от него.