Вторая сигнальная система?

Зачем птицы поют, о чем говорят их песни?

Вопрос этот дети всегда задают старшим. Раньше, когда люди верили в бога, ответ был коротким и ясным: "Птицы своим пением славят господа". Для религиозного человека такого объяснения было вполне достаточно: бог - творец, он создал птиц по своей божественной воле; для собственного удовольствия наделил их ярким оперением и звучными красивыми голосами. Теперь времена веры безвозвратно уходят, и в наши дни такое объяснение не удовлетворит даже ребенка.

Было и другое объяснение, которое еще сейчас бытует среди людей, не ученых, но близких к природе - крестьян, охотников. Это объяснение на первый взгляд кажется самым естественным и убедительным: птицы разговаривают между собой, так же как разговаривают люди. И действительно, наблюдая за птицами, иной раз трудно отделаться от этой мысли. Вот, например, всеобщие знакомцы - воробьи. Обычно они не собираются в большие стаи, но в иные дни сотни их рассаживаются на ветвях какого-нибудь дерева и часами неугомонно чирикают. Многочисленные и продолжительные "совещания" нередки и у ворон, а долгое щебетанье ласточек, рассевшихся на проводах, похоже на болтовню деревенских кумушек.

Конечно, щебетанье ласточек намного отличается от болтовни собравшихся у колодца кумушек, а карканье вороны - от самого скучного выступления оратора. Человеческая речь и звуки, издаваемые птицами, несравнимы по своей сложности. Речь человека - действие неизмеримо выше организованное, чем птичий гомон. Но ведь должен же иметь гомон какое-то значение в жизни птиц!

Еще недавно некоторые категорически утверждали, что звуки, издаваемые животными и птицами, никакого отношения к передаче сообщений не имеют. Мысли о том, что у животных может быть сигнализация, они считали величайшей ересью, покушением на Павловское учение. Они боялись, что признание возможности звуковой сигнализации у животных приведет, в свою очередь, к признанию существования у животных второй сигнальной системы, а значит, и мышления. Ибо речь и мышление у человека возникли и развивались одновременно с возникновением второй сигнальной системы.

Павлов утверждал, что вторая сигнальная система есть только у человека. Но он никогда не считал, что в области высшей нервной деятельности между человеком и высокоорганизованными животными пролегает непроходимая пропасть. Наоборот, он был убежден, что такой пропасти нет, и лучшим доказательством тому являются его опыты над животными, помогавшие ему объяснить и высшую нервную деятельность человека. Конечно, Павлов не раз подчеркивал различие между высшей нервной деятельностью человека и животных. Это различие действительно очень велико, однако высшая нервная деятельность и человека и животных повинуется общим законам.

Но, к сожалению, в ученой среде нашлись такие люди, которые считали себя большими павловцами, чем сам Павлов. Не имея ни знаний, ни способностей гениального ученого, они каждое его слово, каждое предположение возвели в непререкаемый закон. Оки предали забвению один из главных заветов Павлова, его знаменитые слова, что "факты есть воздух науки"; их страшили новые факты, новые идеи. И когда зародилась кибернетика, именно догматики поспешили проклясть новорожденную и объявить ее лженаукой.

И все-таки им не удалось ни заморозить Павловское учение, ни отменить кибернетику, которая на новой более высокой ступени утверждает основы павловского физиологического учения. Как и оно, кибернетика указывает, что любое живое существо непрерывно воспринимает и перерабатывает информацию, поступающую от внутренних органов и из внешней среды, в частности от других животных. Кстати, только кибернетика сможет точно указать, в чем же конкретно состоит несомненное различие между речью человека и сигнальными звуками животных. Но для этого надо еще глубже изучить человеческую речь и сигнальные звуки животных.

Такое время настало. И возможно, через несколько лет мы узнаем, зачем птицы поют, о чем говорят их песни. Но почему только в самые последние годы ученые взялись за разгадку птичьих песен? Неужели никто из ученых не мог сделать этого раньше?

Все вы, разумеется, слышали о загадке шаровых молний. Эти таинственные светящиеся шары издавна привлекают внимание физиков. Ученые уже глубоко изучили атмосферное электричество, и обычные молнии для них не представляют загадки. Ученые сумели раскрыть куда более сложные тайны атомного ядра и звезд. Но природа шаровой молнии остается все такой же загадочной, как и сто лет назад.

И вовсе не потому, что она непостижима. Причина в том, что шаровую молнию почти невозможно наблюдать. Никто не может предсказать ее появление, оно всегда неожиданно и случайно. Поэтому никому еще не удавалось подготовить заранее научно-исследовательскую аппаратуру или хотя бы кинокамеру для съемки шаровой молнии. Во всем мире достоверных фотографий шаровой молнии насчитываются буквально единицы, но и они, как правило, сделаны не учеными, а фотолюбителями с помощью обычных фотоаппаратов.

Если бы шаровые молнии не были столь редким явлением, если бы они возникали так же часто, как и обычные, наука уже разгадала бы их тайну, и - кто знает? - эта разгадка, быть может, дала бы в руки физиков ключ к решению другой, необыкновенно важной для человечества проблемы - управляемой термоядерной реакции.

Пример этот, взятый из физики, не случаен. Он показывает, что изучать удается только то, что можно неоднократно воспроизводить и наблюдать в ходе научного эксперимента.

Птичьи голоса мы слышим ежедневно, но до самого недавнего времени мы не умели точно воспроизводить их. Среди людей нередко встречаются такие, которые очень ловко подражают пению птиц. Но как бы ни были похожи трели звукоподражателей на соловьиные, мы не можем изучать пение пернатого лауреата, пользуясь услугами звукоподражателей. Ведь ни у них самих, ни у слушателей нет ни малейшей уверенности в том, что звукоподражание совершенно точно передает все самые мельчайшие детали соловьиной песни.

Охота за птичьими голосами началась после того, как радиоэлектроника подарила любителям птичьего пения и ученым, изучающим птиц, - орнитологам - легкие переносные магнитофоны, которые можно взять в лес и абсолютно точно записать, а потом сколько угодно воспроизводить пение любой птицы. Не так давно инженеры создали особо чувствительную кинопленку, и киноаппарат стал надежным союзником магнитофона при наблюдении за птицами. А в лабораториях орнитологов появились еще новые важные электронные приборы, так называемые анализаторы звуковых колебаний. Они позволяют изучать тончайшую структуру звуков.

Вторая сигнальная система

Магнитофонные записи, кинофильмы, отснятые в лесах, наблюдения за повадками птиц, а также лабораторное изучение звуков помогли сделать первые важные успехи в изучении голосов птиц. Теперь ученые не сомневаются в том, что звуки, издаваемые птицами, играют роль сигналов.

Далеко не все птичьи сигналы удалось расшифровать, но и то, что уже стало ясным, показывает, насколько важны в жизни птиц сигналы.

У каждого вида птиц, и даже у птиц одного и того же вида, но живущих далеко друг от друга, есть свои собственные сигналы. Они сопутствуют всем важнейшим действиям. Птицы подают их во время перелетов, строительства гнезд, образования пар, предупреждают об опасности, подают команды птенцам. Изучение голосов птиц показало, что многие виды птиц слышат и издают не только обычные звуки, но и ультразвуки.

Пока еще не ясно, насколько богат "словарь" птиц того или иного вида. Потребуется большая работа, прежде чем мы узнаем это: ведь расшифровать и изучить язык птиц - задача не менее сложная, чем расшифровать и изучить письменность и язык предков теперешних жителей острова Пасхи. Но уже и сегодня можно утверждать, что, хотя звуковая сигнализация у птиц и предназначена для передачи сообщений, это не речь, в том смысле, в каком мы привыкли ее понимать. В то же время сигналы являются звуковыми символами, отображающими некоторые явления внешнего мира, действия и эмоции. В таком смысле сигнальные звуки можно уподоблять словам. А это означает, что у птиц, быть может, существуют какие-то зачатки второй сигнальной системы.

Ученые тщательно исследуют сигнальные звуки и у млекопитающих, в особенности у обезьян, живущих большими стаями. У них также обнаружены разнообразные сигнальные звуки, но и они не являются речью в полном смысле этого слова.

Сейчас мнение большинства зоологов сводится к тому, что сигнальные звуки - явление всеобщее в мире животных. Они уже открыты у насекомых, рыб, птиц и зверей. Почти все зоологи считают, что сигнализация не есть речь. Речь гораздо сложнее, и в этом ученых убеждает сравнение мозга человека с мозгом всех других животных. Человеческий мозг размерами и сложностью строения значительно превосходит мозг животных. Разумеется, мозг кита и слона значительно больше человеческого. Но сравниваются не просто абсолютные размеры, а отношение веса мозга к весу тела. До недавнего времени считалось, что это отношение для человеческого мозга во много раз больше, чем для мозга всех других животных, населяющих землю.

Пение птички

Однако такое мнение оказалось ошибочным. Около двадцати лет назад установили, что очень большим и сложным мозгом обладают дельфины.

В середине пятидесятых годов физиолог Джон Лилли, уже известный к тому времени своими исследованиями мозга обезьян и кошек, почти случайно занялся исследованиями мозга дельфинов. Сперва он проводил научную работу в океанариумах, но постепенно так увлекся этими животными, так полюбил их, что прекратил все прежние научные работы и, построив специальный бассейн на берегу Карибского моря, всецело посвятил себя изучению дельфинов.

И не только изучению - Лилли поставил перед собой кажущуюся фантастической цель: научить дельфинов человеческой речи.

Лилли один из немногих, если не единственный, физиолог, верящий в то, что у них есть собственный язык; что по развитию они намного превосходят и собак и шимпанзе. В поддержку собственного мнения он ссылается на большие размеры, вес и сложность мозга дельфинов, на удивительную разумность их поведения и на дружелюбие.

Вот что пишет Лилли о возможности речевого общения человека и дельфина:

"Сведения, полученные при дрессировке дельфинов, и мой собственный опыт убедили меня в необходимости поддерживать с ними самый тесный контакт в течение длительного времени. Такой контакт должен включать как обмен голосовыми сигналами, так и прикосновения к коже. Если нам когда-либо суждено добиться успеха в передаче дельфинам нашего человеческого опыта в полной мере, то мы должны быть готовь: находиться с ними в воде круглый год, по семь дней в неделю. Другими словами, чтобы создать им те же возможности, какие мы дали бы нашему ребенку, чтобы обучить их нашему языку и поведению, мы должны изменить собственное поведение и пойти навстречу дельфинам, освоив привычную им среду.

Изучение дельфинов

Внимательно наблюдая за тем, как ребенок учится говорить, мы поймем, что тесный повседневный контакт и удовлетворение потребностей, постоянно сопровождаемые произнесением слов, составляют весьма значительную часть условий, необходимых для обучения. Мозг новорожденного ребенка весит около 400 граммов и в течение первого года жизни увеличивается до 900 граммов. К тому моменту, когда ребенок начинает говорить первые понятные слова, его мозг весит примерно 1000 граммов. Тем временем, по мере роста мозга, ребенок успевает накопить огромное количество информации.

На протяжении этого критического периода жизни мать, отец, сестры и братья, товарищи и вообще взрослые непрерывно засыпают ребенка словами, сопровождая их соответствующими жестами. Важно, что в процессе обучения удовлетворение всех потребностей ребенка сопровождается словами, а также мимикой и жестами. Кожа ребенка получает раздражения, когда его купают, одевают и раздевают, кормят и носят на руках; при этом мать все время что-нибудь приговаривает.

Такое непрерывное воздействие словом необходимо, для того чтобы маленький человек научился языку своего вида. Первые слова ребенка взрослые встречают с восторгом. Как только он научится высказывать просьбы, окружающие обычно стремятся их удовлетворить^*.

^* ( Случаи воспитания человеческих детенышей зверями - не вымысел. Несколько таких "воспитанников" были пойманы людьми. Но, попав к людям, они уже не могли ни как следует научиться говорить, ни по-настоящему усвоить человеческое поведение. Способности к обучению речи у человека проявляются только в раннем детстве. Потом они угасают.)

Если при обучении человека членораздельной речи следует постоянно применять воздействие словом и проявлять внимание к деталям, то, желая обучить нашему языку представителей других видов, мы должны уделять им по крайней мере столько же внимания и обеспечивать постоянный контакт с ними".

В другом месте Лилли пишет:

"...дельфины - общественные животные, оказывающие помощь друг другу. Для них характерна очень тесная связь между матерью и детенышем: малыш сосет мать в течение 18 21 месяца. За время такого длительного вскармливания мать, очевидно, многому учит его, просто на собственном опыте и, возможно, с помощью "речи".

Возможно, что весь накопленный опыт передается у дельфинов примерно так же, как передавались знания у примитивных человеческих племен, - через длинные народные сказания и легенды, передаваемые изустно от одного поколения другому, которое, в свою очередь, запоминало их и передавало дальше. Способность к быстрому и прочному запоминанию при таком обучении требует очень крупного мозга. Наша письменность, книгопечатание и другие способы хранения информации вне мозга в значительной степени освобождают нас от необходимости запоминания. Дельфинам же все приходится хранить в памяти, поскольку у них нет ни библиотек, ни картотек, ни языка (в частности, языка символов)^*, кроме, возможно, звукового. Среди известных нам китов нет ни одного, у которого мозг был бы меньше, чем у человека; быть может, дышащему воздухом млекопитающему нужен очень быстродействующий и крупный мозг, чтобы запомнить все те сведения, которые ему необходимы для жизни в море.

^* (Имеются в виду графические символы, используемые человеком: буквы, цифры и другие изображения. (Прим. автора.))

Возможно, что их образ жизни подобен жизни степных кочевников и они перегоняют с места на место свои стада рыб. Все это еще надо выяснить. Способы навигации этих животных в воде тоже остаются загадкой. Мы ничего не знаем о том, каким образом некоторые виды дельфинов безошибочно ориентируются в открытом море, проплывая буквально тысячи миль в нужном направлении.

Возможно, что дельфины используют в качестве ориентиров луну, звезды и солнце... Конечно, они, быть может, используют для отыскания направления какие-то иные способы, о которых нам ничего не известно. Возможно, например, что они учитывают глубину моря, характер дна, морские течения, температуру воды, соленость, состав планктона, вкус воды и так далее.

Чтобы установить с этими животными полное взаимопонимание, необходим большой энтузиазм".

Каким же способом намеревается Лилли установить речевое общение с дельфинами?

Он считает, что люди и дельфины должны непрерывно слышать друг друга. Но мы знаем, что для звуков поверхность воды - почти непроходимая преграда. Чтобы преодолеть ее, Лилли установил в воде гидрофоны и громкоговорители, а на суше микрофоны и громкоговорители. Гидрофоны улавливают голоса дельфинов, которые воспроизводятся с помощью громкоговорителей, установленных на суше. Кроме того, гидрофоны связаны и с магнитофонами, ведущими непрерывную запись голосов дельфинов. А микрофоны, установленные на суше, воспринимают голоса людей и передают их на подводные громкоговорители. Благодаря такой системе между дельфинами и людьми существует непрерывная связь.

Бассейн сделан очень неглубоким, меньше двух метров. Лилли и его сотрудники много времени проводят в воде и всячески стараются подружиться с дельфинами, они играют с ними, обучают разным действиям. Многому из того, что требуют люди, дельфины обучаются значительно быстрее собак и человекообразных обезьян, с первой - второй попытки.

Весьма важное место в исследованиях Лилли играет изучение мозга дельфина с помощью раздражения исследуемых участков электрическим током. В череп дельфина вбивают молотком иглу от шприца, и через внутренний канал иглы вводят на разную глубину тончайшую проволочку - электрод, подсоединенную к специальным электронным приборам, посылающим в мозг электрические импульсы. По реакциям организма дельфина на эти импульсы удается узнать, какую роль играет тот или иной участок мозга, и, таким образом, составить карту мозга дельфинов.

В книге Лилли подробно рассказывается об этом и описываются первые, весьма скромные в сравнении с поставленной целью результаты. Лилли утверждает, что ему несколько раз удалось записать на магнитную ленту голоса дельфинов, повторявших его слова. А недавно он сообщил журналистам, что дельфины, живущие в его бассейне, научились просить рыбу по-английски. Они выставляют над водой головы и крякающими голосами кричат: More fish! More fish, Joe!^*

^* (Еще рыбьи Еще рыбы, Джо! (Джо - имя Лилли.))

Разумеется, эти крики могут быть звукоподражанием, а не осмысленной просьбой. Мы знаем, что речи человека прекрасно подражают некоторые птицы, особенно попугаи. Так, попугаи одного из видов, обитающих в Австралии, способны заучивать большое число слов (будто бы столько, сколько средний англичанин!) и говорить некоторые слова как будто бы сознательно. Так что крики дельфинов еще не доказательство тому, что они, как рыба из сказки, говорят человечьим языком. Но уже и то, что животные, обитающие в совершенно иной стихии, чем мы, подражают звукам человеческой речи и делают это с охотой, - удивительно!

Что же говорит Лилли о языке самих дельфинов?

К сожалению, немногое. Звуки, издаваемые дельфинами, очень разнообразны, но почти не расшифрованы. Одним из звуков, смысл которого не вызывает сомнения, является сигнал бедствия - свист переменной высоты тона. По этому сигналу дельфины немедленно приходят на помощь друг другу.

Вот какой случай произошел на глазах у Лилли:

"После операции мы пустили дельфина обратно в бассейн, чтобы посмотреть, сможет ли он плавать, так как опасались, что его мозг поврежден в результате кислородного голодания. Видимо, мозг действительно пострадал, потому что животное, пытаясь плыть, все время заваливалось на правый бок. Именно при работе с этим дельфином мы впервые услышали и записали на магнитофонную пленку сигнал бедствия, а также засняли на кинопленку все, что произошло в дальнейшем.

Дельфин, выпущенный в бассейн, в котором находились два других дельфина, издал очень короткий, пронзительный, высокий свист, состоящий из двух фаз - возрастающей и убывающей по высоте. Этот звук трудно было расслышать, находясь на воздухе, но я услышал его через гидрофон; к счастью, в это время я вел магнитофонную запись и киносъемку.

Сигнал бедствия моментально возымел действие. Два других дельфина быстро подплыли к дельфину, подавшему сигнал, и, нырнув под него, вытолкнули его на поверхность так, чтобы он мог дышать. Он, однако, сделал лишь один вдох и вновь погрузился в воду. После этого между тремя животными произошел быстрый обмен звуками, напоминающими щебетанье и свист.

Затем два здоровых дельфина подплыли к пострадавшему с правой стороны и, подставляя по очереди свои тела для опоры, помогли ему плыть в правильном положении (не заваливаясь на правый бок), так что на этот раз он сам смог подняться на поверхность, чтобы набрать в легкие воздух. Так они "опекали" его в течение некоторого времени".

Общение с дельфинами и изучение их "языка" затруднено не только тем, что они живут в воде, а мы - на суше. Трудность еще и в том, что дельфины издают не только слышимые, но и ультразвуки, которые мы не воспринимаем. Кроме того, они издают свои звуки такой скороговоркой, что разобрать их детально человек не в состоянии. Обычно эти звуки записывают на магнитофоне, а затем воспроизводят с замедленной скоростью.

Голосами дельфинов теперь интересуется не только Лилли. В самые последние годы их изучением занялись и бионики. И для этой цели создали весьма остроумный прибор. Он преобразует звуки речи в видимые "узоры". Уже довольно давно известно, что каждое человеческое слово имеет собственный, очень характерный узор, почти не зависящий от тембра голоса человека. С помощью этого прибора инженеры надеются изучать и узоры дельфиньих слов, а потом научиться издавать такие звуки, чтобы их узоры полностью совпадали с узорами дельфиньих звуков. Этот путь, возможно, даст более скорые результаты.

Как бы ни поражали нас способности дельфинов, не стоит недооценивать наши собственные. И если у дельфинов действительно есть речь, то не будет нескромным считать, что человек раньше обучится языку дельфинов, чем дельфин - языку людей.

Но до чего же это сложная задача! Ведь главная трудность в изучении языка дельфинов не связана с техникой. Она в том, что мир дельфинов и мир человека настолько различны, что в нем почти ничего нет общего. Даже такое на первый взгляд общее понятие "рыба" должно иметь совершенно разные содержания в уме человека и дельфина. И даже если дельфины действительно необыкновенно умны и умеют говорить, их ум, их речь могут быть совершенно другими, быть очень развитыми, но совершенно в ином направлении, чем разум и речь человека.

Но действительно ли дельфины обладают даром речи, разумом?

Это самый главный вопрос. И надо сказать, что подавляющее большинство ученых сейчас не согласны с Лилли.

В этом отчасти виноват он сам. Он искренне любит своих дельфинов - чтобы проверить, можно ли вбивать им в череп иголку от шприца, не больно ли это, он и в собственную голову вколачивал такую же иглу, - но Лилли поторопился опубликовать свою работу. Она во многом интересна и с научной точки зрения, но в главном, ради чего Лилли написал книгу, - в исследованиях речи дельфинов и обучении их языку человека - в этом книга имеет недостаток: в ней нет фактов, а есть только сенсационные предположения самого Лилли. А факты - воздух науки.

Лилли нельзя обвинить в недобросовестности. Он и сам понимает слабость своей позиции. Но он сознательно пошел на публикацию книги. Он убежден в своей правоте и хочет привлечь всеобщее внимание к проблеме речевого общения с животными. И он своего добился - его книгу прочитало множество людей, речевое общение с животными издавна волнует человечество.

Но, быть может, Лилли все же стоило подождать? Лиссман изучал голохвоста много лет и опубликовал свое открытие лишь после того, как заполучил множество бесспорных фактов, подтверждающих его выводы. Такой метод работы диктуется одним из правил неписаного, но признанного всеми подлинными учеными научного кодекса чести. Лишь в редких случаях допускается нарушать его.

Однако дело не только в поспешности Лилли. Есть и более серьезные причины недоверчивого отношения к тому, что утверждает Лилли о возможности речи у дельфинов. Эти животные не знают труда, трудовых процессов. И предполагать у них наличие речи и разума - наличие развитой второй сигнальной системы - значит, в корне противоречить общепринятой теории возникновения и развития речи и разума.

Когда какое-нибудь новое научное высказывание противоречит основам признанной теории, оно всегда встречает особо настороженное и критическое отношение в научных кругах. Такое отношение вовсе не плод консерватизма. Конечно, истории известно немало прискорбных и даже трагических случаев, когда господствующая теория навязывалась ученым силой. Но, как правило, господствующая теория рождается усилиями подлинных ученых, выдающихся мыслителей и занимает господствующее положение, потому что ее правильность доказана множеством фактов и научных исследований. Если бы каждый, кому вздумается, мог под флагом борьбы с консерватизмом нападать на общепризнанные теории, развитие науки затормозилось бы. Вот поэтому с такой настороженностью ученые относятся ко всяким новым данным, в корне противоречащим утвердившимся научным воззрениям. Они признают их лишь в том случае, когда эти данные подтверждаются неопровержимыми и тщательно проверенными фактами. Высказывания Лилли в корне противоречат современным воззрениям и, к сожалению, не подкреплены достаточно убедительными опытами. Это и настораживает ученых.

И все-таки хочется пожелать удачи Лилли и его сторонникам. Он заслуживает ее своим энтузиазмом, тем, что первым осмелился вторгнуться в "запретную" область исследований и уже кое-чего добился.

А самое главное, чего уже никто не может опровергнуть и что поражает всех - столь большой и высокоразвитый мозг дельфинов, - говорит в пользу Лилли. Большой мозг дельфинов - это факт! И необыкновенно важный. Природа никогда не достигала совершенства зря, просто так. И когда люди узнают, для чего дельфину такой мозг, все их труды с лихвой оправдают себя, даже если дельфины окажутся немее всех рыб.

Мы говорили об осторожности ученых по отношению к радикально новым данным. Это чувство спасало их от многих скороспелых выводов, от многих ошибок. Но ученые тоже люди и не всегда могут точно разобраться в собственных чувствах, и иной раз им бывает невдомек, что за осторожностью кроется предубежденность, предвзятость. Предвзятость всегда опасна, она - шоры на глазах ученого и подчас заслоняет от него новое.

Отношение к дельфинам - пример такой предвзятости, вырядившейся в одежды научной осторожности и обманувшей не одного, а целые поколения натуралистов.

Оказывается, дружелюбие и разумность поведения дельфинов отмечали в своих трудах еще древние ученые. Так, знаменитый Аристотель, живший в Древней Греции две с лишним тысячи лет назад, очень точно описывал дельфинов:

"Среди рыбаков бытует много рассказов о дельфинах, рыбаки говорят об их добром и нежном характере, о страстной привязанности к детям. Говорят, что, когда у берегов Карии поймали и ранили одного дельфина, целое стадо их приплыло в гавань и пребывало там до тех пор, пока рыбак не выпустил пленника. Стадо молодых дельфинов всегда сопровождает взрослый дельфин, чтобы защитить их. Однажды видели стадо взрослых дельфинов и детенышей, а на некотором расстоянии плыли два дельфина, которые поддерживали спинами мертвого дельфиненка и не давали ему погрузиться в воду..."

Дружелюбие дельфинов

Древние не раз свидетельствовали о дружбе дельфинов и детей. В Греции дельфин подружился с мальчиком, и дружба эта продолжалась несколько лет; дельфин катал мальчика верхом на собственной спине и даже перевозил через залив в школу.

Рассказы древних были давно известны ученым. Но этим рассказам не верили. Ученые принимали их за сказки, сочиненные людьми в те далекие времена, когда наука, предания, вымысел и сказки мирно сосуществовали в трудах даже самых прославленных ученых Древней Греции.

Но вот совсем недавно, в пятидесятые годы нашего века, к берегам пляжа Опонони, в Новой Зеландии, повадился ежедневно приплывать дельфин. Он совсем не боялся людей. Он всячески старался подружиться с ними: позволял себя гладить, играл в мяч и даже катал на спине детей. Он получил кличку Опо-Джек и вскоре прославился на весь мир. Когда кто-нибудь делал вид, что тонет, Опо-Джек подныривал под шутника и старался вытолкнуть его на поверхность. Опо-Джек погиб, попав случайно под гребной винт катера. И теперь на пляже Опонони установлен памятник этому дельфину.

Опо-Джека успело повидать множество людей, посмотреть на него приезжали даже из других стран, были сделаны сотни фотографий Опо-Джека. Этого достаточно, для того чтобы убедить даже самого завзятого скептика. И теперь уже никто не сомневается, что еще одна, считавшаяся неправдоподобной, история, рассказанная древними, оказалась правдой. Теперь в печати все чаще появляются сообщения о новых встречах людей с дельфинами, о случаях проявления дикими дельфинами дружелюбия к человеку. Так факты победили предвзятость, и мы заново узнали то, что было известно уже две с лишним тысячи лет назад^*.

^* (И все-таки, если, купаясь в море, вы встретитесь с дельфинами, старайтесь держаться от них подальше. Черноморские дельфины (их называют морскими свиньями), по свидетельству многих, тоже дружелюбны. Но даже играя, они могут нанести сильный удар. Ведь они значительно сильнее человека.)