На озере Бьюрватн раздается стук

В глубине холмистого нагорья, в тиши могучих лесов раскинулось озеро Бьюрватн.

Тихий летний вечер. Легкое дуновение северного ветра поднимает на поверхности воды небольшую зыбь. Яркий диск солнца уже готовится завершить странствие по голубому небосводу, ночь вот-вот вступит в свои законные права. И пока дневной свет перейдет в вечерние сумерки, наступает нечто вроде интермедии: вокруг воцаряется удивительная тишина, будто лес и все его живые обитатели на мгновение затаили дыхание, прежде чем пробудиться к жизни. Ритм жизни животных прямо противоположен нашему, человеческому ритму.

В лесу на вершине песчаного склона устроила себе нору рыжая лисица. Высунув морду из черного отверстия под раскидистыми корнями сосны, хозяйка лениво потягивается после дневного сна, сладко зевая навстречу сумеркам. Отряхнув пышный мех, она выходит из горы и, словно живая тень леса, мягко и бесшумно скользит на изящных лапах.

Лиса направляется к устью реки, она знает, что там ей удастся утолить голод. Большой штабель жердей, наполовину погруженных в воду, она старается обойти подальше. Прошлой зимой как раз в этом месте ей пришлось сцепиться с каким-то страшным зверем, от которого шел такой же запах, как и от этих вот жердей. Лиса едва ноги унесла, и ей хорошенько потрепали мех.

На берегу речушки полоска гладкой гальки кое-где поросла травой. Здесь устроил свое гнездо кулик. Птица знает, что даже самый мирный вечер может таить в себе опасность, и бдительно следит за всем вокруг.

Перед тем как приблизиться к устью, лиса меняет шаг и бесшумно ползет дальше, стараясь не задеть ни единой веточки. То и дело она замирает, приподняв переднюю лапу, точно каменное изваяние, вбирая в себя все звуки и запахи. И лишь раздраженно подергивает ухом, когда туча танцующих комаров начинает уж слишком докучать. Пытаясь подкрасться к маленькой речной птичке, лиса передвигается по-пластунски, едва не сливаясь с землей. Все же слияние это не полное - два торчащих уха передвигаются над самой травой, выдавая тем самым охотника. И вскоре тишину нарушает пронзительный крик птицы - кулик стремительно взмывает вверх. Острые быстрые крылья ловко режут воздух; птица совсем низко кружит над лисой, предупреждающий крик ее разносится далеко окрест. А незадачливая хищница стоит вся съежившись, дрожит от жажды близкой добычи. Пролетев на неподвижно распластанных крыльях, кулик опускается на землю в стороне от возмутителя спокойствия.

И вот начинается спектакль. Птица делает вид, что ранена, медленно ползает взад и вперед, волоча одно крыло, будто оно сломано, жалобно пищит и притворяется. До чего же она жалкая! Видимо, не только в театре мы можем увидеть настоящих актеров. Лисица клюет на эту удочку, совершает акробатические прыжки, чтобы достать "больную" птицу, но в самый последний момент кулик ловко взмывает вверх. Спектакль повторяется снова и снова, и лисица слишком поздно обнаруживает, что птица заманила ее далеко от своего гнезда. Смущенная и сконфуженная, хищница плетется прочь, исчезая в сосновом лесу.

В конце водоема лесистый гребень обрывается черным и грозным уступом, настолько крутым, что на нем едва держится мох. Чуть ниже, на выступе в скале, в трещину в скальной породе крепко вцепились корни раскидистой сосны. Под самой кроной дерева ночует филин. Мерно покачиваясь и распушив оперение, он зорким глазом прочесывает лес, ища скрытые в нем тайны. Протяжное уханье филина - хуу-оохх-хуу-оох - разносится далеко вокруг, звук эхом отдается от холмов, глухой и низкий будто из недр земли.

Затем наступает лесная тишина.

Я иду по крутой тропе на поросшем ельником склоне, чувствую себя совсем маленьким под высокими, могучими темными деревьями и думаю о том, какие чувства в старые времена мог испытывать одинокий путник в таком вот лесу, полном хвостатых ведьм и леших, где у водопада мог играть на скрипке водяной, обучая музыкантов своему искусству в обмен на спасение души.

Достигнув озера Бьюрвати, я вытираю со лба пот, опускаюсь на четвереньки, чтобы утолить жажду, и тут же испуганно вздрагиваю, услышав какие-то странные голоса. Поднимаюсь, чтобы вслушаться, но стоит полнейшая тишина. Все это действительно странно, ведь далеко вокруг меня нет никаких людей. Но вот снова доносятся те же голоса, и кажется, что они идут откуда-то из-под земли. Сначала я слышу негромкое всхлипывание, словно плачет ребенок. Ну конечно же, это бобры, ради встречи с которыми я и проделал столь длинный путь. Когда они находятся в своей хатке или в подземных ходах, голоса их могут походить на человеческие. И я понимаю, почему индейцы звали их "говорящими братьями".

Теперь мне четко видны очертания бобровой хатки. Построенная из стволов и веток, она возвышается над поверхностью воды, словно громадная кочка. До чего же большая! Животные наверняка строили ее на протяжении ряда лет. Бесшумно отступив назад, я взбираюсь на ближайший откос, откуда смогу наблюдать за бобрами, когда они выйдут из своего бревенчатого замка.

Жду долго-долго, однако ничего не происходит. Внезапно под самой хаткой по воде расходятся круги, и на поверхности появляется небольшая темная головка с тупым носом и двумя маленькими зоркими глазками. Постепенно появляется спина. Зверек спокойно дрейфует в воде, тщательно принюхиваясь к запахам, которые доносит легкий ветерок. Ноздри, чуть поднимаясь над водой, вибрируют, готовые по малейшему запаху определить опасность. Крохотные уши чутко улавливают ночные звуки.

Наверху, на высоком наблюдательном пункте, филин вертит головой, поворачивая ее почти на 180°, до предела сужая зрачки. Острый взгляд его "тралит" воду, пока не замечает темное пятнышко на ее поверхности. Кто-нибудь другой и мог принять такое пятнышко за крысу, но не филин; по опыту он знает, что эта маленькая темная точка станет довольно большой, как только бобр выйдет из воды. Даже для крупной совы добыча слишком велика, и филин продолжает приводить в порядок оперение.

Прямо подо мной - темные, причудливые листья кувшинок. Два-три беззвучных гребка, и бобр, незаметно проскользнув меж листьев, замер настолько неподвижно, что можно было подумать, будто на воде плавает деревяшка. На зеркальной глади лесного озера вспыхивают бликами красные отблески с ночного небосвода. На мгновение свет отражается в глазах бобра, и они горят, как две светящиеся точки, на большой, будто волшебной, голове.

Меня осеняет мысль о том, что именно бобр послужил прообразом водяного для народных сказок! Теперь он сошел со страниц книг, превратив для меня сказку в реальность. Вот он медленно выплывает из листьев кувшинок; над водой видны лишь голова и небольшая часть спины. Развернувшись на месте, пловец прислушивается и вдыхает запахи ночи.

Осторожность бобра поистине феноменальна, она часто спасает его от врагов, притаившихся в прибрежных камышах. "Если тишина - признак ночи, то осторожность и пугливость - характерная черта бобра", - говорит известный норвежский писатель Миккель Фёнхус.

Чтобы не спугнуть зверька, я буквально не дышу. В конце концов мне приходится слегка подвинуть ногу, при этом раздается чуть слышный шорох. Мне кажется, что бобр смотрит в мою сторону. Неужели он меня обнаружил? Видимо, нет, поскольку зверек по-прежнему дрейфует на поверхности воды. Возможно, обоняние, а не слух у него развиты сильнее? Как хорошо, что ветер дует в нужном направлении. Совершив едва заметное движение, бобр уходит под воду, и там, где он исчез, по озеру расходятся круги.

Я убежден, что зверек меня не обнаружил, иначе он нырнул бы, резко шлепнув по воде широким хвостом и поднимая шумный фонтан брызг.

Чуть погодя бобр снова показался на поверхности. На этот раз он чувствует себя уверенно, плывет энергично, оставляя за собой две светлые полоски волн, и в них танцует отражение нависших над озером скал.

Бобр направляется к мелкой бухточке близ того места, где из озера вытекает поток. Немного не доплыв до берега, он ныряет, а я засекаю время. Через полминуты зверек появляется снова, что-то неся в передних лапах, и усаживается на мелком месте, наполовину высунувшись из воды. Я навожу на него бинокль и обнаруживаю, что бобр держит пучок осоки. Энергичными движениями он стряхивает ее в воде, видно, для того, чтобы освободить корни от земли. Когда растения очищены, он их переворачивает и поедает нижние мягкие концы. Верхушки, наверное, не так вкусны, и зверек их попросту выкидывает. Теперь я наконец понимаю, почему на бобровых прудах плавает так много длинных зеленых стеблей!

Осторожно достаю фотокамеру, чтобы поставить самый сильный объектив. Свет довольно слабый, но при особо чувствительной пленке и самой большой диафрагме, возможно, что-то получится. Когда я снова смотрю в направлении бухточки по другую сторону озера, то обнаруживаю, к своему большому удивлению, что там сидит не один, а целых два бобра. Второй, очевидно, плыл под водой, и я его не заметил. Щелкаю затвором, звук слабый, но для леса он посторонний, и оба зверька стремглав бросаются на более глубокое место. Один из них так плещет по воде хвостом, что во все стороны летят фонтаны брызг!

В литературе о бобрах почти единодушно утверждается, что эти животные бьют по воде хвостом только для того, чтобы предупредить остальных бобров об опасности. Всплеск слышен далеко, так что другие животные тоже успеют скрыться. Если это так, то в данном случае и второй бобр должен был уйти под воду, но он вовсе не ныряет, а продолжает дрейфовать на поверхности, совершая полукруги и непрерывно нюхая воздух. Наверняка он чует недоброе, но ни степень опасности, ни направление, откуда она исходит, зверек определить не может. Но вот и он бьет хвостом по воде, одновременно резко отталкиваясь задними лапами, еще более усиливая и без того мощный фонтан брызг.

Теперь зверек, наверное, скрылся на весь остаток ночи, как это часто случалось прежде, но, к моему удивлению, он тотчас снова появляется на поверхности воды. Бобр кажется рассерженным и, чтобы дать выход своему раздражению, дважды бьет по воде хвостом, но продолжает оставаться на поверхности. Будто он хочет сказать мне: знаю, ты сидишь там, наверху, но берегись!

Бобр неторопливо описывает полукружия, все время принюхиваясь, но не услышав посторонних звуков или запахов, мягко и спокойно ныряет, окончательно скрываясь под водой.

Вечер уже бросал глубокие тени в долине, когда я, разложив на вереске спальный мешок, устроил себе на ночь постель. Получилось княжеское ложе, и я бы не променял его на лучшую в мире кровать. Вскоре я уже лежал, заглядывая в ясное звездное небо на много световых лет, и воображал себя космонавтом, ведущим фантастический корабль по серебристым дорогам Млечного Пути. На водной глади озера весело играла полоска яркого лунного света.

Всю ночь я не сомкнул глаз. Вокруг бесновались комары, то и дело нанося своей жертве уколы, зато бодрствовать на протяжении ночи так было легче. И вот над горным кряжем на востоке уже заалели солнечные блики, а бобры так и не появились. Где-то вдали пел свою песню дрозд, приветствуя занимавшийся день. Я же был на пути в царство сладких сновидений.

Долго я думал над знаменитым бобровым ударом хвостом. Несмотря на утверждения многих авторов, основное значение его вряд ли в том, чтобы предупреждать других животных об опасности.

Однажды я спугнул бобра, и тот молниеносно нырнул под подмытый корень одного из деревьев. Вода была кристально чистой, глубина не более метра, и было ясно видно, как бобр лежал неподвижно, плотно прижавшись ко дну. Чтобы проверить его реакцию, я бросил в воду камушек. Если бы я не видел все своими собственными глазами, то просто не поверил бы, что такое возможно. Из совершенно неподвижного положения животное ринулось с места как настоящая ракета, извиваясь всем телом и совершая хвостом мощные горизонтальные волнообразные движения, благодаря которым развивалась огромная скорость. Точь-в-точь как у камбалы на песчаном дне, когда ее внезапно спугнут.

Несколько лет назад, сидя в укрытии у одного из бобровых озер, я терпеливо наблюдал, держа в руках фотокамеру. Появился большой бобр, он плыл в мою сторону, и я стал ждать, пока он не приблизится на нужное расстояние. Внезапно где-то раздался шум, и надо было видеть, как мощно нырнул напуганный зверек. Удар хвостом был настолько силен, что и меня, и фотоаппарат хорошенько обдало водой. Совершенно очевидно, что бобр нырнул так резко потому, что был напуган и стремился как можно скорее уйти на безопасную глубину. А удар хвостом помогал ему побыстрее погрузиться под воду.

Два бобра по другую сторону озера, услышав всплеск, тоже мгновенно нырнули. Наверное, такие наблюдения и дали основания утверждать, что удар хвостом служит лишь сигналом об опасности. Мне, однако, кажется, что резкий уход под воду с ударом хвоста прежде всего связан с ситуацией, в которую попадает животное. Что же касается громкого хлопка по воде, могущего предупредить других бобров, то он носит косвенный, так сказать, производный характер, хотя упомянутая теория о сигнале опасности и была широко распространена на протяжении не одного столетия.

Раза два я дрейфовал в лодке в направлении плывущих бобров, стараясь сидеть совсем тихо. Бобры плавали вокруг лодки, недоумевая, что же перед ними такое? Казалось, им ужасно хотелось все увидеть и услышать, но прежде всего определить опасность по запаху. Несколько раз животные били хвостом по воде, но не ныряли либо ныряли друг за дружкой совсем неглубоко, слегка пришлепывая по воде хвостами. Я согласен с американскими авторами, которые в таких случаях склонны полагать, что с помощью частых и несильных ударов хвостом бобры стремятся отогнать посторонних, проникших на их участок (Функций у бобрового хвоста несколько, и нет оснований противопоставлять одну другой или искать их "иерархию", все они важны. Хвост помогает бобру при плавании, особенно при изменении глубины, нырянии, служит ему опорой при подгрызании деревьев, осуществляет часть физической терморегуляции, используется для подачи предупредительных сигналов и т. д.).

А вот что произошло в одном лесном поселке: научный работник выпустил в небольшое озеро бобров, дабы обогатить местную фауну еще одним видом животных, а чтобы переселенцев никто не потревожил, пока они будут адаптироваться на новом месте, всю "операцию" сохранили в тайне.

В один из тихих летних вечеров, когда вовсю играла форель, оставляя на зеркальной поверхности озера свой замысловатый кружевной узор, на берегу стояли два рыбака, то и дело мягкими движениями забрасывая в воду блесну. Никто из них и не подозревал, что в озере водились бобры. Один из рыбаков взобрался на большой валун, наполовину торчавший из воды. Бобр обычно питался рядом с этим камнем; не заметив людей, животное спокойно направлялось под водой к месту своей трапезы.

Человек со спиннингом был настолько поглощен рыбалкой, что не заметил бобра, который вынырнул прямо рядом с ним, чего, однако, нельзя сказать о самом бобре. Неожиданно почуяв опасный запах двуногого, зверек немедленно нырнул и так сильно шлепнул по воде хвостом, что ничего не подозревавший рыбак решил, будто хлопок и окативший его фонтан брызг вызваны выстрелом из ружья совсем на близком расстоянии. Он был настолько ошарашен и растерян, что отступил назад и с шумом ухнулся в воду.

Его товарищ, стоявший немного поодаль, хорошо все видел и, конечно, посмеялся от души. А рыбаку, промокшему до нитки, было совсем не до смеха.