Осень недавно пришла в тундру, а снег уже запорошил луговины, и кочки, и серую щетину осок.
На снегу, по кочкам, в лабиринтах стелющихся по земле берез, по белой скатерти скованных льдом озер, с холма на холм, с болота на болото тянутся бесконечные цепочки крошечных следов. Мы потом пройдем по этим следам, посмотрим, какие зверюшки их проложили. А сейчас перенесемся мысленно на несколько месяцев ближе к началу года.
Перед нами тундра в летнем уборе. Но если приглядимся внимательно, то и среди зеленых трав и кустарников заметим запутанные тропинки, протоптанные в земле как будто бы теми же маленькими лапками.
Во мхах под кочками и среди переплетений корней карликовых берез тянутся длинные, но неглубокие норки. Мы, наверное, и не заметили бы их сердитого обитателя, но он сам, как только мы подошли, выскочил из-под земли. Смотрите: он нам угрожает! Весь взъерошенный прыгает по кочкам, пищит, тявкает, встает на задние лапки и, запрокинув на спину голову, в уморительной позе глядит так свирепо, что пропадает всякое желание взять в руки и рассмотреть поближе этого забавного зверька. Протяните ему палку - он схватит ее зубами, повиснет так, что не отцепишь.
И зверюшка-то ведь совсем маленькая - с водяную крысу, а видом похожа на хомячка. Мех густой, желтовато-бурый, а по спине темные большие пятна. Пеструшками их и прозвали, этих забияк. Есть и второе имя - лемминги. Разные их виды живут в северных странах Европы, Азии и Америки.
Они и на своих сородичей так же гневаются, когда те приближаются к их владениям. Лемминги очень неуживчивы, часто дерутся, и слабые гибнут в этих драках.
Немало гибнет пеструшек и во время разливов.
Зато, когда весной большого половодья не бывает, пеструшки плодятся во множестве. А уж после нескольких таких лет подряд нет в тундре и счета этим пеструшкам. Ступить нельзя и шагу, чтобы не попалась на глаза пеструшка. Всю траву они давно съели, изгрызли даже олений мох, и вот уже голод, вечный призрак сумрачных далей комариной страны Иотунгейм*, грозит расправой и им самим, и северным оленям.
* (Иотунгеймом - страной "ужасов природы и злого чародейства" - называли викинги тундру.)
И новая беда: в благоприятные годы самки леммингов начинают плодиться с удвоенной силой. Вместо двух раз родят они теперь детенышей трижды и, говорят, даже четырежды в год. И в каждом помете уже не пять, а восемь и десять крошечных сосунков. Вот вам пример того, что и природа не всегда бывает разумна.
Тогда молодые лемминги, которые не находят больше на родине ни мест, годных для поселения, ни пищи для поддержания жизни, начинают свои знаменитые переселения*. Они уходят все дальше и дальше от знакомых мест. ("Полосатым мышам течь началась", - говорят у нас на Кольском.) Уходят в одиночку: у каждого зверька своя тропа. Постепенно пути их сходятся - так ведь и ручейки сливаются в низинах в потоки. И уже тысячи недружелюбных, но, увы! общей бедой соединенных пеструшек бредут одной дорогой (хотя держат между собой дистанцию в несколько метров, свистом предупреждая соседей, чтоб ближе не подходили).
* (Мигрирующие стаи леммингов образуют в основном молодые зверьки. Норвежские зоологи подсчитали, что примерно лишь двадцатую часть этих стай составляют взрослые, вполне половозрелые животные.)
Куда ж они бредут? Ведет ли их инстинкт к определенной цели, или идут они куда глаза глядят - этого с уверенностью никто не скажет. (Некоторые исследователи, впрочем, уверяют, что ищут они затонувшую Атлантиду!)
Многие дороги леммингов ведут в никуда. Почти все стаи гибнут по пути. Рвут зверьков собаки, лисы, песцы, волки, медведи, рыси, куницы, горностаи, росомахи, совы, вороны, канюки, чайки...
Губит их и собственное безрассудство. Сколько раз видели: подойдет стая к фиорду и не остановится ведь, не повернет обратно. Прыгают пеструшки прямо в море с обрыва. Кишат ими волны. Тонут зверьки, пищат, плавают без всякой надежды у крутых скал на другом краю фиорда. На них никогда им не взобраться! А новые "самоубийцы" все скачут и скачут с крутизны в море. Миллионы их кончают жизнь в желудках хищных рыб и спрутов.
Но и так бывает: выйдут к морю лемминги и неожиданно вдруг поворачивают и бредут вдоль его берегов. Если попадаются места кормные, часть стаи там остается. Другие продолжают свой путь.
Начиная примерно с 1909 года через каждые восемь - десять лет северные земли Норвегии регулярно наводняли приливы кочующих леммингов. За приливом наступал отлив. И зверьков никто не видел больше. Потом опять они "точно с неба падали" - так крестьяне и думали, - наводняли холмы и долины несметными своими полчищами*. Последнее большое нашествие леммингов прокатилось по Скандинавии в 1953 году. Даже вороны стали в эту пору настолько разборчивыми, такими тонкими сделались гурманами, что пожирали лишь печень, сердце и легкие леммингов. Собаки и кошки прямо-таки объедались пеструшками. Даже северные олени их ели.
* (Один из первых скандинавских натуралистов, Олаус Магнус, выражая общее в его пору мнение, писал, что пеструшки падают с неба. На небо их заносят ветры с отдаленных островов. Но часто будто бы они и без ветра зарождаются в облаках от сырости.)
Рассказывают, что некоторые самки леммингов родят в пути детенышей. Они не бросают их, а несут с собой: одного - во рту, другого - на спине (есть даже такие старые рисунки!).
Эти вымышленные или действительные сцены героического материнства напомнили мне повадки странников, кочующих по тропическим лесам в другой части света.