Глава III. Слоновьи индивидуальности

После Нового года я самостоятельно отправился на переданном мне Джоном Оуэном стареньком, помятом "лендровере" на встречу со слонами. Я решил их сфотографировать и таким образом познакомиться.

Первым мне встретился самец, который мирно пасся на обочине в невысокой растительности. Он был плохо освещен, и следовало подойти к нему с другой стороны. Я бесшумно выскользнул из машины и тихо прикрыл дверцу - сказался опыт преследования браконьеров в Серенгети. Ветер был идеальным, он дул от слона в мою сторону. Затаив дыхание, на цыпочках я подобрался к термитнику на полпути к цели, стараясь не задеть сухих веток.

Но в тот момент, когда я огибал скрывавший слона термитник, мои уши чуть не лопнули от устрашающего трубного гласа. В реве слышалась такая непримиримая враждебность, что я, опасаясь за свою жизнь, со всех ног бросился к машине. Когда я обернулся, слон беззаботно лакомился пальмовыми листьями, совершенно не подозревая о моем существовании. Я выглядел дурак дураком. Мне впервые довелось слышать рев слона; позже я узнал, что этот звук - просто средство коммуникации животных: таким способом они поддерживают контакт друг с другом во время еды и перемещений.

Почувствовав себя в машине в безопасности, я с шумом съехал с дороги, чтобы найти удобную точку съемки. Ни треск веток, ни рев мотора не потревожили мирное животное. Каждый раз, как его ухо попадало в поле зрения, я делал снимок. Иногда в кадре оказывались его бивни. Наконец он развернулся, и удалось сфотографировать его второе ухо.

Когда я закончил съемку, он исчез в гуще леса. Другие слоны тоже, по-видимому, укрылись от знойных лучей предполуденного солнца. Для продолжения съемки следовало ждать вечера, а пока я решил забрать пироги, валявшиеся на отмели реки Эндабаш на границе парка. Я выбрался па главную дорогу и уже воображал будущие экспедиции в лодке: как я крадусь вдоль берега в поисках слонов.

Пироги лежали там, где мы их видели. По счастью, в обеих сохранились весла, черпалки и даже обрывки сетей. Грязь у берега выглядела плотной; засохнув, она растрескалась на множество неправильных многоугольников, покрытых налетом соли. Я спокойно двинулся вперед. Но метрах в десяти от ближайшей пироги машина вдруг провалилась, и все четыре колеса увязли в грязи по самые оси. Вези был прав: любая попытка стронуть автомобиль вперед или назад приводила лишь к тому, что колеса еще больше погружались в черную топь, похожую на патоку. Вскоре грязь облепила меня с ног до головы, на машине тоже не осталось чистого места. Единственным выходом было поднять каждое колесо на домкрате и подложить под него что-нибудь твердое. К сожалению, домкрат, купленный в Аруше, доставал до бампера лишь с подставки. Под рукой ничего не было. Пришлось подтащить ближайшую пирогу, перевернуть ее и установить домкрат на плоском дне. Все пошло как по маслу: задние колеса медленно, с чавканьем вылезали из ила. Но давление оказалось слишком сильным: домкрат вдруг с ужасным треском провалился сквозь дно пироги, и "лендровер" опять плюхнулся в грязь!

Злой, отупевший от жары, я созерцал гибель трудов своих, пытаясь найти иное решение. Увы, другого выхода не было. Еще трижды я ставил домкрат, прежде чем искалеченная пирога не соизволила выдержать нагрузку. Теперь надо было отыскать твердые предметы, чтобы подложить их под колеса. Изжаренный неумолимым солнцем, почти ослепший от блеска соли, я рыскал но пляжу. Наконец мне посчастливилось наткнуться на побелевшие кости - останки буйвола, начисто обглоданные львами и гиенами. Их зрелище живо напомнило, что сулит ночевка под открытым небом... Взяв лопатки и здоровенную берцовую кость, я с трудом добрел до машины и подсунул их под колеса. Для вящей предосторожности сверху еще настелил ветки акации. Взревев, "лендровер" выдрался из грязи, проехал по веткам и оказался на твердой земле. Я облегченно вздохнул, утер пот с лица и тяжело отвалился на подушки сиденья. И тут же услышал пронзительный свист: колючки акации прокололи шину.

К счастью, в машине была запаска. Вновь - в который уже раз - подняв "лендровер" домкратом, я сменил колесо. Смертельно усталый, с пересохшим от жажды горлом, добрался я до гостиницы. День прошел впустую. Я понял, что, несмотря на скромные размеры, Маньяра не позволит расслабиться и что неплохо иметь проводника, хорошо знающего местность.

Утром, в 8.00, я примчался в контору парка, там начинался обычный рабочий день. Егерь-африканец Муганга со вниманием выслушал просьбу дать мне в проводники одного из смотрителей. Он предложил мне брать их по очереди каждый день, пока я не разобью лагерь в парке; тогда ко мне будет прикреплен постоянный смотритель. Предложение оказалось чрезвычайно удачным. Смотрители обладали исключительно острым зрением и научили меня различать между стволами деревьев прячущихся в тени слонов. Едва на свету оказывалась какая-нибудь примечательная часть их тела, я делал снимок.

Однажды меня сопровождал молодой смотритель по имени Мходжа Буренго, прирожденный следопыт. С его помощью я обнаружил множество слонов. К сожалению, над кустарником торчали лишь спины, но на открытой местности не было видно ни одного слона. Я спросил, нельзя ли к ним подобраться пешком. Английский Мходжа знал плохо, поэтому ответил односложно:

- Попробуем.

Большую часть короткого сухого периода слоны проводили в Граунд Уотер Форест, в северной оконечности парка. Мходжа предложил отправиться туда. Я уже знал, что красться вдоль слоновьей тропы, основательно вытоптанной за время январского пекла, - не большое удовольствие. Но лес встретил нас прохладой. Мы шли, прислушиваясь к возне мелких животных в подлеске. Из-под ног вдруг выскочил и пустился наутек бородавочник.

Чтобы найти слонов, мы останавливались, прислушивались. Слоны никогда не бывают совершенно бесшумны, едят они или отдыхают. Рев оказавшегося в стороне члена стада, пронзительный протест малыша, которого мать отогнала от себя, гневное хрюканье молодых самцов, пробующих друг на друге растущие бивни, - все это выдает их присутствие. В лесу ветер капризничает, особенно в середине дня: горячие вихри взмывают вверх, а холодный воздух устремляется вниз, вызывая порывы ветра над самой землей. Когда летишь над лесом на самолете, заметно, как воздух постоянно перемещается. Если же занимаешься поиском животных под сводами леса, всегда зависишь от этих переменчивых потоков - они могут донести до зверей ваш запах, и можно считать везением, если слонам долго не удается засечь вас.

Мходжа тщательно определил направление ветра - долго манипулировал своей сигаретой, наблюдая за ее дымом. Мы медленно двигались на непрекращающийся шум ломающихся веток и наконец заметили за пальмами несколько подрагивающих громадных ушей. Мходжа нашел подходящее дерево, мы взобрались на него и очутились под прикрытием мощной листвы. Я с трудом устроился на довольно тонкой ветке, но зато был вознагражден зрелищем группы самцов всего в десяти метрах. Я тут же начал щелкать фотоаппаратом. Затем мы соскользнули с дерева и удалились, так и не замеченные слонами.

Мходжа назвал слонов белыми и объяснил, что их цвет зависит от места, где животные находились последние сутки. В данном случае их белизна объяснялась тем, что они вывалялись в лесной луже рядом с одним из высоких термитников, которые, словно толстые "персты", раздвигают шелковую зелень. Темно-охристый цвет происходил от грязевой лужи в древесно-кустарниковой саванне, где росли акации тортилис, а грязно-серый цвет безошибочно указывал на речку Эндабаш и ее окрестности.

День подходил к концу, в 4 часа пополудни Мходжа предложил пойти к устью Ндалы, берега которой заросли невысокой травой. И вправду, стоило нам оказаться на песчаном дне пересохшей речки, как мы наткнулись на группу самок со слонятами и нескольких самцов. Пользуясь постоянным ветром, дувшим в сторону озера, мы подошли ближе и уселись прямо в траву рядом со стадом.

Над всеми возвышался громадный самец. Один из его бивней был сломан, и нервный канал обнажился почти на метр. Это, по-видимому, причиняло ему боль, и слон мог стать опасным. Кроме того, у него было разорвано левое ухо. Я сделал одиннадцать снимков этого необычного слона, пока он пасся. Остальные самцы мирно держались вместе и не стали искать укрытия, когда самки ушли. Пока мне еще не удалось узнать никого из ранее встречавшихся слонов. Но этот самец, которого я окрестил Циклопом, выделялся среди других, и у меня появилась уверенность, что, доведись нам встретиться, я его узнаю.

Количество фотографий росло с каждым днем, вскоре скопилась целая куча непроявленных пленок. Но стоило мне заняться составлением картотеки, как я столкнулся с непредвиденными трудностями. Несмотря на свои размеры и относительное спокойствие, слоны Маньяры словно растворялись в воздухе, когда попадали под прицел объектива.

Большую часть дня они проводили среди густой растительности, откуда обычно торчало несколько спин, кусочек уха или часть бивня. Редко удавалось поймать в объектив отдельную группу, в которой бы четко выделялся каждый слон. И даже если такой момент выдавался, животные сбивались в кучу, скрывая характерные детали своих бивней и ушей. Любой исследователь, пытавшийся пересчитать животных на открытой местности, знает, как трудно получить точную цифру с первого раза: каждый следующий подсчет дает новый результат.

Каждое утро слоны натирают кожу толстыим слоем грязи...

... а затем посыпают влажную кожу пылью и песком

Животное,покрытое слоем грязи и песка, трется о термитник,чтобы избавиться от кожных паразитов

Из Англии я привез бачок для проявления пленки и необходимые химикаты. Но за увеличителем и ванночками для бумаги пришлось отправиться в фотомагазин в Арушу. Я купил увеличитель, бачки, химикалии, фотобумагу и нож для нее. Вечером проявил пленки и развесил в стенном шкафу для просушки. Наутро я был готов приступить к размножению снимков. Проточной воды было достаточно: гостиница снабжалась из источника у подножия обрыва; темную комнату я устроил в спальне. Увеличитель работал нормально, несмотря на скачки напряжения: динамо-машина капризничала. Главная трудность состояла в сохранении химикалий. Пришлось держать большое количество воды в холодильнике, работающем на керосине, чтобы разбавлять концентрированный проявитель.

Я с жадностью разглядывал изображения, по мере того как они появлялись на бумаге.

Первая серия оказалась неудачной. Черные и серые грязевые пятна на слоновьих ушах часто меняли их очертания и сливались с причудливым рисунком листвы и ветвей. В бинокль различались малейшие детали, но для получения четких снимков требовался хороший свет и превосходный задний план - например, слоны на фоне неба. Многие снимки с фрагментами животных оказались совершенно непригодными. Однако даже на этих фотографиях уже было видно, что один слон отличается от другого. До сих пор я и не подозревал, что существует столько комбинаций форм бивней и ушей. Некоторые из них были изрезаны, словно фьорды.

Запоминание каждого слона "в лицо" стало для меня чем-то вроде урока географии - изучением очертаний какой-то страны. Часто ухо было совершенно гладким с одной или двумя небольшими выемками, но форма выемки - прямые или закругленные края, ее глубина и расположение давали необходимые опознавательные элементы. Казалось, уши одних слонов разодраны шипом, других - разрезаны портновскими ножницами, а уши третьих напоминалы решето обилием дырок. Я так и не узнал происхождения этих отверстий, но думается, они вызваны неким внутренним физиологическим расстройством.

Карта

Встречались и слоны, у которых громадные разрывы шли от самого центра уха. У молодых животных они часто были свежими, а иногда и кровоточили. Позже я узнал, что это следствие раздражительности более старых животных: острый бивень какой-нибудь самки пробивал ухо слоненка и часто раздирал его от центра до самого края.

Со временем выяснилось, что изменение разодранных и пробитых ушей происходило быстрее, чем ушей с ровными разрезами. У слонят и небольшой части взрослых животных были почти нетронутые уши; в этих случаях приходилось отмечать и хранить в памяти мельчайшие особенности, например отверстия размером с конфетти, которые удавалось рассмотреть только при внимательном наблюдении. Эти крохотные отверстия никогда не менялись. На чистых, не запачканных грязью ушах под тонкой кожей вырисовывалась сетка кровеносных сосудов, похожая на рельефную вышивку, которую можно было сфотографировать под определенным углом при косом освещении. Если удавалось сделать такой снимок, его ценность оказывалась непреходящей, хотя со временем новые разрывы на ушах или поврежденные бивни могли полностью изменить внешний облик слона.

Что касается бивней, они подвержены износу. Бивни слона растут всю жизнь. Доктор Ричард Лоуз занимался изучением износа бивней и рассчитал, что, останься они целыми в течение шестидесяти лет жизни слона, они достигли бы длины 4,9 метра у самки и 6 метров у самца. Но бивни ломаются и стираются, приобретая совершенно иной вид. У каждого слона есть главный бивень, которым он пользуется чаще. Этот бивень быстрее изнашивается; обычно он короче, а конец его более закруглен. Часто у края главного бивня имеется бороздка в том месте, которым слон обычно подрывает траву.

Однажды жарким вечером на пляже я наткнулся па большую группу слонов, разгуливавших на открытом месте. Случай подвернулся как нельзя кстати: я мог сфотографировать слонов общим планом с близкого расстояния на фоне неба. Все слоны были па ногах: одни поедали невысокую колючую траву, другие пили воду из сделанных с помощью хобота ямок; малыши гонялись друг за другом и затевали "яростные" схватки. У трех самок было по одному бивню; бивни остальных имели весьма скромные размеры. И только две величественные красавицы слонихи могли похвастаться длинными изогнутыми бивнями в виде громадных блестящих дуг. Более старая самка со впалыми щеками мирно выковыривала пучки травы передними ногами, а вторая, подняв голову и склонив ее чуть-чуть набок, внимательно наблюдала за мной.

Я находился метрах в двухстах, и ее явно раздражало присутствие автомобиля. Другие животные па меня внимания не обращали. Я приступил к панорамным съемкам слонов; на фоне озера они выглядели монументальным фризом. Некоторое время спустя крупная беспокойная самка стала расхаживать взад и вперед, затем застыла на месте и быстро встряхнула головой так, что с ее ушей полетела пыль. Ее возбуждение росло, она стала проявлять недовольство, разгуливая перед стадом и не переставая смотреть в мою сторону. Заметив ее беспокойство, другие слоны тоже заволновались и сомкнулись в плотную группу позади нее. Они распустили уши и стали вращать хоботами. Малыши держались рядом.

Пересчитав слонов несколько раз, я получил цифру сорок. Громадная самка боком медленно приближалась ко мне, остальные следовали за ней. Намерения их были явно агрессивными. Они мне напоминали сплоченную библейскую фалангу, идущую в бой за своим предводителем. Так как местность была ровной, я определил, что особого риска нет, и решил выяснить их намерения. Когда громадная самка очутилась шагах в сорока от меня, она остановилась и выпрямилась во весь рост. Остальные выстроились позади. Я включил двигатель, и она тут же бросилась в атаку, поджав скрученный хобот под бивни, словно взведенную пружину. Я подпустил ее на десять метров, желая проверить, остановится ли она, но слониха не сбавляла хода. Я двинулся с места, поддерживая между нами неизменное расстояние, дабы сохранить в ней уверенность, что она догонит меня. Не оставалось никаких сомнений в серьезности намерений слонихи. Метров через пятьдесят она встала, выпрямилась и издала пронзительный рев. Можно было подумать, что она позирует для документа. Слегка дрожа, я направил на нее свой аппарат. Остальные животные компактной группой держались за ней.

Хотя в Оксфорде нас предупреждали, что нельзя толковать поведение животного с позиций человека, я не мог не удариться в антропоморфизм. Эта самка так напоминала величественную и надменную воительницу, что я нарек ее Боадицеей - по имени королевы бриттов, "с чертами суровыми и несгибаемой волей", которая до самой трагической гибели вела народ па борьбу с римским засильем.

До гостиницы я добрался в сумерках, крайне довольный своим фотографическим уловом. Вези целый день изучал графики растительности, а наши повара объединили свои усилия, готовя нам рагу из свиной колбасы и бычьих хвостов.

Я сообщил Вези о своих планах проследить за перемещениями уже знакомых слонов. Он посоветовал мне делать карандашные наброски. Я возразил, что многие слоны отличались друг от друга мельчайшими деталями, а посему фотография представлялась лучшим средством фиксирования этих деталей. Вези заметил, что крайне трудно делать одновременно заметки и фотографии, зато рисунки, хотя и не гарантируют абсолютной точности, постепенно приведут к опознанию каждого слона.

Вези проповедовал метод "последовательного приближения". Он подсмеивался над молодыми учеными, стремившимися во что бы то ни стало сразу получить точные количественные данные. Наилучший способ поиска истины в Африке состоял, по его мнению, в отказе от крайних гипотез и подходе к сути проблемы с помощью непогрешимого метода "последовательного приближения". Это был реалистический путь, но я решил доказать на примере маньярских слонов его неправоту. Мне хотелось получить точные данные сразу.

Во время обеда Вези вдруг вспомнил, что в лагерь приглашенных в парк важных персон забежал потерявшийся слоненок. Я чуть не выпрыгнул из кресла.

- Как? И вы только сейчас сообщаете мне об этом! Знай я раньше, я привел бы его сюда!

Я мечтал вырастить брошенного слоненка, ибо нет лучшего средства познать вид животных, чем изо дня в день наблюдать за жизнью одного из его представителей.

Я обходил лагерь важных персон стороной, полагая, что они предпочитают наслаждаться парками и дикой природой без непрошеных визитеров. Поэтому и прозевал появление слоненка, ворвавшегося в их лагерь, когда там разбивали палатки. Одинокий, растерявшийся слоненок, еще слишком юный, чтобы бояться людей, подошел к первому же человеческому существу - им оказалась девочка, - прижался к ней и уже ни на шаг не отходил от нее. Джон Оуэн, опасаясь, как бы раздраженная мать, ищущая своего отпрыска, не растоптала гостей, приказал смотрителям прогнать слоненка из лагеря. Вези добавил, что в последний раз малыша видели в кустарнике неподалеку от лагеря.

Ночь стояла безлунная, и в таких условиях поиск слоненка был бессмыслен; наутро, с восходом солнца, я явился в лагерь, где готовились к завтраку. Никто не знал, куда делся слоненок. Я объяснил им, что малыш не выживет, если не найдет мать, которой, возможно, нет в живых. Я сел в машину и объехал ближайшие окрестности, но так ничего и не заметил.

Внезапно я наткнулся па главной дороге на большое стадо слонов во главе с грозно ревущими, раздраженными самками. Они припустились в погоню. Одна старая слониха бросилась на "лендровер", угрожая бивнями. Я поехал быстрее, чтобы остаться вне пределов ее досягаемости. Одно мгновение казалось, что она вот-вот вонзит бивни в заднюю дверцу, но она почувствовала тщетность своих усилий и остановилась.

Вернувшись в лагерь, я узнал от смотрителей, что ночью слышались крики слоненка и громкое рычание. Я попросил их показать место, откуда они доносились, по мысль о прогулке через густой кустарник их не привлекала. Я отправился в указанном направлении один.

Мой путь был недолог. Обогнув куст, я вдруг оказался лицом к лицу с громадным черногривым львом, восседавшим на останках слоненка. Он весь подобрался и бросил на меня поверх добычи яростный взгляд. Его мышцы подрагивали, потом из груди вырвалось "вуф", он отпрянул в сторону и исчез.

Судя по прочитанным книгам, это была, пожалуй, самая опасная ситуация, которая может случиться в африканских джунглях! Мне еще не доводилось сталкиваться лицом к лицу со львом, пожирающим добычу. Я потихоньку ретировался, не дожидаясь возвращения хищника. Львы при всей их немногочисленности играли важную роль в Маньяре, и я рассчитывал позднее заняться их изучением. Этого крупного льва смотрители назвали Думе Кубва (Большой Самец). Он был самым крупным в парке. В северной части парка жило два взрослых самца. Обычно Думе Кубву можно было найти на дереве, где он возлежал на слегка наклоненном суку так, что его набитое брюхо свешивалось по обе стороны ветви. Думе Кубва часто появлялся в сопровождении другого самца, довольно жалкого создания с небольшой красноватой гривой. Вскоре после гибели слоненка последнему пришлось выдержать жестокий бой с буйволом. На другой день после схватки я увидел его с глубокой раной под правым глазом. Рана воспалилась, и этот глаз ослеп. Смотрители прозвали его Чонго, что на суахили означает Одноглазый.

Итак, Думе Кубва воспользовался благоприятным случаем. Интересно, приходилось ли ему уже лакомиться слонятами и какая часть молодняка погибала от львов: во всех встреченных мною стадах слонят всегда защищал мощный щит из бдительных самок.

Смерть слоненка расстроила меня. Такое случается не часто, и у меня вряд ли появится другая возможность взять слоненка на воспитапие. Однако горести вскоре рассеялись; я заметил метрах в двухстах громаднейшего слона, направлявшегося к лесу. Его спина как бы плыла над кустарником, скрывавшим остальное тело. У меня с собой был фотоаппарат с длиннофокусным объективом. Я выскользнул из машины в надежде перехватить его. Слон не спешил, но решительно направлялся в сторону раздающегося в отдалении треска ломающихся веток и рева сородичей. Его серая спина, видневшаяся над кустарником, указывала путь. Наконец он остановился и принялся пускать в воздух высокие пылевые фонтаны. Я осторожно обошел его и очутился спереди, стараясь не оказаться с подветренной стороны. Здесь явно проходила слоновья тропа. Заметив подходящее дерево, я вскарабкался на него и стал ждать. Вскоре послышался треск веток и шелест травы о бока идущего ко мне животного. Потом слон опять остановился. Я видел лишь один бивень, но вот слон качнул головой и появился второй. Он был сломан, виднелся поврежденный нервный канал. Когда самец двинулся дальше, я обратил внимание на его левое разодранное ухо. Никаких сомнений: передо мной Циклоп, старый слон со сломанным бивнем, с которым мы впервые встретились в устье Ндалы.

Он прошел прямо под деревом и исчез в лесу, не заметив меня. Слон оказался выше, чем я думал, - почти 3,70 метра. Заметь он меня, ему ничего не стоило дотянуться хоботом до моей персоны. Впервые мне довелось встретиться со знакомым слоном. Теперь-то я узнаю его и с фотографией и без оной!

Первые две недели я, не переставая искать слонов, выбирал место для разбивки лагеря. Хотелось найти уединенный уголок с прохладной питьевой водой, речкой для купания, прекрасным видом, изобилием животных в окрестностях и малым количеством насекомых. Я осмотрел несколько мест, но ни одно из них полностью не отвечало моим требованиям.

Однажды в поисках слонов я очутился в устье Ндалы. Я добрался туда в разгар дневного пекла, чуть раньше времени, когда на пляже появляются слоны, и решил подняться по руслу пересохшей реки до обрыва. Все замерло в раскаленном безмолвии, только мы со смотрителем шли вперед, почти ослепнув от сверкания песка. И вдруг за поворотом речки слуха коснулась тихая музыка, я посмотрел в сторону обрыва и увидел тонкую серебристую нить водопада, устремлявшегося с отвесной скалы в каменистую расщелину. Чуть дальше появились водяные растения. И, наконец, я достиг места, где речка исчезала в песке. Широкая звериная тропа, пробитая множеством животных, проходила между скалами прямо к водоему, куда скатывался водопад. Виднелись четкие следы львов, носорогов и буйволов, но в основном следы принадлежали слонам. Вода была чистой и казалась прохладной. Смотритель подошел к водоемчику меж скал и стал пить.

- Маджи мазури сана (Очень хорошая вода), - сказал он.

Над водоемом высился скалистый берег, и, к неописуемой радости, я заметил раскидистые кроны нескольких акаций тортилис, бросавшие тень на плоскую площадку - идеальное место для лагеря. Деревья носили следы почесываний носорога. То был нетронутый уголок Африки, и я решил как можно быстрее устроиться здесь.

Лагерь посреди парка станет отличным центром, надо только проторить автомобильную дорогу. Обратно мы шли через светлый лес акаций, шатром укрывавших землю. Через десять минут мы уже оказались у тропы, а еще через двадцать минут - у машины.

На следующий день я вернулся туда в сопровождении моего друга Алана Рута, кинооператора-анималиста. На его "лендровере" мы пробили дорожку между деревьями до самого водопада. Хранитель парка Джонатан Муганга выделил нам несколько дорожных рабочих для вырубки кустарника, и некоторое время спустя там появилась сносная дорога. Вместе с Аланом мы вскарабкались на скалу, с которой низвергался водопад, и добрались до маленькой песчаной площадки. "Ну, старина, какой вид!" - воскликнул он.

Мы стояли над деревьями, слева открывалась вся северная часть парка, прямо под нами бесконечным ковром стелились кроны акаций, а за ними сверкала гладь озера. По другую сторону вздымался морщинистый массив горы Эссимингор.

О лучшем месте нельзя и мечтать: туристов нет, слонов много, вода в изобилии.

Строительство лагеря и составление фототеки слонов проходили одновременно. План дома был чрезвычайно прост: две просторные рондавеллы, соединенные верандой под соломенной крышей. Одна рондавелла предназначалась для лаборатории, другая служила рабочим кабинетом. Веранда между ними была жилой частью. Я вместе с бригадой рабочих, каменщиков и столяров приступил к строительству. Старенький "лендровер" кашлял и задыхался, таская песок и камни с реки, и однажды надорвался - сломалась задняя ось. Джонатан Муганга опять выручил меня, дав грузовик для перевозки стройматериалов. Мало-помалу кучи песка и камня росли, а степы с каждым днем становились все выше и выше. Я покинул гостиницу и устроил штаб в просторной палатке "а ля Маньяра", откуда мог руководить стройкой и вживаться в страну слонов.

Русло реки Ндала оказалось превосходным местом для наблюдения. Обширные водоемы, круглый год полные воды, находились как раз посредине между барьером, перекрывавшим путь животным, на юге и деревней Мто-ва-Мбу на севере. Лагерь лежал неподалеку от сужения между озером и обрывом - в месте самого доступного водопоя. Таким образом, в поле зрения попадали слоны, двигавшиеся и к северу и к югу.

Часто, бросив взгляд па реку, я видел колонну слонов, идущих вдоль берега к песчаным отмелям. Это позволяло проверять знакомых животных, и я надеялся, что вскоре количество неизвестных мне особей сойдет к нулю. Когда я поселюсь здесь, можно быть уверенным, что рано или поздно произойдет знакомство почти со всеми слонами, живущими в Маньяре.

Много забот вызывала проблема определения возраста слонов. Не зная даже примерно возраст каждой отдельной особи, невозможно представить скорость их размножения. К примеру, как определить, какого слоненка я вижу - годовалого или двухлетку? Следовало провести оценку различных возрастных групп популяции. Повышенный процент молодых животных - свидетельство нормального функционирования цикла размножения.

У водоемов Ндалы я видел слонят всех размеров; на первый взгляд их было очень много. Но такие наблюдения не имеют никакой ценности, если не знать, сколько времени понадобилось им, чтобы достичь своего роста. Охотники, проходившие через парк, утверждали, что слоны живут до ста лет и более. По их словам, возраст легко определить по складкам кожи. Кроме подобных малоубедительных указаний, другой информации о возрасте диких африканских слонов не существовало.

По счастью, когда я начинал исследования в Маньяре, на крупнейшее земное млекопитающее - африканского слона - обратил внимание доктор Ричард Лоуз, ученый, широко известный своими работами по китам. Он был директором Наффилдского центра по изучению экологии тропических животных в Уганде. Его основной исследовательской территорией служил национальный парк Мерчисон-Фолс (ныне переименованный в Кабалегу). Любое серьезное изучение экологии вида начинается с выработки надежного индекса для определения возраста животных, и он занялся этим.

Я попросил у Джона Оуэна "лендровер" для поездки в Уганду и спустя сутки прибыл в Кампалу, пересек город и добрался до кафедры зоологии Университета Макерере. Мне посчастливилось: Лоуз находился там и готовился к лекции.

Несмотря на чрезвычайную загруженность, доктор Лоуз уделил мне час. Я внимательно выслушал его сжатый рассказ о превосходной программе исследований, которую он уже начал воплощать в жизнь. Доктор Лоуз говорил о проблемах слонов Кабалеги - масштабы парка были несравнимы с Маньярой, подробно остановился на методе определения возраста слонов на основе изучения их трупов и особого строения зубов и их развития. Лоуз собрал 385 нижних челюстей как со скелетов, так и с животных, убитых ради научных целей.

У слона с каждой стороны верхней и нижней челюстей имеется по шесть зубов, то есть всего 24 зуба. Они прорезаются и сменяют друг друга в определенные сроки. Слон пользуется только двумя зубами из каждых шести. Зубы растут в задней части челюсти и постепенно сдвигаются вперед, заменяя изношенные, которые в конце концов выпадают. При рождении формируются лишь три первых зуба. Их легко узнать по малым размерам, "волнистой", более тонкой эмали и относительно хрупкому строению. Первый зуб, едва превышающий по размеру человеческий зуб мудрости, выпадает к концу первого года. Нагрузка переходит на второй коренной зуб, который служит животному до четырех лет. Затем он выпадает и уступает место третьему коренному зубу. К концу жизни легко различить шестой коренной зуб, ибо за ним в деснах других зубов нет, а костная альвеола сплющивается и затвердевает. Труднее всего определить четвертый и пятый коренные зубы. Но после тщательнейших замеров и нанесения на график длины и ширины всех зубов Лоуз заметил, что точки кривой образуют шесть характерных групп, соответствующих шести зубам.

После идентификации всех зубов, от первого коренного до последнего, он смог классифицировать свою коллекцию челюстей, получив тридцать возрастных категорий, которые представляли собой последовательные этапы старения. Однако по классификации Лоуза еще нельзя было установить точный возраст слонов, ибо процент изученных животных с известным возрастом был невелик; кроме того, большинство последних жили в неволе и, конечно, отличались от своих свободных собратьев.

Для определения возраста каждой категории необходимо установить примерный срок жизни животных. Согласно данным, полученным при наблюдении за живущими в неволе африканскими и азиатскими слонами, они живут 60 -70 лет. Исходя из этого, прикинули сроки развития зубов и время перехода слонов из одной категории в другую.

Здесь Лоузу помогли сезонные отложения дентина и цемента на корнях зубов. Исследование под микроскопом срезов зубов позволило ему подсчитать количество отложений, подобно тому как считают годовые кольца дерева. Эта техника, отработанная им па китах, оказалась эффективной для определения их возраста. У слонов отложения не имели столь четких границ; однако они послужили некой отправной точкой для установления среднего возраста каждой из 30 категорий.

Как раз когда Лоуз предложил свой метод определения возраста путем изучения зубов, в Лондонском зоопарке умерла слониха Дикси. Было известно, что ей 27 лет. По индексу Лоуза ее возраст равнялся 28 годам, что было достаточно точным совпадением.

Следующая стадия состояла в корреляции между возрастом, определенным по зубам, и ростом животного. Отстрел животных позволил провести замеры. Лоуз вычертил кривую роста слонов на уровне плеча для каждой возрастной категории. Точки кривой располагались близко друг от друга, чтобы достаточно точно проследить за ростом слона в первые пятнадцать лет. Лоуз разработал и примерную шкалу роста, измеряя молодых слонов, стоящих рядом со взрослой самкой среднего роста в 2,56 метра. Новорожденный слоненок имеет рост в среднем 0,85 метра, а в год он как раз встает между передними ногами матери.

Я обрадовался полученным сведениям, которые должны были стать существенным подспорьем в исследованиях. Лоузу пришлось отстрелять много слонов, чтобы добыть эти сведения, но иначе было нельзя. Благодаря ему зоологи имели теперь стандартную систему для сравнения различных популяций слонов. С тех пор, насколько я знаю, она использовалась во всех программах по изучению африканских слонов.

Лоуз коснулся такого множества вопросов экологического порядка, что мне захотелось посетить национальный парк Кабалега на севере Уганды и воочию понаблюдать слонов и их влияние на среду обитания. После разговора с Лоузом голова моя казалась набитой новыми фактами и цифрами.

Полдня пути на север привели меня к границам парка. Миновав въездные ворота, еду по нескончаемым голым равнинам, где некогда росли разреженные леса терминалии (Terminalia). Обманчиво-зеленая саванна казалось способна досыта накормить стада слонов, рассыпанные по ней, словно горстки гальки.

По сравнению с Маньярой здесь было мало малышей. Неужели жесткая трава Hyparrhenia выжила терминалию с ее густой листвой и тенью? Только кое-где торчали иссохшие скелеты деревьев - все, что осталось от обширных лесов, покрывавших в свое время северную часть Буньоро. Слоны постоянно обдирали кору со стволов деревьев, лишая их жизненных соков. Сгнив, стволы падают па землю и ложатся рядом со своими собратьями и в конце концов сгорают вместе с кустарником в пламени пожаров, которые каждый год проносятся по высокотравной саванне. Эти два разрушительных фактора - слоны и огонь - ставили под сомнение возможный возврат к древесной саванне.

История угандийских слонов с давних времен переплелась с историей человека. Подвергшиеся нещадному уничтожению охотниками за слоновой костью, они получили короткую передышку на заре века, когда на людей обрушилась сонная болезнь. Правительство переселило людей в районы, где не было кустарника, а следовательно, и переносчика болезни - мухи цеце. Одновременно был принят суровый закон против охотников за слоновой костью. Но вскоре человек снова принялся уничтожать слонов, на этот раз защищая свои посевы. По мере роста населения и постепенной колонизации диких, необитаемых районов слонов лишали права бродить, где им вздумается, по океану лесов и саванне, некогда покинутых человеком из-за сонной болезни. Маршруты их перемещений перекрыли, многие районы закрыли вообще, пути миграции перерезали. Стада слонов оказались в изоляции друг от друга. В конце концов некогда вездесущим угандийским слонам была оставлена территория, равная по площади двадцатой части их бывших владений. Общее количество животных неуклонно сокращалось - правда, медленнее, чем уменьшалась их территория. В результате их неутолимый аппетит обрек па исчезновение без всякой надежды на восстановление терминалию глауцесценс (Т. glaucescens), раньше широко распространенную на севере Буньоро.

По дороге к Нилу, который делит парк на восточную и западную части, я раздумывал о потрясающей реакции слонов - мне рассказал о ней Лоуз - на сокращение размеров среды обитания.

Изучая слоних, убитых с целью определить, беременны они или нет, он пришел к заключению, что уровень рождаемости падает и что, несмотря на приход новых слонов извне, популяция животных постепенно сокращается. Самки достигают половой зрелости позже. Да и в возрастных категориях наблюдается тревожный дефицит молодых животных, а это говорит о повышенной смертности или о сокращении рождаемости.

Какова причина этого? Может, отсутствие съедобных деревьев? Или фактор, присущий плотности популяции? Лоуз находился в нерешительности и горел желанием проверить, могут ли социальные причины оказывать влияние на размножение, ведь это вопрос жизни или смерти. Если будет доказано, что слоны сами могут регулировать плотность популяции, то теоретически можно избежать кроппинга, т. е. систематического отстрела целых стад животных ради научных целей.

Я перебрался через Нил в Параа. Этот уродливый поселок в центре парка буквально вылез из-под земли вокруг мастерских и домиков для туристов.

Мне надо было попасть на север, в лагерь Иэна Паркера. Там я впервые понял по-настоящему, что такое кроппинг слонов в исследовательских целях. С гостеприимством, характерным для Восточной Африки, Паркер, не знавший меня и даже никогда обо мне не слышавший, встретил меня с распростертыми объятиями и предоставил стол и кров. Пока мы лакомились бифштексом из гиппопотама, он объяснял мне свою концепцию охраны диких животных. Паркер не только признавал необходимость кроппинга, но и считал, что любой человек, занимающийся охраной зверей, должен иметь мужество глядеть правде в глаза. Работа была грязной и отвратительной, но тот, чья профессия - сохранение вида, не должен отказываться от нее. Паркер сначала работал в департаменте вод и лесов Кении и занимался там защитой посевов от слонов, а затем возглавил программу кроппинга в Вальянгулу.

Карта

Паркер, решив, что лишь частное предприятие может справиться с такими операциями, уволился из департамента вод и лесов и основал со своими кенийскими друзьями собственную компанию "Уайлдлайф Сервис". Концессия на кроппинг слонов в перенаселенном парке Кабалега стала его первым крупным контрактом. Под научным руководством Лоуза он способствовал получению необходимого исследовательского материала, делая при этом весьма неплохой бизнес.

Его метод отстрела покоился на давно известной реакции слонов на огнестрельное оружие. Прирученные стада слонов парка представляли собой легкую добычу. Тихо подобравшись к группе, охотники начинали ломать ветки, стучать в металлические предметы, громко кашлять. Услышав шум и почуяв присутствие чужаков, слоны сходились вместе, матери образовывали защитное кольцо, повернувшись головами наружу, а их отпрыски прятались меж ног или позади массивных тел. Охотники выстраивались полукругом перед плотной массой животных и открывали огонь из полуавтоматического оружия. Вначале уничтожали самых крупных самок; после этого молодые слоны в ужасе начинали кружиться на месте, не покидая своих мертвых защитниц. Охотники быстро уничтожали остальных. На отстрел группы из десяти слонов уходило не более полминуты. В живых не оставляли никого, и потому весть о гибели стада не доходила до других групп. Лишь иногда щадили слонят в возрасте от трех до семи лет, достаточно взрослых, чтобы обойтись без материнского молока, но слишком маленьких для продажи в зоопарк.

Так было уничтожено около 2000 слонов. Их тела были использованы с максимальной пользой. Лоуз и Паркер тут же приступали к работе над убитыми животными. Начинали со вскрытия. Извлекались яичники самок, тестикулы самцов, из которых добывали семенную жидкость: проводился контроль жизнеспособности сперматозоидов. Если они яростно извивались, значит, самец был готов к размножению. Для последующего изучения отбирались нижние челюсти; измерялись рост животного на уровне плеча, а также длина тела для установления взаимосвязи размеров с возрастом.

На основе всего этого материала Лоуз определил возраст, когда слоны обоих полов достигали зрелости. Кроме всего прочего изучалась матка каждой самки, чтобы определить количество шрамов, оставшихся от имплантации зародышей. Эта информация позволяла оценить, сколько слонят могла произвести на свет одна самка. Определив возраст всех животных, Лоуз мог с точностью установить возможные родственные связи между особями группы.

Практически ничего от убитых животных не пропадало даром. Мясо продавалось жителям в окрестностях парка, из слоновьих ног изготовлялись столбы для зонтов, кожа и дубленые уши тоже находили применение. Ну а самый драгоценный трофей - слоновая кость - всегда пользовался спросом.

Иэн Паркер платил парку 5 фунтов за голову слона. Раньше никто не зарабатывал денег, продавая останки слонов, но раз такая, возможность представилась, он решил не упускать ее и преуспел в этом деле. На доходы с предприятия Паркер приобрел самолет "Чесна-185". Его фюзеляж был окрашен в черный цвет, а концы крыльев - в ярко-оранжевый. Используя методы исчерпывающего исследования, Паркер надеялся изменить порядок вещей в области охраны животных. Он считал необходимым подавлять в себе всяческие эмоции, имея дело с громадным количеством животных, и рассматривать их лишь как один из природных ресурсов. По его мнению, следовало эксплуатировать данное природное богатство с наибольшей рентабельностью, развивая туризм, кроппинг и спортивную охоту. А в тех районах, где животные мешали росту населения и их присутствие становилось нежелательным, следовало вводить программы отстрела и получать максимальную прибыль.

Покинув на следующий день его лагерь, я отправился в обратный путь, домой, к озеру Маньяра. По дороге у меня было о чем подумать. Я совершенно не разделял теории Паркера о несовместимости чувств и правильной политики управления национальными парками именно потому, что парки были обязаны своим появлением как раз миру эмоций.

Однако в поездке я получил одну из ценнейших информаций для своих будущих исследований: для определения примерного возраста слона достаточно знать его высоту на уровне плеча. Следовательно, мне оставалось только разработать метод измерения слонов на расстоянии, а зная возраст каждой особи, я мог проверить, каким образом популяция слонов Маньяры реагировала на изменение окружающей среды.

Но самым важным из полученных мною сведений, несомненно, оказался тот факт, что у большинства слонов Кабалеги снизился уровень рождаемости, а стало быть, вскоре должно последовать и уменьшение их численности. Произойдет ли подобное с маньярскими слонами, чья плотность еще выше? Если да, то какова причина снижения рождаемости? Изменение среды, вызванное постоянным сокращением числа деревьев, дающих пищу и тень, или социальные последствия перенаселения?

Маньяра должна была дать ответ, ибо, несмотря на необычайную плотность толстокожих, здесь пока не наблюдалось нехватки пищи, тени и воды. Следовало изучить основные структуры социальной организации слонов, а затем выяснить, как плотность влияет на их внутривидовые связи.