3. НА ОСТРОВЕ ДЬЯВОЛА [1988 Дроздв Н.Н.

На причале Мельбурнского порта меня встречает ярко-желтое судно «Принцесса Тасмании». Через открытый трюм въезжаю внутрь корабля, затем по специальному мостику машину поднимают на второй этаж. Сложными переходами пытаюсь добраться до пассажирского салона. В тесном коридорчике перехода встречаю фермера, который, как и я, не может найти выход в пассажирское отделение и в отчаянии говорит: «I'm bloody lost» (Черт побери, я совсем потерялся! (англ.)). Вместе с трудом находим дорогу.

С наступлением темноты «Принцесса Тасмании» отчаливает и направляется на юг, чтобы пересечь Бассов пролив. Ночью на палубе ветер, сильная качка. Все ходят, держась за стены; каждый наклон судна сопровождается визгом и смехом. Большинство пассажиров - жители острова, не привычные к морским путешествиям. Один из матросов ходит среди публики и любезно раздает пакеты. Он шагает, широко расставляя ноги - «морским шагом». Стараюсь копировать его походку - это хорошо помогает против качки и позволяет мне отказаться от пакета.

Подошел к борту. Темное небо затянуто облаками, вода вдали черная, лишь у самого борта она освещена. Здесь волны, пена, большие пучки водорослей. Сзади по правому борту виден маяк на материке, а впереди - непроглядная чернота. На палубе - ни души. Упади сейчас - никто не спохватится. Инстинктивно покрепче сжимаю перила: мне еще как минимум хочется увидеть Тасманию.

Утро встречает нас прохладным ветром и тонкими слоистыми облаками. Впереди показалась полоска земли. Очевидно, так ее увидел и Тасман, первым из европейцев прибывший сюда более трехсот лет назад. Старик, стоящий рядом со мной у перил, шутит: «А мы ведь совсем близко, теперь уж остальное расстояние можно и проплыть, но чертовски холодно». Как часто они используют это слово «чертовски»!

Карта. Остров Тасмания

Входим в длинную бухту Мэрси-Ривер и причаливаем левым бортом. Небольшой красивый городок Девонпорт раскинулся на обоих берегах реки. Центральная часть города - Сити - состоит из двух-трех улиц с непрерывной вереницей стандартных магазинов вдоль тротуаров. Сейчас суббота, в двенадцать часов магазины уже закрываются. Едва успеваю купить все три тасманийские газеты: «Меркури», «Экземинер» и «Эдвокейт». Нахожу интересные статьи об озере Пэддер. Электрические компании хотят построить плотину и создать гидроэлектростанцию, при этом озеро будет затоплено. Деятели охраны природы стараются защитить уникальный бассейн с эндемичной фауной и замечательными ландшафтами, но лидеры обеих ведущих партий отказываются выступить против могущественных электрических магнатов. Одна девушка собирается приковать себя к камню у самого берега, чтобы остановить затопление озера. Еще интересная заметка: двое ученых организуют поиски сумчатого волка и говорят, что ядохимикаты - основная опасность для этих вымирающих животных. Ядохимикаты используют здесь для борьбы с кроликами, раскладывая отравленные приманки.

Узнаю из газет, что сейчас близ Девонпорта проходит яблочный фестиваль, приуроченный к окончанию сбора яблок, выезжаю в направлении, указанном в газете. Уже издали на открытом месте видны временные строения, витрины, балаганы, множество людей. Это местные жители, съехавшиеся из города, селений, с окрестных ферм. Здесь проходит много интересных и красочных соревнований. Больше всего народу собирается около традиционных встреч лесорубов. В одном уголке собрались пожилые люди лет шестидесяти и даже более. Эти крепкие, кряжистые мужчины соревнуются в скорости рубки. Перед каждым из них установлено большое бревно стандартного диаметра. Верхушка бревна привязана тонкой веревочкой к горизонтальному шнуру. По сигналу одновременно все начинают лихорадочно рубить свои бревна, и когда верхняя часть ствола падает, то судейская коллегия получает сигнал по рывку веревки, прикрепленной к шнуру. Удары, которые наносят лесорубы, рассчитанные, мощные, откалывают от дерева крупные ровные куски. Я осмотрел инвентарь лесорубов. Топоры - у каждого свой - тщательно и любовно отточены. Хранятся они в специальных деревянных футлярах с мягкой подкладкой. Видно, что для лесорубов они так же дороги, как скрипка для музыкантов. Большое, диаметром около полуметра, бревно разрубается меньше чем за минуту.

Мужчины помоложе соревнуются в рубке деревьев на высоте около пяти метров. Высокие стволы укреплены в земле; и по сигналу судьи к каждому из них подбегает человек, держа помимо топора еще три доски. Не тратя ни секунды, лесоруб вырубает засечку, вставляет в нее одну доску, вспрыгивает на нее, делает еще одну зарубку, закрепляет там вторую доску, перескакивает на нее, делает следующую зарубку, укрепляет в ней третью доску и, уже балансируя на третьей доске, начинает рубить дерево на высоте пять метров. Сильными, уверенными ударами он вырубает половину ствола, затем быстро спрыгивает на землю, выдергивая за собой вставленные доски. Молниеносно те же операции повторяются с другой стороны. Забравшись наверх, лесоруб быстро срубает вторую половину. На все это у самого ловкого и быстрого мастера уходит около двух минут. Ни одного лишнего или ошибочного движения. Доска укрепляется прочно, никто с нее не падает. Зрелище это удивительное. Можно себе представить, каковы эти ребята в своей обычной работе на рубке леса. Чувствуется, что они любят свою профессию, которой владеют в совершенстве.

Тут же на ярмарке состязания в беге, в езде на мотоцикле, различные аттракционы, выбор яблочной королевы года среди местных красавиц, конкурс плодоводов, различные лотереи, пестрые киоски.

Озера в горах Тасмании еще хранят нетронутую красоту

Среди разнообразных игр одна привлекает многих простодушных фермеров необычным объявлением: если не получаете приза - вам возвращают назад деньги. Как же устроители лотереи при этом получают доход? Оказывается, призы стоят от двух долларов до пяти центов, а билет - двадцать пять центов. Так что больше всего шансов получить «приз» в пять центов.

Забавно и соревнование для детей, которое называется «Dirty pig»(Грязная свинья (англ.). (В переносном смысле употребляется как уничтожающая характеристика.)). Состоит оно в том, что свинью вымазывают глиной и дети должны поймать ее. Свинья не только грязная, но к тому же очень скользкая, поймать ее почти невозможно. Победителем считается тот, кто полминуты удержит в объятиях свинью, которая оглушающе визжит, рвется и выскальзывает из рук.

Все-таки больше всего зрителей около лесорубов. Чувствуется, что именно это действо ближе всего сердцу сельских и даже городских жителей. Один парень так близко подходит к состязающимся, что сосед говорит ему: «Осторожней, ты подходишь так близко, что тебе сейчас снесут ухо». В самом деле, топоры остры, как бритвы, и некоторые лесорубы уверяют, что могут ими бриться. В конце соревнования раздают призы. Крупные призы победители получают в чеках, а мелкие премии выдают прямо деньгами. Один из главных победителей - старик лет шестидесяти. Все окружающие относятся к нему с большим уважением. А молодой парень получил всего два доллара и, стараясь скрыть разочарование, зовет товарища: «Пойдем выпьем пива». Соседи посмеиваются: «Ты лучше возьми сайду (яблочный напиток)».

После захода солнца выезжаю на юг, взяв курс на Хобарт - столицу Тасмании. Просмотрев карты, решил ехать не основной дорогой, которая идет по низменности и достаточно населена, а выбрал глухую, называемую Лейк-Хайвей, лежащую вдоль ряда озер, где много нетронутых и живописных мест.

Ночью в свете фар через дорогу скачут мелкие лягушки, пробегают кролики. На обочине заметил двух полосатых бандикутов. Эти сумчатые зверьки, остроносые и ушастые, сидят на задних лапах и, завидев опасность, быстро исчезают. Попадаются на дороге поссумы, тасманийские курочки, одичавшие кошки. Во многих местах на дороге очень густой туман, и немало животных гибнет под колесами автомобилей. В одном месте у дороги догорает кустарник. Ночью это мрачно-красивое зрелище обугленных ярко-красных стволов, вспыхивающих языков пламени и шевелящегося красного угля.

Соревнования по скоростной рубке деревьев составляют 'гвоздь программы' яблочного фестиваля

Неожиданно обнаруживаю, что мне удалось «перейти Рубикон»! Так называется маленькая речушка перед городком Делорен. Совершив такой «решительный поступок», останавливаюсь ночевать в лесу, чуть в стороне от дороги, а ранним утром выезжаю дальше на юг. Асфальт вскоре кончается, и по грунтовой дороге углубляюсь в сырой и темный горный лес. Дорога петляет все далее вверх, вокруг поднимаются эвкалипты по сорок - пятьдесят метров высотой, а под ними - густая молодая поросль и коренастые древовидные папоротники с веером ажурных листьев.

Затем дорога поднимается на горное плато. Слева и справа видны столовые горы с обрывистыми склонами и осыпями, с плоскими вершинами. Становится заметно холоднее. Именно здесь проходит верхняя граница эвкалиптового леса, далее растет кустарник. В одной из межгорных котловин справа - плоское озеро Пайн-Лейк, по его берегам заросли ерника и отдельные горные сосны. Ну точь-в-точь как Алтайское тундровое озеро в горах! Ерник соприкасается с низкорослым эвкалиптовым лесом. На больших площадях он мертвый - из зеленого полога кустарников поднимаются лишь белые скелеты деревьев.

Спустившись с верхней ступени плато, выезжаю на берег озера Грейт-Лейк. В ряде мест из воды торчат целые рощи погибших деревьев. Кое-где видны также старые печи от домов, стоящие в воде. Очевидно, этот подъем воды - следствие строительства очередной гидроэлектростанции. В горных районах Тасмании много таких подпруженных озер, и деятелям охраны природы приходится все время защищать эти живописные озера от ретивых электрических компаний.

На небольшой площадке для проезжающих останавливаюсь перекусить. Здесь, где отдыхают шоферы дальних рейсов, держится большая группа тасманийских курочек. Они привыкли подбирать остатки пищи и почти не боятся людей. На двух соседних деревьях расположилась пара белоспинных певчих ворон. Они переговариваются между собой нежными, воркующими голосами, а с другой стороны площадки сидят две черные вороны и разговаривают басом. Подражать нежному, воркующему голосу белоспинной вороны мне, увы, не удается, но я попробовал изобразить голос черной вороны и, к своему удивлению и радости, обнаружил, что черные вороны меня сразу поняли и начали откликаться на мое басовитое урчание. Поболтав немного со случайными знакомцами, трогаюсь в дальнейший путь.

Ночевать останавливаюсь близ дороги, не доезжая до селения Уз. Ночь прохладная: около десяти градусов, ветрено; вдали на юго-востоке темное небо подсвечено заревом Хобарта.

Столица Тасмании - Хобарт

Наутро, постепенно спускаясь с гор в низины, попадаю в обжитые речные долины среди холмов. Здесь перемежаются посадки сосны, рощи эвкалиптов, яблоневые и сливовые сады, тополя, кипарисы. Близ дороги попадаются группы домов, окруженные высокими кущами бамбуковидного тростника с пышными белыми кистями.

Впереди показался Хобарт. Он удивительно красиво раскинулся на склонах гор вокруг живописной бухты. В окрестностях города мне попадается группа школьников с геологическими молотками, они возвращаются с полевой экскурсии. Первым делом посещаю музей, где нахожу только энтомолога. Остальные зоологи сейчас в экспедициях.

По автомобильному радиоприемнику узнаю о состоянии автодвижения в городе. Автоинспекция сообщает, на каких улицах сейчас образовались пробки и какими улицами лучше проехать, чтобы попасть из одной части города в другую.

Украшенные чибисы собирают корм на бейсбольном поле в перерыве между соревнованиями

В городском парке чайки, желтолицые чибисы и белоспинные певчие вороны бродят по лужайкам, собирая случайный корм. В кронах деревьев раздается громкий щебет скворцов. Сейчас они собрались большими стаями. Гнездовой период уже закончился.

Около моста в заливе собралось много мелких чаек, по размерам похожих на наших сизых, а также пара крупных темноспинных тихоокеанских чаек. Здесь же на выходах скал сидят два белобрюхих баклана. Заметно, что мелкие чайки концентрируются в нескольких местах побережья. Оказывается, они дежурят у канализационных труб. Мрачное зрелище: трубы выходят прямо на берег бухты, и там, где они обрываются у самой воды, собираются чайки. Они уже не смотрят в сторону моря, а заглядывают в жерла труб, ожидая очередной подачки.

Чайки в ожидании 'гостинца' дежурят у водосточной трубы

Поставил машину в центре города и случайно захлопнул дверь, забыв ключи внутри автомобиля. Машина у меня весьма комфортабельная - «фалькон автоматик», сам же я одет в штормовку и грубые башмаки. Чувствую, что в таком «полевом» виде неудобно самому заниматься взломом машины на многолюдной улице. Могут ведь подумать, что не мой автомобиль, поэтому звоню из автомата в полицию.

Буквально через пять минут приезжает полицейский. Объясняю ему, в чем дело. Он тут же достает из своей сумки соответствующую отмычку, уверенно вскрывает ветровое стекло, открывает дверь и, предлагая мне расположился на склонах занять место в машине, сразу живописной бухты уезжает.

Только оставшись один, соображаю, что полицейский не спросил у меня никаких документов. Ему, видимо, в голову не пришло, что его могли попросить вскрыть чужую машину.

Теперь нужно позвонить в Управление национальных парков и охраны природы. Опять обращаюсь к услугам телефона-автомата, но он «съедает» последнюю монету. Чтобы не идти снова разменивать мелочь, пытаюсь использовать другой способ. Звоню в справочное бюро и прошу связать меня с Управлением национальных парков. Справочное бюро сразу соединяет меня с этим учреждением. Секретарь подключает меня к телефону директора, а тот, поговорив со мной, переключает связь на Джеймса Хемсли, который ведает приемом иностранных специалистов. Все это происходит в течение трех минут на одном канале связи.

Нахожу Джеймса в его офисе. Небольшого роста, коренастый, круглолицый англичанин с гладкой лысиной и ореолом седеющих волос вокруг нее, с курносым носом и живыми светлыми глазами. Он переехал сюда из Лондона, по образованию ботаник-систематик. Мы с ним быстро находим общий язык и получаем удовольствие, вспоминая латинские названия весенней европейской флоры. Затем переходим к деловому разговору. Меня интересует положение дел с охраной природы на острове. Получаю ведомственные материалы и исчерпывающую информацию.

Засушливым летом лесные пожары обычно возникают на обочине дороги и быстро распространяются в глубь леса

Позднее я расспрашиваю его, почему он переехал сюда из Англии. Оказывается, прибыл он сюда шесть лет назад с женой и четырьмя детьми. Что же послужило причиной переезда? Джеймс с обстоятельностью англичанина излагает три основные причины. Первая - это недовольство современными нравами и укладом жизни в Англии. Там стало слишком много хиппи, поп-музыки и тому подобного. Все это в целом способствует моральному упадку среди молодежи. Здесь же для воспитания детей условия значительно лучше - ближе к обстановке доброй патриархальной Англии, которую он помнит еще по дням своей молодости. Вторая причина в том, что в Лондоне он уже достиг своего «потолка» по организации охраны природы и дальше пошла, по его выражению, рутина. Здесь же для него открылось широкое поле деятельности.

- Ну, а третья причина, - улыбается Джеймс, - просто хотелось посмотреть самую дальнюю от Англии землю с удивительной флорой и фауной.

Гордостью Джеймса является то, что он создал здесь, в Тасмании, новую систему актов по охране природы, которые только что вошли в силу. Основной лозунг действий Джеймса Хемсли - от протекционизма к динамичной охране. В новых актах об охране природы учтены привычки местного населения. Это и охота на лань, которая завезена на остров, и охота на птенцов буревестников. На северном берегу имеется даже коммерческая охота на птенцов, на остальном побережье - только для личного потребления.

- Мы вводим в разряд охраняемых все местные виды, но постепенно, - акцентирует Джеймс. - Мы должны быть очень осторожными, - растягивает он это слово. - Экзотические виды, как правило, не нуждаются в охране. Вы знаете - экзотическими мы называем домового воробья, черного дрозда, лису, кролика. Забавное смещение понятий в южном полушарии, не правда ли?

Берег залива, поросший акациевым редколесьем

Я рассказываю Джеймсу о наших заповедниках, о зубрах, о сайгаке, о лосе, о белом и буром медведях. Ему очень нравится, что в нашей стране так серьезно поставлена охрана природы, и многое его удивляет. Оказывается, он почти ничего не знал об охране природы в Советском Союзе. Он знаком с охраной природы в Кении, Уганде и Танзании, где работал в шестидесятых годах, собирая гербарий. Ему интересно услышать от меня более свежие впечатления об охране природы в этих странах. Рассказываю о своих недавних поездках в национальные парки Серенгети, Маньяра, Нгоронгоро. В заключение дарю ему значки и марки о наших заповедниках.

Простившись с мистером Хемсли, я еду ночью в сторону полуострова Тасмана. Дорога сильно петляет, я сверяюсь с картой на каждой развилке, чтобы попасть в избранные мною места. Проезжаю по дамбе через залив, в окно автомобиля врывается запах застоявшейся морской воды.

Останавливаюсь ночевать у дороги, прямо на берегу бухты Даннели-Бей, за селением Даннели. Волны таинственно плещут в темноте совсем рядом. Не вижу ничего вокруг и с трудом догадываюсь о характере окружающей местности. Лишь вдали на холме видно, как догорает лес. Поднялся сильный ветер, и начался дождь. Машина даже вздрагивает под порывами ветра.

Утром, проснувшись, обнаруживаю, что море ушло. Сейчас отлив, и вода теперь в пятистах метрах от меня, а ночью шумела у самых колес автомобиля. Хорошо, что я остановился у самой воды во время прилива, если бы в то время был отлив, то я проснулся бы уже под водой.

Читатель, вероятно, помнит, как без труда я нашел место первой высадки Джеймса Кука, расположенное в пригороде Сиднея, в бухте Ботани-Бей. Там сейчас популярный туристический центр, толпы народа прибывают туда ежедневно; оборудован музей, и можно познакомиться с деталями этого исторического события. Совсем иначе обстоит дело с местом первой высадки Абеля Янса Тасмана. Оно обозначено на карте Тасмании, но дороги туда до сих пор не существует. Значком помечена лишь точка на пустынном лесистом побережье, к которому нет ни одной даже пешеходной тропинки. Но мне как географу очень хочется побывать на этом историческом месте. Поэтому, ориентируясь по карте, я сворачиваю с асфальтового шоссе на грунтовую дорогу и доезжаю до фермы, которая расположена на краю леса.

Хозяина застать не удалось: он на полевых работах. Жена фермера говорит, что от конца дороги, которая уходит в глубь леса, нужно еще пройти около семи километров пешком через лесные заросли, а дальше несколько километров на север по побережью. Там, как она слышала, есть какой-то памятник. Жена фермера вручает мне ключ от ворот. Оказывается, вся северная часть полуострова - собственность ее семьи и без ключа туда не попадешь. Доезжаю до ограды, но ворота отперты - нахожу фермера с сыном, работающих на опушке леса. Они здесь уже с самого раннего утра. Знакомлюсь с симпатичными гостеприимными хозяевами и еще раз расспрашиваю их о дороге к месту высадки Тасмана. Отец и сын очень похожи друг на друга. Оба они рыжие, длинноносые, с узкопоставленными глазами, в веснушках и с рыжей щетиной на щеках - типичные австралийские фермеры. На них черные полупальто и черные картузы. Фермер объясняет дорогу, а сын лишь в конце немного его дополняет. Но пока отец говорил, сын даже не шевельнулся - чувствуется строгая семейная дисциплина.

Место высадки Абеля Янса Тасмана. За триста с лишним лет здесь ничего не изменилось, лишь появился обелиск, поставленный Географическим обществом Тасмании в 1923 году

Оставив машину в лесу там, где кончилась дорога, я двинулся по тропинке через эвкалиптовый лес с папоротником, затем вышел на травянистые болота. Там я обнаружил стадо овец. Посреди болота на палках высотой около метра установлены большие дуплянки.

Потом жена фермера пояснила мне, что так они привлекают уток, чтобы развести их для последующей охоты. Некоторые виды здешних уток охотно гнездятся в дуплянках.

За высоким песчаным валом, поросшим густым кустарником, слышен рокот морского прибоя. Нахожу сухое русло, прорезающее песчаный вал, выбираюсь по нему на песчаный пляж. На горизонте видны маленькие острова, гористые и зеленые. Куда ни глянь - никаких дорог, домов, пастбищ, до самого горизонта нетронутая природа.

Направляюсь на север вдоль пляжа. На песке много следов валлаби. Легко различить парные следы задних ног во время прыжков и следы всех четырех лап, когда животное медленно шагает.

В конце пляжа поднимаюсь на скалистый холм, поросший густейшим кустарником, а выше - эвкалиптовым лесом с папоротником. Вспугнутые мной крупные тасманийские курочки с шумом продираются сквозь подсохший папоротник. Они не летают, а только бегают.

Переваливаю через гребень холма и спускаюсь к тихой бухте Тасман-Бей. Так вот какое место выбрал Тасман, после того как обошел всю южную часть острова. Теперь понятно почему: ведь юго-западная и южная части острова - это сплошные обрывистые скалы с пенящимся прибоем. Мореплавателю пришлось обойти всю южную часть острова, пока он не нашел эту действительно тихую, удобную для высадки бухту. Она привлекает и пологим берегом, и тем, что в горле бухты проходит барьер из гальки, отделяющий глубинную часть от открытого моря. Тем самым сдерживается морской прибой. Может быть, это и привлекло Тасмана? Обшарив глазом берег, обнаруживаю в самой глубине светло-серый монумент, стоящий в зарослях папоротника, метрах в тридцати от берега. Он не совсем там, где показан на карте, которой я руководствовался в своих поисках.

Около памятника три старых пня: деревья спилили, когда ставили памятник. Тут же лежат и полусгнившие стволы. Надпись на монументе гласит: «На этом месте экспедиция под руководством Абеля Янса Тасмана была первой группой белых людей, ступивших на Тасманийскую землю и установивших голландский флаг 3 декабря 1642 года. Памятник установлен Географическим обществом Тасмании в 1923 году».

Думаю, что, если бы Тасман высадился сейчас, он бы даже не догадался, что кто-то был в Тасмании после него (если, конечно, убрать монумент и три спиленных дерева). Весь вид до горизонта: ни густой кустарник у берега, ни высокоствольный лес - ничто не несет следов присутствия человека. Сюда еще не протоптана туристическая тропа, в этом смысле Тасману повезло гораздо больше, чем Джеймсу Куку с его местом высадки в Ботани-Бей.

Конечно, если бы Тасман углубился далее в лес, то через несколько километров наткнулся бы на изгородь из колючей проволоки, а дальше нашел бы и овец на лесных полянах. Тогда он узнал бы, что весь полуостров - частная собственность одной фермерской семьи и у них просто пока руки не доходят до этой отдаленной части, чтобы вырубить лес и устроить здесь пастбище. Пока же сюда пробираются лишь единичные любители географии. Некоторые из них уже успели «наследить в истории». Так, между строками на плите выцарапаны имена, инициалы, особенно «хороша» надпись: «М. Бадтон и собака, 1965». А ниже еще чьи-то инициалы с припиской: «без собаки».

Уходя из этой тихой бухты, оглядываюсь издали на одинокий монумент. Ведь я здесь в последний раз. Бывая в менее отдаленных местах, мы всегда надеемся, что когда-нибудь еще вернемея туда, но здесь приходится оставить всякую надежду.

Второй раз за мою короткую жизнь я уж наверняка не доберусь до этих мест. Конечно, такое ощущение не всегда оправдывается; то же самое думал я, покидая в 1970 году кратер Нгоронгоро. Место тоже довольно отдаленное, но уже на следующий год опять оказался на гребне кратера и снова был потрясен фантастической панорамой этой гигантской вулканической чаши. На обратном пути на песчаном валу по краю пляжа нахожу внушительную нору сумчатого сурка-вомбата и следы его ночных похождений. В лесу меня оглушает хохотом пара кукабарр. Когда эти гигантские зимородки держатся парой, то обычно кричат дуэтом. Одна птица начинает, другая подхватывает, и двойной раскатистый смех сотрясает воздух. Я слышал, что австралийские радиопередачи начинаются хохотом кукабарры. Но сколько я ни слушаю здесь радио во время поездок, ни разу не обнаружил такого вступления. Может быть, только радиостанции для зарубежных слушателей используют хохот зимородка. Да, вряд ли эти звуки могут доставить большое удовольствие местным жителям, которые сыты ими по горло в «натуральном» исполнении.

Нахожу машину, стоящую у дороги, и отправляюсь в обратный путь. Еще по пути сюда со мной случилось небольшое происшествие. Во время крутого поворота на грунтовой дороге, мокрой от дождя, меня занесло и ударило правым задним бортом о скалистую обочину, а потом отбросило по инерции с дороги на другую сторону; мне удалось остановить машину прямо перед большим деревом, при этом задний буфер и крыло заметно помялись, а глушитель сорвался с подвески и стал периодически падать на землю. Поднимаю его, вставляю одну трубу в другую и еду до следующего падения, которое легко замечаю по скрежету трубы и по реву мотора без глушителя.

Так с несколькими остановками добираюсь до дома фермера и отвечаю на расспросы хозяйки о моих впечатлениях. Заметив, что я с большим уважением и интересом отношусь к личности Тасмана, она спрашивает: «А вы что, голландец?» Узнав, что я из Москвы, она не может скрыть своего удивления.

Развалины Порт-Артура - первого поселения европейцев в Тасмании. Церковь, где заключенные отмаливали свои грехи

Заодно она выражает сожаление о том, что в местных газетах почти ничего не пишут о Советском Союзе. Но некоторые ее друзья уже были в СССР и вернулись полные самых ярких впечатлений, так что она имеет представление о нашей стране.

Беседуя об истории Тасмании, мы переходим на тему о тасманийских аборигенах. Судьба этих людей оказалась трагичной: они были полностью истреблены белыми поселенцами.

- Вот все, что осталось от прежних хозяев нашего острова, - говорит хозяйка и показывает мне каменный топор, сделанный тасманийскими аборигенами. - Такие топоры и ножи еще можно найти в песке по побережью, а вот этот топорик я просто выкопала в своем саду.

Любуюсь инструментом - это типичный неолит: лезвие топора тщательно обработано. Возвращаю жене фермера топорик, прощаюсь с ней, благодарю за гостеприимство и уезжаю.

Отъехав от фермы, начинаю жалеть, что не попросил этот топорик - ведь хозяйка сказала, что находит их здесь часто. С каждым метром дороги чувствую все больше, как потом буду проклинать себя за нерешительность. Уже через триста метров осознаю, что это нужно сделать не только для себя, но и для всех моих друзей и коллег, которые никогда не видели орудий тасманийских аборигенов. Останавливаюсь, разворачиваю машину и опять подъезжаю к ферме. Хозяйка выбегает на крыльцо и обеспокоенно спрашивает меня:

- Все в порядке, но мне хочется попросить у Вас один такой топорик для коллекции Московского университета.

Фермерша тут же с готовностью соглашается и добавляет:

- Вы знаете, как только Вы отъехали, я подумала: надо было подарить этот топорик; ведь он так Вам понравился.

Она приглашает меня войти в дом и показывает еще более крупный топор и целую горсть мелких ножей из разных сортов камня. Я прихожу в восторг: эти орудия очень похожи на те топоры и ножи эпохи неолита, которые я собирал в детстве вместе с отцом под Москвой. На обрывистом берегу Москвы-реки, где мы жили, обнажилось несколько стоянок первобытного человека, и мы находили там великолепные неолитические кремневые орудия.

Фермерша просит меня взять всю ее коллекцию:

- Я-то найду еще, а Вы уже никогда такого не увидите.

Поначалу я слабо сопротивляюсь, но затем быстро сдаюсь и забираю этот чудесный набор орудий. В благодарность преподношу гостеприимной хозяйке несколько пластинок с русскими песнями и красивый иллюстрированный альбом с видами Москвы и Ленинграда.

Заодно рассказываю моей собеседнице, как сегодня утром меня занесло на дороге, и показываю помятое заднее крыло. Она говорит:

- То-то я сегодня днем видела странный след и подумала: кто бы это мог ездить здесь поперек дороги?

На обратном пути замечаю оставленный машиной след - действительно странное зрелище: он идет сначала к скалистому правому борту дороги, а затем почти поперек за дорогу, в глубь кустарников. Загадка для следопыта.

Приезжаю в Даннели. Станция «Кальтекс», где я могу получить бензин, закрыта. Ни души. Дело в том, что Австралийский университет имеет договор на заправку бензином только с этой фирмой. Придется ждать. Беру в маленьком магазинчике кофе и сижу в машине, потягивая горячий напиток и разглядывая, как действует разводной мост на канале. Мост этот не поднимается, а вращается. Дежурный закрывает дорогу, включает мотор, и мост начинает разворачиваться на девяносто градусов. Открываются два прохода для рыбацких катеров из канала в залив и обратно.

Подъезжает автомобиль, в котором сидят двое очень похожих друг на друга мужчин с пышными усами и бакенбардами. Одному лет за сорок, у него седые виски, а другой - совсем молодой. На заднем сиденье пристроился худощавый подросток. Все приветливо улыбаются, старший выходит из машины и представляется. Его зовут Джим Эрншоу - строитель по профессии, владелец мотеля и станции «Кальтекс». Его младшему сыну Биллу семнадцать лет. Оказывается, он увлечен зоологией, собирает и изучает всех местных животных.

- Представляете, как у Билла глаза на лоб полезли, когда он увидел Вашу машину с надписью: «Департамент зоологии», - смеется Джим.

Мои новые знакомые приглашают меня в бар, который расположен в двухстах метрах отсюда. Оказывается, после рабочего дня они приехали сюда пропустить по кружке пива. Им даже в голову не приходит, что можно было бы пройти пешком двести метров от их дома до бара.

За кружкой пива Эрншоу рассказывает, что он уехал из Англии десять лет назад, чтобы найти спокойное место для воспитания детей (примечательно: причина та же, что и у Хем-сли, с которым я беседовал в Хобарте). Эрншоу говорит, что он провел недавно в Англии пару недель и рад был поскорее вернуться сюда.

Начинаю внимательнее приглядываться к своему собеседнику - высокий, крепкий, поджарый мужчина с большими мозолистыми рабочими руками, с волевым лицом и крупными резкими чертами лица, с пронзительным умным взглядом серых глаз. Оба сына явно уступают ему в размерах. Старший, Лестер, хотя и носит такие же «ноздревские» бакенбарды, как и отец, но очень уж сухопар и невысок.

Джим просит меня зайти к нему на ужин. Оказывается, станцию «Кальтекс» с рестораном и мотелем Джим и Лестер построили собственными руками.

За ужином вся семья собирается в полном составу: отец, мать, двое сыновей и дочь. Джим обращается к шестнадцатилетней дочери: «Говори, дочка». Девочка скороговоркой читает молитву - благодарение за пищу, посланную богом. Все молча, не шелохнувшись, слушают и по окончании молитвы сразу приступают к еде.

- Какую религию Вы исповедуете, Джим, протестантскую, католическую или иную? - спрашиваю я.

- У меня своя религия, - отвечает Джим и добавляет: - Для меня она важна, как своего рода дисциплина в семейной жизни.

Билл буквально засыпает меня вопросами на зоологические темы. Отец притворно сердится на него, но видно, что на самом деле очень доволен любознательностью сына. После ужина Билл исчезает из дома - он отправился за валлаби в лес. А Джим и Лестер ведут меня на участок, где они держат восемь валлаби Беннетта. Им периодически приносят детенышей, оставшихся без матерей после дорожных столкновений. И вот сердобольные хозяева мотеля сделали в вольере мешки-сумки с электрическим подогревом, куда осиротевшие детеныши прячутся, как в материнскую сумку.

- Все валлаби почти ручные, но обратите внимание - самки более осторожны, чем самцы, - замечает Джим.

- Наверное, потому, что в будущем им придется беречь потомство у себя в сумке, - отвечаю я.

Советую Джиму создать здесь зоопарк. Это привлечет в его мотель больше туристов. Заодно я рассказываю ему о посещении места высадки Тасмана и высказываю предположение, что в будущем туда проложат дорогу и толпы туристов потянутся в этом направлении, как раз мимо мотеля Эрншоу. Рассказываю также о ферме Эрика Уоррелла в Госфорде и о гигантском бетонном диплодоке. Неким, будучи строителем, мог бы соорудить какое-нибудь животное перед своим отелем.

- У меня уже есть мысль сделать у дороги большой монумент с надписью: «Земля Тасмана. Здесь он высадился», - говорит Джим.

- Ведь фактически он высадился именно здесь? - спрашивает он, ожидая моего подтверждения. - Ведь не там же, - он указывает пальцем на лесистый полуостров, - а здесь!

Я смеюсь и, не желая поддерживать такое нарушение географической истины, предлагаю ему другой вариант.

- Ты лучше так напиши, Джим: «При открытии острова Тасман высадился недалеко отсюда и остановился в этом мотеле».

- О, это прекрасная идея, - восклицает Джим. Он просит меня остаться в их мотеле хотя бы на один денек, но я отказываюсь: мне нужно утром быть уже в Порт-Артуре.

Прощаюсь с хозяевами и еду на юг по ночной дороге. Моросит дождь, около одиннадцати градусов тепла. В свете фар мелькают поссумы, кролики, а в Порт-Артуре, прямо в центре, у самой церкви, - бурый бандикут. На проводах у опушки леса замечаю светлую совускую сипуху.

Развалины Порт-Артура замечательны прежде всего интересной архитектурой. Это остатки древней крепости, в которой содержались заключенные, но рядом с ними жили и те, кто их охранял, включая самого губернатора сэра Артура. Очевидно, он был по существу высокопоставленным ссыльным на этом краю ойкумены.

Разница была лишь в том, что заключенные обитали в узких казематах крепости-тюрьмы, а у губернатора был отдельный дом со львами по бокам широкого крыльца.

Мне особенно повезло, что развалины этого города я впервые вижу среди ночи. Прямо на дороге из черной темноты выступает фантастический остов старинной церкви с черными глазницами ворот и окон. Он действительно расположен посреди дороги - перед самой церковью она раздваивается и охватывает с двух сторон это причудливое здание.

Проезжаю городок и останавливаюсь ночевать на берегу моря, за песчаным валом. Чуть дальше расположено чье-то частное владение с невежливой надписью: «Private property, keep away» (Частная собственность, держись подальше (англ.)).

Наутро осматриваю побережье полуострова Тасмана. Повсюду скалистые, крутые берега, и вдали, сколько можно видеть, крутые черные мрачные скалы, окруженные пенной полосой бешеного прибоя, обрываются в море с большой высоты. Теперь мне становится ясно, что Тасман на этом неприступном побережье так и не смог найти подходящего места для высадки. Здесь действительно нигде не пристанешь. Особенно живописны скалы вдали направо - это мыс Рауль, похожий на гигантские карандаши, торчащие из моря.

Спускаюсь к удивительно глубокому и длинному гроту, который выходит в океан. Сейчас прилив, и грот заполнен водой. Волны докатываются до меня V и выбрасывают огромные пучки водорос-лей прямо под ноги. Сквозь почти стометровый грот хорошо виден вдали океан. Обнаруживаю, что с этой точки обзора жерло грота имеет почти точные очертания острова Тасмании.

После осмотра побережья возвращаюсь в Порт-Артур. Все еще облачно; развалины древней крепости в серых, мрачных тонах. Эти краски очень идут руинам тюрьмы, церкви, где молились осужденные, и другим атрибутам того времени, когда Австралия была местом ссылки подданных английской короны. Остов церкви при дневном свете не столь мрачно-таинственный, как ночью, но и сейчас весьма внушителен. В тюремных казематах уже нет крыш, но в пустых камерах и залах видны остатки каких-то колод и цепей.

Посреди городка стоит дом губернатора сэра Артура. От этого дома тоже остались только стены да крыльцо, по бокам которого, как бы продолжая сторожить власть короны, присели два британских льва. Недалеко от дома губернатора небольшой киоск, где своеобразно «популяризируется» история Порт-Артура. Здесь демонстрируются орудия наказания, сигнальные лампы, наручники и прочее тюремное оборудование. Машина рекламы работает вовсю.

В киоске продаются висящие связками брелоки для ключей. На них прикреплены миниатюрные пластмассовые фигурки в продольную полоску. Приглядевшись, обнаруживаю, что эти фигурки изображают... заключенных. В маленьких пузырьках продается коричневая жидкость. На этикетках написано: «Пот заключенных». Вот уж действительно черный юмор. Рядом более приятный юмористический сувенир - пустой пузырек с пробкой и надписью: «Свежий воздух Тасмании». На этикетке также пояснение: «Держать плотно закрытым» - и приписка: «Это единственное количество нашего свежего воздуха, который Вы можете купить, остальной воздух Тасмании предоставляется Вам бесплатно». И дальше любопытное противопоставление: «Ежегодно тысячи и тысячи туристов едут из запыленной и загрязненной Австралии на наш зеленый остров, чтобы подышать здесь свежим воздухом».

Прощаюсь с останками мрачной крепости-тюрьмы и отправляюсь вновь на север.

У выезда из городка вижу на обочине молодого парня с худым изможденным лицом, соломенными волосами до плеч и жиденькой бороденкой; за плечами небольшая котомка, а в глазах отчаяние. Он жестом просит подвезти его. Останавливаюсь и спрашиваю, куда ехать. Парень торопливо объясняет, что ему нужно попасть в Хобарт и он уже четыре часа стоит, а мимо проезжают сотни машин, но никто не останавливается. Действительно, стало трудно: респектабельная публика не хочет сажать к себе в машину неопрятных, замызганных и заросших парней. Есть и другая причина: газеты в подробностях описывают разные преступления, включая и ограбления, совершенные хиппи, которых подвозят доверчивые водители. Прочтя такую статью, подумаешь в следующий раз, подвозить или нет человека, стоящего на обочине дороги. Но весьма замученный и несчастный вид парня не вызывает у меня ничего, кроме сочувствия. Поэтому я беру его в машину, но предупреждаю, что еду не прямо, а с заездами. Парень готов на любой маршрут: он уже потерял надежду, что кто-либо согласится его подвезти. Трогаемся в путь, и буквально через несколько минут начинается сильнейший ливень. Хорош бы был мой случайный спутник сейчас на дороге!

Зовут его Крис. Он живет в Хобарте, а в Порт-Артур ездит работать: сейчас здесь сезон сбора яблок. Сегодня он возвращается домой на уикэнд.

- А что же, в Хобарте работу разве нельзя найти? - спрашиваю я.

- Ну найти-то работу можно, но случайную и очень низкооплачиваемую. А здесь, на сборе яблок, можно сейчас неплохо подработать, - отвечает Крис. - У меня ведь пожилая мать и еще сестра и брат, которые учатся в школе.

Глубокий длинный грот насквозь прорезал скалу

На побережье осматриваю своеобразный геологический феномен, созданный морской абразией. Называется он Кухня дьявола. Две стены скал стоят друг против друга, метров двести высотой каждая, а между ними - бушующая стихия. Действительно, дьявольский котел. Неподалеку другое скальное образование - Арка Тасмана. Волны пробили в скале глубокую сквозную нишу, и образовалась висячая арка. Ливень кончился, и солнце, опускаясь за горы, высветило над морем великолепную радугу. Дальние острова еще укрыты дымкой дождя, а ближние сверкают в лучах яркого предзакатного солнца.

В Хобарт мы приезжаем уже в темноте. Крис просит меня зайти к нему на ужин. От ужина я, конечно, отказываюсь, но выпить чашку кофе соглашаюсь. Жилище Криса - бедно обставленная комната со старой, обшарпанной мебелью. Кофе нам подает его младшая сестра - тщедушная и бледная девочка.

Оглядывая эту бедную обстановку и беседуя с молодыми людьми, я думаю про себя, что и впрямь не все в Австралии живут так благополучно, как можно подумать, бывая в гостях у моих университетских коллег.

Прощаюсь с этими милыми ребятами и еду далее на север от Хобарта, чтобы с утра попасть в зоопарк Гудвилл близ небольшого городка Гран-тон.

Останавливаюсь ночевать, съехав метров на сто с темной дороги на проселок.

Утром, проснувшись, замечаю, что я в центре газона в небольшом парке, окруженном цепочкой коттеджей. В первый момент мне неловко, что я оказался посреди поселка, но затем обнаруживаю в этом большое удобство: во время сборов я снова захлопнул машину с ключами внутри и идти за помощью недалеко. Молодой хозяин ближайшего коттеджа охотно соглашается помочь. У здешних машин запоры устроены так, что подобное часто случается, и местные жители хорошо знают, как вскрывать машину с оставленными внутри ключами. Он вооружается проволочной вешалкой и начинает энергично терзать резиновые прокладки ветрового стекла. К счастью, до того как мой помощник успевает вырвать ветровое стекло, второй вешалкой открываю дверь, подняв запорную кнопку через щель в окне. Поблагодарив молодого человека за его вешалки и активную помощь, отправляюсь в путь.

Приезжаю в зоопарк Гудвилл, о котором знаю заранее, что именно в нем содержатся сумчатые дьяволы. В самом Хобарте зоопарка нет, а этот зверинец представляет собой жалкое зрелище: нецколько гектаров территории на холме заняты клетками и вольерами, на многих клетках надписей нет, около половины обитателей составляют куры и утки. Дело в том, что этот зоопарк частный и хозяева содержат здесь же свое домашнее хозяйство. Во многих клетках случайно собранный «букет» из различных видов птиц; ни киосков, ни мест для отдыха. Неудивительно, что многие посетители, побродив между клетками, уезжают уже минут через двадцать. Вскоре я становлюсь единственным посетителем. И это в субботу! Даже хозяина нет, и по зоопарку лениво прохаживаются его дочери лет пятнадцати - семнадцати.

Меня интересует тасманийский дьявол. В природе этот редкий вид хищного сумчатого удавалось видеть только мельком ночью во время поездки по острову, когда эти животные перебегали дорогу в свете фар. Там и разглядеть-то их трудно, а сфотографировать и вовсе невозможно. Зато здесь в двух шагах от меня восемь дьяволов! Они сбились в кучу и спят, громко храпя и испуская резкий запах, как в нечищеном свинарнике. Прошу дочерей хозяина сделать что-нибудь с дьяволами, чтобы они проснулись. Ведь я приехал за многие сотни и тысячи километров, чтобы увидеть этих редких животных.

Сначала девочки отказываются будить дьяволов. Они говорят, что сюда приезжают многие люди, не только из Хобарта, но даже из Мельбурна и Канберры, и нельзя будить бедных животных ради каждого посетителя. Тогда я объясняю им, что приехал гораздо дальше - из Москвы. С восторженным удивлением оглядев меня с ног до головы, они, весело визжа, бегут в маленький домик и приносят баранью голову. Для гостя из Москвы они готовы разбудить даже самих дьяволов.

Как только баранью голову кидают в клетку, три самых крупных дьявола вскакивают и начинают с неукротимой энергией рвать и грызть добычу. Челюсти у них очень крепкие, слышен громкий хруст бараньих костей. Все трое тянут каждый к себе, издавая громкое сопение, но не огрызаются друг на друга и не кусаются. Передними ногами они упираются в землю, на задние приседают.

Сумчатых дьяволов удалось сфотографировать в зоопарке Гудвилл

Хвост у дьяволов короткий и толстый, с тупым концом и с очень редкими волосами. Зубы мало дифференцированы и скорее похожи на зубы землероек, чем хищников. Все поведение зверей - быстрые и торопливые движения, жадность, какая-то прямолинейность поступков - никак не сравнить с осмысленным и осторожным поведением настоящих хищных млекопитающих. Скорее оно напоминает более примитивное поведение насекомоядных зверей.

Пока три больших дьявола возятся с головой, остальные, более мелкие, лежат в углу и спросонья посматривают на них. Интересно, они сыты или уступают старшим? Вот один из тех, что помельче, тоже подошел и все-таки урвал себе кусок. Никто из больших его при этом не тронул.

В конце трапезы дьяволы подбегают к миске с водой и жадно, по-собачьи, пьют. После этого один из них присел на задние лапы и стал по очереди вылизывать передние, испачканные в крови. Это уж совсем по-кошачьи, только лапу он держит не как кошка, а прямо, почти не сгибая.

Сумчатых дьяволов удалось сфотографировать в зоопарке Гудвилл

Девочки открывают дверь в клетку, дают мне войти внутрь, чтобы снять дьяволов. Сначала снимаю от самого входа, затем придвигаюсь ближе и делаю еще несколько кадров. Не могу удержаться - трогаю одного дьявола за хвост, а другого даже хлопаю по лбу, когда он пытается выйти в открытую дверь. Дьявол широко разевает белую пасть и сердито шипит на меня. Девочки в ужасе, просят меня не трогать дьяволов, боясь, что те укусят. Но я прошу их не пугаться. Зато теперь могу сказать своим друзьям, что держал за хвост самого дьявола и даже гладил его!

Подъезжает на машине семья - молодой мужчина с женой и тремя детьми. Они сразу окликают девочек:

- Извините, но льва у нас нет, - отвечают девочки.

- А что же у вас интересного можно посмотреть? - спрашивают они.

- Да вот, разве что дьявола, - говорят девочки извиняющимся тоном. Очевидно, для местных жителей тасманийский дьявол почти то же, что для москвичей - заяц в клетке.

У вольера с дьяволами перекидываюсь несколькими фразами с подошедшим мужчиной. Оказывается, по национальности он турок, зовут его Ахмет Мемиш.

- Вы coдepжитe кафе или магазин? - спрашиваю я его.

- В отличие от большинства моих соотечественников я не торговец, а врач-психиатр государственного госпиталя в городке Нью-Норфолк, - весело смеется Ахмет.

Жена его англичанка и работает там же. Узнав, откуда я, Ахмет просит меня заехать на ленч. Поскольку Нью-Норфолк по пути, я не отказываюсь. Заодно интересно осмотреть довольно редкое здесь учреждение - государственный госпиталь.

Мы приезжаем в городок госпиталя. Здесь есть корпуса для тихих больных - без запоров, корпуса для опасных - с запорами снаружи и коттеджи для сотрудников - с запорами изнутри. Весь госпиталь содержится на государственные средства, включая и квартиру Ахмета.

О нашей стране Ахмет имеет очень смутное представление. Он спрашивает меня, есть ли у нас госпитали, подобные тому, в котором мы сейчас находимся. Я говорю, что, конечно, госпитали есть, и рассказываю ему вкратце о государственной системе медицинского обслуживания. Мой собеседник очень осторожно, как бы боясь случайно обидеть, спрашивает:

- Ну, а как у Вас поступают с детьми, совсем не способными к труду?

Я ему отвечаю, что их помещают тоже в специальные госпитали. Тогда Ахмет восклицает:

- Ну, извините, я потому Вас так спросил, что в одной из тасманийских газет недавно прочел, будто у Вас в стране таких детей просто умерщвляют!

Меня такая дикая ложь настолько поражает, что с моих уст невольно срывается очень крепкое выражение в адрес журналистов, которые пишут такие гадости. Моя искренняя реакция лучше всяких объяснений убеждает Ахмета, что подобного нет и быть не может.

Вскоре на чашку кофе приходит профессор, заведующий госпиталем, и еще один врач - оба англичане. Они снова расспрашивают меня о медицинском обслуживании в СССР, о наших обычаях и образе жизни.

Один из врачей госпиталя собирается в ближайшее время поехать в Москву и Ленинград в служебную командировку. Я рассказываю ему о двух женщинах-психиатрах, друзьях моей матери, которая тоже врач по профессии. Обе они доктора наук. Они читают лекции, руководят подготовкой диссертаций, одна из них заведует отделением в психиатрической лечебнице.

Во влажных горных ущельях растет древовидный папоротник диксония

Мои собеседники очень удивлены тем, что женщины-психиатры занимают такие важные, ключевые посты в советской психиатрии.

Прощаясь с Ахметом и его семьей, я дарю его дочке набор слайдов с видами Москвы. Она в ответ просит передать маленький сувенир моей дочери.

Ахмет подходит к машине и обращает внимание на правое переднее колесо: оно полностью стерто, без рисунка на протекторе. Может быть, поэтому меня и занесло позавчера на мокрой дороге Ахмет напоминает, что за такое стертое колесо меня могут оштрафовать на двадцать долларов. Остается только выразить удивление, как же выпустили эту машину в такой дальний рейс, ведь перед отъездом она проходила техосмотр. Но в такой дали от университетского гаража эти претензии имеют сугубо теоретический характер.

Выезжаю уже на закате солнца и с наступлением темноты достигаю национального парка Маунт-Филд. Уже в полной темноте начинаю десятикилометровый подъем по серпантину к озеру Добсон, которое расположено в центре парка высоко в горах.

Вдоль дороги можно наблюдать смену растительных поясов. Внизу сырой эвкалиптовый лес с высокоствольными и прямыми гигантами-эвкалиптами, с густым подлеском из папоротников типа орляка, а также красивых древовидных папоротников. Выше он сменяется более низкорослым эвкалиптовым лесом с подлеском из колючих кустарников. Еще выше древесный ярус становится реже, переходит в парковый, а затем в субальпийские кустарниковые заросли с участками заболоченных лугов и даже каменистой тундры.

Озеро Добсон в верхней части национального парка Маунт-Филд

Перевалив плоскую возвышенность, подъезжаю к озеру Добсон, которое в темноте и тумане практически не вижу. Обнаруживаю его лишь по надписи на небольшом деревянном щите и по блеску воды в свете фар.

По пути сюда я увидел много интересных животных. Вначале попадались кистехвостые поссумы, которые держатся в основном в нижнем поясе леса и сосредоточиваются около мест для пикника. Здесь они подбирают остатки еды. Вот уж действительно животные - спутники человека.

Валлаби попадаются реже, но равномерно, независимо от мест подкормки и достигают самых верхних субальпийских возвышенностей. Поведение этих животных также различно. Поссумы, когда машина останавливается, сразу сбегают на обочину и лезут на дерево. Валлаби же продолжают скакать вдоль обочины, то и дело становясь на четыре лапы и подбирая пищу. Они пасутся в свете фар, не обращая внимания на приближающийся автомобиль.

Я попробовал выйти из машины и, шагая на цыпочках, подошел к одному из валлаби на расстояние всего трех метров. Так, двигаясь за ним, я сделал несколько снимков с лампой-вспышкой. Во время вспышки он лишь поднимал голову и старался разглядеть причину яркого света. Если не издавать звуков, то валлаби оглядывается на человека, успокаивается и снова продолжает пастись. Стоит сделать хотя бы один неосторожный шаг, как зверь тут же, не оглядываясь, пускается вскачь и уходит с дороги в лес.

Останавливаюсь на ночевку прямо на площадке над озером. Туман становится все гуще, холодает. Это и понятно: озеро Добсон лежит на высоте около тысячи метров над уровнем моря. В час ночи мой термометр отметил температуру семь градусов, а в семь часов утра, когда я проснулся от сильного холода, на градуснике был всего один градус выше нуля.

После восхода солнца туман быстро растворился. Яркое солнце на безоблачном небе осветило великолепную панораму гор со скалами, осыпями, зарослями кустарников, хвойными деревьями и, ниже, эвкалиптовым лесом. Озеро Добсон оказалось небольшим и очень мелким, в красивом окружении хвойных деревьев. Дальше, примерно в полукилометре, видно озеро поменьше. У самого берега по площадке пробегает мелкий сцинк, другого мне удалось увидеть в развалинах камней. Таким образом, и здесь, на каменистых возвышенностях, обитают ящерицы.

Вдали за горой виден гигантский лесной пожар. Бурые облака поднимаются высоко и образуют шапку, напоминающую силуэт атомного взрыва. Уже позже в управлении парка я узнал, что пожар был вне территории парка и поэтому, как выразился местный лесничий, «вне нашего контроля».

Дальше озера хорошо видна древняя ледниковая долина реки. На ней просматриваются светлые травянистые равнины на песках, поперечные темные гряды с кустарниковой растительностью на валах морен и цепь подпруженных озер.

Спускаюсь вниз уже при дневном свете. Теперь можно лучше разглядеть и деревья, и кустарники, но зато днем не видишь ночных животных. Таким образом, ночной маршрут оказывается незаменимым для знакомства с сумчатыми животными.

В лесу слышны голоса птиц. Издали доносится звонкое пение птицы-лиры, а прямо над головой раздается резкий, металлический крик больших черных какаду с желтыми полосами на хвосте. Парочка этих птиц сидит на ветвях, их громадные несоразмерные головы кажутся чужими на неуклюжем туловище. Заметив, что я остановился и вышел из машины, птицы снимаются с ветвей и летят свободным полетом, с мощными взмахами крыльев. На лету птицы более красивы и изящны.

В управлении парка получаю различную литературу и очень полезную книжечку «Безопасность в буше» - для тех, кто ходит пешком по лесу. В ней много ценных советов: как вести себя в лесу, если заблудился, если неожиданно укушен змеей, если обнаружил пожар, и тому подобное.

В беседе с лесничим я обращаю внимание на то, что только в Австралии слово «буш» используется для обозначения зарослей и ландшафта в целом. В Англии понятие «буш» - это только отдельный куст. В русском языке употребление слова «кустарник» ближе к австралийскому, чем к английскому, то есть может обозначать и отдельный куст, и целую местность, поросшую кустами.

Закат на берегу озера в горах Тасмании

Многие приезжают в национальный парк на машинах, оставляют их на смотровых площадках и уже оттуда идут тропами в глубь заповедника, запасшись провизией. Именно таких людей и называют Dush-walkers (буквально: бродяги в буше). Одну семью с двумя детьми шести и четырех лет я встретил идущей пешком даже в нижнем лесу, где есть еще автодорога. При этом младший ребенок удобно сидел на папиных плечах. Это довольно редкое и приятное зрелище, когда люди в парке добровольно отказываются от езды на автомобиле.

Обратный путь к вечеру привел меня на берега живописного озера Сент-Клэр. Оно расположено в южной части обширного национального парка. Местность стала гористой, на горизонте видны скалистые пики, а на противоположном берегу озера возвышается плосковершинная гора с громким названием Олимпус. Очевидно, на такой горе удобно разбить лагерь для «слета» богов.

На следующий день по извилистой горной дороге удалось перевалить несколько хребтов и спуститься в межгорную котловину, на дне которой приютился небольшой тихий городок Куинстаун. Чистенькие, почти безлюдные улочки, деревянные дома «колониальной» архитектуры - все дышит ароматом «дикого Запада». Кажется, будто на съемках ковбойского боевика объявили перерыв, актеры разошлись и декорации на время опустели.

На самом же деле в прошлом веке в этом городке разыгралась не кинематографическая, а реальная «золотая лихорадка». Когда в окрестных горах нашли медь и золото, сюда хлынули толпы искателей легкой наживы и приключений. Тогда и город, и все вокруг кипело жизнью. Городок быстро рос, а окрестности превратились в сплошные открытые разработки. Лес был сведен, и теперь склоны котловины лишены и растительности, и почвы - мрачный, зловеще красочный «лунный» ландшафт. Лишь кое-где торчащие мертвые пни, будто в последней судороге вцепившиеся корнями в оголенную породу, напоминают о прежней девственной природе.

Пока еще жители Куинстауна не успели оценить ущерб, который нанесен природным ландшафтам его окрестностей. Но недалеко время, когда им захочется видеть вокруг города зеленые холмы, лесистые склоны гор, их станут удручать пыльные шлейфы в засуху и потоки грязи в дождливую погоду. Конечно, вернуть «лунному» ландшафту его прежний, земной вид не просто, но надеюсь, что путешественнику следующего поколения живописная котловина Куинстауна откроется в зеленых красках лугов и рощ, полных птичьего пения.