НОВОСТИ  КНИГИ  ЭНЦИКЛОПЕДИЯ  ЮМОР  КАРТА САЙТА  ССЫЛКИ  О НАС






назад содержание далее

Гусеобразные

Птиц этого отряда называют «пластинчатоклювые»: по внутренним краям клюва почти у всех мелкие пластинки, своего рода цедилка или сито такого же примерно типа, каку фламинго. В последнее время, однако, пластинчатоклювых стали называть гусеобразными, по той причине, что у паламедей пластинок в клюве нет. Птицы водоплавающие. По-видимому, 50 миллионов лет, назад, может быть, и раньше произошли от общих с фламинго и голенастыми предков. Тип развития выводковый: через несколько часов или на второй-третий день птенцы уходят с родителями из гнезда к воде, хорошо уже плавают и ныряют.




Два семейства. По мнению других орнитологов, подотряда. Первое — паламедей. Три вида в Южной Америке. Цедильных пластинок на клюве и плавательных перепонок на лапах нет, но плавают хорошо. Довольно крупные птицы, длиной до 80—90 сантиметров и весом в 2—3 килограмма, внешне больше похожи на кур, чем на гусей. На переднем сгибе крыла по два острых роговых шипа. Их не без успеха применяют паламедей, отбиваясь от врагов, и в драке между собой. У рогатой анхимы, кроме того, еще и на лбу тонкий длинный, до 15 сантиметров, роговой вырост. Он торчит вперед словно прут, выросший между глаз! Питаются растениями, живут в болотах и лесах у воды. Любят сидеть и спасаться от врагов на деревьях. Голоса у многих мелодичны, но бывает и гогот, похожий на гусиный. Недалеко от воды строят на земле или даже на мелкой воде большие гнезда. Оба родителя, внешне похожие, насиживают 2 (рогатая анхима) или 5 — 6 яиц.




Второе семейство — утиные птицы. 142—146 видов в странах всего света, кроме Антарктиды, Сахары и Аравийского полуострова. В СССР 57 видов. У всех внутри по бокам клюва цедильные поперечные пластинки или бугорки, а три передних пальца на ногах соединены широкими плавательными перепонками (только у гавайской казарки и австралийского полулапчатого гуся недоразвитые крохотные перепонки соединяют самые основания пальцев). Большая копчиковая железа. Хорошо развиты обонятельные полости, по-видимому, у многих неплохое обоняние. Утки, например, по запаху находят мясо под снегом, чуют и охотника, если он подходит по ветру. Моногамы. Полигамия исключение (мускусные утки и шишконосые гуси). Самцы и самки окрашены одинаково (у гусей, лебедей) или по-разному (у многих уток преимущественно умеренных и северных широт).

В кладке до 16 яиц. Насиживают 20—43 дня обычно только самки. Лишь у черных лебедей, древесных уток и полулапчатых гусей — также и самцы. Под яйца самка подстилает выщипанный у себя пух. Уходя с гнезда, прикрывает им и растениями яйца.

Есть плохо летающие или вообще нелетающие виды. Все прочие летают хорошо, но планировать не умеют (паламедеи планируют!). Половозрелостъ у уток в возрасте около года, но у гаг на третьем году. Гуси первый раз размножаются трехлетние, а лебеди — в 4—5 лет.

Сравнительно небольшие (200 граммов — африканские карликовые утки), среднего роста (1,4 килограмма — кряковая утка) и крупные птицы (до 14 и даже будто бы до 22 килограммов — лебеди).

Параллели и расхождения

Итак, утки, гуси, лебеди... Даже поверхностный наблюдатель заметит у них черты определенного семейного сходства. Такая малая, так сказать, бытовая черта: на какой ноге стоят, когда спят или дремлют? На противоположной тому крылу, под которое прячут голову. «Под крыло» — это, впрочем, лишь так говорится. На самом деле прячут они не голову, а только клюв по ноздри и не под крыло, а в перья плеча. А вот фламинго, эволюционный кузен уток и гусей, наоборот, утыкает клюв в плечевые перья той же стороны. Эта, казалось бы, «пустяковая» привычка говорит, однако, о том, что эволюционные пути фламинго и утиных птиц разошлись достаточно давно. Определение тех и других в разные отряды обосновано, следовательно, и с точки зрения этоло-гической.




...Забулькала вода от быстрых собачьих скачков, затрепетало что-то, сорвалась и взлетела над камышами утка. С ужасной паникой сорвалась, с криками, с плеском крыльев. Охотники знают, как это у нее получается.

Только над камышами поднялась — тут бах-бах! Но улетела невредимая. Летела над широким плесом, над щетиной тростников. Долго летела и уже никуда, собственно, не спешила, никто за ней не гнался, а все равно ни разу не спланировала на распростертых крыльях, чтобы дать им отдых. А уж парить, как аист, альбатрос или коршун, не умеет никто в семействе утиных.

И тем не менее, хоть птицы они водоплавающие, не «привязаны» так тесно к небу, как, скажем, коршуны и грифы, часами высматривающие сверху свою добычу, летают утиные птицы хорошо. Перелеты их дальние, а скорость в полете отменная: немногие из птиц обгонят в небе самых быстрых уток. И рекордная высота полета почти предельная в мире птиц: до 10 километров над уровнем моря залетают порой гуси!

Поперечное сечение плывущей утки, а также лебедя и гуся широкое, поэтому у живого корабля в перьях хорошая остойчивость. Гребут под собой попеременно каждой лапой. Лишь ныряя, а лебеди-шипуны токуя, ударяют сразу обеими лапами. Впрочем, немногие, даже и нырковые, утки уходят под воду больше чем на 1—2 минуты. Но про гаг известно, что ныряют они на глубину 20 метров.

Белощекая паламедея и два других вида:  рогатая анхима и ошейниковая паламедея  —  весьма  своеобразные   родичи утиных птиц. На сгибе крыла у них по паре роговых  шпор,  перья растут равномерно по всему телу, как у пингвинов   и   страусов (аптерий нет), воздухом наполнены не только большие  кости,  но  и, позвонки  и  концевые фаланги пальцев. Под кожей тоже хорошо развитая система   воздушных мешков.  Летают паламедеи   не   быстро, но парить умеют долго и легко — способность, которой   совершенно лишены  утиные.
Белощекая паламедея и два других вида: рогатая анхима и ошейниковая паламедея — весьма своеобразные родичи утиных птиц. На сгибе крыла у них по паре роговых шпор, перья растут равномерно по всему телу, как у пингвинов и страусов (аптерий нет), воздухом наполнены не только большие кости, но и, позвонки и концевые фаланги пальцев. Под кожей тоже хорошо развитая система воздушных мешков. Летают паламедеи не быстро, но парить умеют долго и легко — способность, которой совершенно лишены утиные.

Как ни странно, но и утки, которые из воды почти не вылезают, чтобы промыть все перья, должны... купаться. Когда они плавают, вода омывает снаружи лишь перья на животе. К внутренним перьям и к коже она не проникает.

У нырковых уток, например, перьевой «водолазный костюм» устроен так хитро, что даже крылья целиком укрыты от воды. Поэтому, когда утки ныряют, а ныряют они постоянно, крылья их не намокают, всегда сухие, и, вынырнув, птица тут же может взлететь.

Впрочем, и у водоплавающих птиц, не умеющих нырять (у гусей, лебедей и пеликанов), крылья все равно хорошо защищены от воды в перьевых нишах на боках. Поэтому они, особенно по утрам и в полуденные часы, устраивают так называемые «игровые ныряния». Вы их много раз видели: вся гусиная стая, громко шлепая крыльями, с гоготом «бежит» по воде, поднимая фонтаны брызг. Такое коллективное купание основательно промывает не только крылья, но и все перья и кожу под ними, куда вода, хоть весь день гуси будут «мокнуть» в ней, ни разу не попадет.




Утка, которая несколько дней не купалась, не ухаживала за оперением, если ее сразу пустить в воду, может... утонуть. А если и не утонет, то плавать будет плохо, с телом, почти погруженным в воду. Об этом хорошо знают охотники. А те из них, кто этого не знает, рискуют испортить себе всю охоту, И я осмелюсь дать им совет: не держите в квартире, в сарае или в ином другом месте подсадную утку долго без воды, дайте ей хотя бы таз, чтобы она могла намочить перья. Иначе утонет на охоте и крякать будет некому!

Итак, с грязными перьями птицы ни летать, ни плавать не могут.

В чем же тут дело?

Тончайшие щетинки пера, так называемые бородки, которые, цепляясь друг за друга микроскопическими крючочками, делают его прочным, без воды слипаются и ломаются. Но и после купания или если вы взяли, скажем, птицу в руки (вот почему они так этого не любят) бородки теряют взаимную связь: перо рассекает воздух не упруго, а мягко, как масло нож, и поэтому не получается нужного для полета упора, необходимых аэродинамических сил. Но, если перо сильно встряхнуть, микрокрючки его «запоров» автоматически войдут в соединение друг с другом, и оно снова станет упругим.

Поэтому, искупавшись и выбравшись на берег, птицы клювом отжимают воду. Отряхиваются — трясут сначала всем телом, потом головой. Только совы поступают наоборот.

Сильной встряской птицы не только сбрасывают воду с перьев, но и восстанавливают их структуру, без чего летать не могут.




Отряхнувшись после купания и приведя перья в надлежащий порядок, утки, гуси и все птицы, у которых есть копчиковая железа, смазывают ее жиром свои перья. Бакланы и тропические их родственники — анхинги после купания сушат еще хвост и крылья, раскинув их в стороны.

Кожа птиц не то что кожа зверей: она совершенно сухая. У млекопитающих каждый волосок снабжен в основании собственной сальной железой, которая смазывает его, чтобы не ломался. У птиц, и то не у всех, есть только одна такая железа: над хвостом, на копчике. Она окружена обычно щитком из твердых перьев. У зверей каждая шерстинка как бы автоматически смазывается. Птицы же вынуждены это делать сами.

Этот каждодневный ритуал выполняется всегда в строгом порядке. Знание его получено с рождения вместе с другими инстинктами. Давят клювом на железу, выжимают из нее, как из тюбика, жировую смазку, берут ее в клюв и натирают сначала перья груди, потом бока, спину, крылья, живот, хвост, перья на бедрах и в последнюю очередь голову. Так как до головы достать клювом, естественно, нельзя, ее смазывают, потирая круговыми движениями о спину, либо, сняв когтями жир с клюва, расчесывают ими перья на голове.

А дело это непростое — все перья смазать. У лебедя их, например, 25 тысяч! Лишь пятая часть на теле, остальные на голове и длинной шее. У кряквы перьев вдвое меньше, но и это немало; у полярной чайки лерьев только 6500, а у голубя — 2600.




Хорошо смазанное утиное леро «вмещает» много воздуха. Оскар Хейнрот точными измерениями установил: у крякового селезня весом в 1337 граммов под перьями, которые все весили лишь 67 граммов, каким-то хитрым образом умещалось почти три четверти литра воздуха — 650 кубических сантиметров!

Понятно, что «надутое» воздухом оперение весьма облегчает и плаванье и полет.

Тут, раз уж мы занялись арифметикой, уместно сообщить еще кое-какие интересные цифры, тем более что касаются они клюва, о котором дальше пойдет речь. Так вот, утиный и гусиный клюв, оказывается, более чувствителен ко всяким прикосновениям, чем наш, скажем, указательный палец, которым мы привыкли, не доверяя часто глазам, все щупать. У нас на кончике пальца на квадратном миллиметре 23 осязательных нервных тельца, а у кряковой утки на клюве по краям нёба на той же площади их 27.

Клюв изнутри вооружен, как мы уже знаем, небольшими пластинками. Их структура и даже назначение неодинаковы. У лебедей и уток — фильтрование разной придонной смеси, набранной в клюв. У гусей пластинки более твердые, ими щиплют траву. У крохалей они похожи на роговые зубы: прочно держат в клюве скользкую рыбу. Крохали в основном рыбой и кормятся. Гуси, напротив, — вегетарианцы: едят молодые побеги трав, семена, ягоды. Редкие из них, например, белошей-ный гусь, населяющий у нас крайний восток Чукотки, едят моллюсков, ракообразных и других беспозвоночных, которые в меню многих морских уток (гаг и турпанов) обычное блюдо. Гаги глотают целиком, вместе с раковинами, моллюсков длиной в 10—12 сантиметров, едят и морских червей, и «лучи» морских звезд. Речные и нырковые утки, как и лебеди, пищу растительную разнообразят, одни больше, другие меньше, разной мелкой водяной живностью.




Утки разбиваются на пары рано, задолго до весны. Еще осенью на зимовках.

Сначала знакомятся: плывут навстречу друг другу и пьют воду. Со стороны может показаться, что они учтиво кланяются, как бы говорят: «Здравствуйте, рад (или рада) вас видеть!»

В мирную жизнь утиных стай раздор вносят молодые утки, которые зазывают женихов. Кричат призывно каждому селезню, который летит или плывет мимо. Если он присядет рядышком, капризная дама норовит натравить своего кавалера на этого селезня. Соперника она указывает, поводя в его сторону клювом, и кричит: «Квегг, квегг!»




Для селезней это лишний повод показать в живописных позах и поворотах свой свадебный наряд.

В прелюдии к дуэли, бросая вызов сопернику, селезень плавает вокруг утки с втянутой в плечи головой и опущенным вниз клювом. Перья на его голове нахохлены, и он вертит и вертит хвостом. Вдруг селезень, со свистом вздымая фонтаны брызг, встает в воде вертикально. Так же поднимается соперник. Все дальнейшее происходит в строгом порядке. Противники встают боком друг к другу и грозят один другому зеркальцами крыльев, спрятав за них, словно за щиты, головы. Затем следует фаза бренчания клювом о стержень пера: селезень сжался в тугой комок. Потом фаза «нечесаной головы»: селезни так взъерошивают перья, что голова принимает форму диска. Финал ритуальной дуэли — «насосные» движения: селезни друг против друга целую минуту как бы качают воду, ритмично то опускают, дотрагиваясь до воды, то поднимают клювы.

Драк обычно не бывает: после демонстрации силы и красоты мирно расходятся. Молодые утки выбирают селезней, которые им больше по душе, и с тех пор остаются им верными женами, часто на всю жизнь.

Как я уже говорил, свои брачные игры утки играют еще осенью и зимой, где-нибудь на юге Европы или на севере Африки. Там собираются они из разных стран Европы (азиатские зимуют в Южной Азии). А весной селезни летят за самками туда, откуда те родом. И бывает так, что селезень из Англии переселяется за финской уткой в Финляндию или за русской в Подмосковье.

Охотники не раз наблюдали, как весной селезни бросаются в погоню за всякой уткой, которая попадается им на пути. Утка удирает, испуганно крича, за ней летят один или несколько преследователей, а за ними ее законный супруг с единственной целью не потерять свою жену.




Преследование селезнями чужих уток называют весенним буйством самцов.

Объясняется это буйное поведение стремлением прогнать чужих уток от выбранного для гнезда места. Тем самым достигается более равномерное размещение гнездящихся пар по всей округе, и утятам, когда они выведутся, не приходится голодать в тесноте.

Отогнав подальше чужую утку, селезень тотчас возвращается к своей. Она еще издалека узнает его и зовет.




Многие наблюдения доказывают, что животные-супруги, в особенности птицы, узнают друг друга и своих детей по голосу и в «лицо».

Как и у людей, даже у животных одного вида разные пропорции головы, клюва, носа, морды, ушей, глаз. По этим для нас часто совершенно неуловимым деталям самки и самцы отличают своего партнера от тысячи других, окрашенных так же, как и он. Чайки и крачки не спутают своего супруга с чужим уже с двадцати метров, даже если он молчит. А если закричит, то узнают и раньше. Утки, заметив своего селезня еще в воздухе, летят за ним. Хорошо знают они и своих утят и, если подсадить чужого, прогонят.

Оскар Хейнрот, немецкий орнитолог, рассказывает, что однажды в Берлинском зоопарке он видел, как лебедь бросился на свою собственную самку и хотел прогнать ее вместе с компанией других лебедей. Самка на минуту опустила в воду голову, и супруг в суматохе принял ее за чужую. Когда же, озадаченная его наскоком, она подняла голову, тот ее сразу узнал и «сконфузился».

Порой и гуси нападают на своих нежно обожаемых гусынь, когда те в поисках корма прячут головы под водой.




Селезень, выбрав место для гнезда и погоняв чужих уток, считает свой долг выполненным. Больше о детях он не думает и все заботы о них перекладывает на утку. Летом селезни объединяются в мужские общества и заняты только собой. Но селезни широконосок, огарей и синекрылых чирков остаются у гнезда до тех пор, пока выведутся птенцы. А у пеганок даже вместе с самками водят утят — повадка прямо гусиная! Ведь гусь — примерный семьянин, не то что селезень. Союз их с гусынями очень прочен, и нередко эти умнейшие птицы хранят верность друг другу всю жизнь. Даже когда гусыня погибнет, гусь долго или навсегда остается вдовцом.

Браки гуси заключают тоже осенью. Гусиные семьи очень дружные: весь год, с весны до весны, подросшие гусята не покидают неразлучных своих родителей. Вместе кочуют по тундрам и степям, вместе улетают в жаркие страны. Не расстаются и там.

Нелегко поэтому молодому гусю «умыкнуть» у строгих родителей выбранную им невесту. Он должен, покинув свою семью, идти в чужую. Но отец невесты гонит его и бьет. Поэтому ухаживать он начинает издалека. Сначала высмотрит в какой-нибудь гусиной семье молодую гусыню себе по сердцу. Потом, не забывая о ее сердитом папаше, долго плавает поблизости в разных гордых позах. Показывает себя храбрецом: нападает на разных обитателей пруда, гонит их прочь, защищает недосягаемую пока невесту, хотя враги, от которых он ее оберегает, ни для нее, а часто и вообще ни для кого не опасны.

После каждой «победы» гордо плывет к суженой и триумфально гогочет. Но если папа погонится за ним, «герой» поспешно удирает.

Бывает, что гусь долго добивается взаимности. Но как только, услышав его победный клич, зазноба в перьях ответит чарующим (на гусиный, конечно, слух) гоготом, он, говорит 3. Веселовский, «помолвлен». Гусыня покидает свою семью, и теперь они всюду вместе.

Даже, когда она насиживает, он с ней поблизости, обороняет от врагов, которых может осилить. Потом вместе водят гусят все лето и зиму до будущей весны. Такие же семейные порядки у лебедей и, по-видимому, у пеганок.

Самцы черных австралийских лебедей даже насиживают, чередуясь с самкой. Причем распорядок как у аистов: он преимущественно днем, она ночью.

Полулапчатый гусь
Полулапчатый гусь

Белый лебедь не насиживает. И думать о том не хочет! Правда, когда самки нет на гнезде, он стоит над ним и охраняет. Но сесть в гнездо — ни за что! Наверное, гордость лебединая не позволяет...

Яиц в гнезде немало: у гусей и лебедей обычно около шести, у уток до 16. Продуктивность отменная! Утка-мандаринка, например, за 13 дней несет 13 объемистых яиц (каждое по 50 граммов). Все вместе весят они больше породившей их утки.

Утки несутся каждый день, лебедки — через 2—3 дня. Все насиживают только после того, как последнее яйцо ляжет в гнездо.

Для выводковых птиц, говорит Оскар Хейнрот, «безусловно необходимо, чтобы все птицы появились на свет одновременно». Чтобы тут же увести всех от гнезда. Поэтому кряква первое яйцо, появившееся в гнезде, прикроет пухом, травой и уйдет. На другой день придет, новое яичко ляжет бок о бок с первым. Оба их прикроет и уйдет. Но с каждым новым яйцом все дольше и дольше задерживается она на гнезде. Когда же последнее отложит, садится и насиживает. Поэтому все ее одиннадцать-тринадцать утят вылезают из скорлупы почти разом: за два- часа все успевают сделать этот свой первый шаг в жизнь. Они обсохнут немного, прячась под перьями у мамы. Их теплый густой пух «просмолится» жиром ее перьев. И вот пушистые комочки уже готовы преодолевать километры и по суше, и по воде. В первый же день они плавают отлично и даже ныряют. Кормятся сами, мать только их водит и оберегает месяца полтора-два, пока не научатся летать.

В первые же часы многим утятам приходится идти на ногах, мало приспособленных для ходьбы, десятки, сотни метров, а иной раз и километра полтора-два, прежде чем они доберутся до воды. Это если родились они на земле или под землей, в норах, в которых гнездятся утки-пеганки и огари. А если высоко от земли, в дупле дерева или на крыше выбрали родители местечко для гнезда? Даже у кряковых уток такое бывает. Но крохали, гоголи, утки-мандаринки, амазонские и карликовые утки, оринок-ские и шишконосые гуси предпочитают гнездиться именно в дуплах. Как утятам и гусятам оттуда выбраться, как на землю попасть?

Рассказывают, что видели, будто утка-мать, посадив на спину одного-двух утят, перебазирует их таким образом на землю. Южноамериканская чачала-ка переносит птенцов в лапах. Наш вальдшнеп — тоже. Рассказывают, видели, якобы вальдшнепов, лебедей и крохалей, летящих с птенцами на спине. (По воде лебеди часто путешествуют с птенцами, беззаботно отдыхающими на родителях, как на плавучих островах.) Однако более достоверные наблюдения убеждают: крохотные комочки сами прыгают вниз, без помощи взрослой птицы и благополучно приземляются.

«...некоторые кряковые утки в Берлинском зоопарке давно облюбовали для своих гнезд девятиметровой высоты скалу у львиной вольеры. Каждый год разыгрывался захватывающий спектакль: мать с быстрыми взмахами крыльев слетала со скалы, увлекая за собой пушистые «шарики», которые кувырком падали вниз. Несмотря на высоту, никогда никаких повреждений при падении не было, потому что вес их еще очень мал, а кости так мягки и гибки, что в известной мере пружинят о землю» (Урсула и Хайнц Георг Клее).

В этом отважном преодолении высоты руководящую роль играет инстинкт, который диктует птенцам всех выводковых птиц первую и самую важную заповедь: «Всюду следуй за матерью!»

Но как узнать несмышленому птенцу, кто мать, а кто враг? Некоторые эксперименты показывают, что врожденные методы узнавания родителей даже у близких птиц, как гуси и утки, несколько разные.

Новорожденный гусенок считает матерью первый появившийся над ним предмет. В природе это обычно гусыня. У гусенка, которого мы вывели в инкубаторе,— человек. Но и любой движущийся предмет, если человек не пришел вовремя.

Как только вы позовете гусенка, склонившись над ним, он начнет кланяться и приветствовать вас в унаследованной гусиной манере: с вытянутой вперед шеей. Тем самым он удостоверяет, что вы признаны его матерью. И после произнесенного им приветствия ничто не поможет, если вы отнесете его к гу-сынв: он ее просто не признает. Она чужая, по его птичьим понятиям.

Этот не всегда удачно действующий инстинкт — «втискивание» образа родителя в первый увиденный предмет — замечен и у млекопитающих. В Африке случалось, что новорожденные носорог, антилопа или буйвол бесстрашно бегали за всадником или автомобилем, который увидели раньше испуганной и покинувшей их матери. И никакими силами нельзя было прогнать этих трогательных малышей!

Так и гусенок днем и ночью будет ходить за вами (на некотором расстоянии, чтобы видеть вас под определенным углом!) и пищать приятно и нежно: «Ви-ви-ви-ви». Это уведомляющий сигнал, который можно перевести приблизительно так: «Я здесь, а ты где?»

И ждет, такой уж у него инстинкт, что вы ответите ему как гусыня: «Ганг-ганг-ганг», то есть «Я тут, не волнуйся!».

Если не ответите, гусенок начнет пищать: «Фип-фип». Это крик беспомощности и одиночества. И будет пищать, пока его не найдет мать или пока не погибнет, потому что хотя прокормиться он может и сам, но без ее тепла и защиты долго не проживет. Поэтому, повинуясь инстинкту, гусенок все силы отдает писку «фип-фип».

Ответите ему «ганг-ганг», и гусенок, тотчас, обрадованный, прибежит приветствовать вас.

Гусенок, днем и ночью требующий своим «фип-фипом» удостоверения, что вы тут, — очень трудный ребенок. Но утенок для человека, решившего заменить ему мать, настоящий «анфан террибль». Потому что у него более сложный «определитель» родителей. По его тезам и антитезам выходит так/ что мать прежде всего бегает вперевалочку, причем двигаться должны главным образом ноги. Во-вторых, она отзывается на утиный манер.

Как только откроете дверцу инкубатора, утята в панике кинутся от вас. Но убегают они и от чучела утки. Человек, чтобы привлечь их, должен встать на четвереньки, побежать в этой неудобной позе (от которой он давно отвык!) и закричать, как кричит утка: «Квег-гегегег». Если будете так кричать, поленившись стать на четвереньки, утята оповестят окрестности писком о своем одиночестве и не пойдут за вами. В их унаследованном от предков представлении просто не укладывается, что мать может быть высокой, как человек.

«Поэтому надо крякать, передвигаясь на четвереньках.

Я сам попробовал водить семью утят в саду биологического факультета, расположенном в тесном соседстве с психиатрической клиникой в Катержинках. Только крепкий забор защитил меня от этого знаменитого заведения, так как крякающий на корточках человек для посторонних наблюдателей с улицы не иначе как сумасшедший» (3 денек Веселовский).

Гуси-лебеди...

Гуси-лебеди — это черно-белая, пегая, птица из Австралии с очень нескладным русским названием — расщепнолапый или (немного лучше!) полулапчатый гусь. У него почти нет перепонок на лапах, темя выпуклое шишкой вверх, и он очень любит сидеть на деревьях.

Во многих странах Европы лебедь-шипун — обычная  парковая птица. Молодые лебеди  серо-бурые, через несколько лет белеют. Но среди, парковых  разновидностей появились  белые  с юного возраста. Летают шипуны с громким свистом крыльев. Зимуют порой очень далеко:   на севере Африки,  в Индии и Корее.
Во многих странах Европы лебедь-шипун — обычная парковая птица. Молодые лебеди серо-бурые, через несколько лет белеют. Но среди, парковых разновидностей появились белые с юного возраста. Летают шипуны с громким свистом крыльев. Зимуют порой очень далеко: на севере Африки, в Индии и Корее.

Это восемь видов древесных уток, которых лучше все-таки называть гусями и которые тоже весьма привержены к деревьям (гнезда, однако, строят на земле). Они окрашены ярко, довольно длинноноги, головы по виду утиные, все прочее тело скорее гусиное. Обитают в тропиках и субтропиках всего света и в Австралии.

Это белоснежная, с траурной черной каймой на концах крыльев южноамериканская коскрроба (один вид). Странная птица: ни утка, ни гусь и ни лебедь; по виду, однако, больше на гуся похожа. И наконец, пять видов лебедей, девять — гусей, пять — казарок. О них несколько подробнее.

Лебедь, как известно, бел, словно утренний снег. Но таков он лишь в странах полуночных, то есть северных. Если отсюда направимся к югу, то увидим — странное дело! — у тамошних лебедей заметно прибывает черноты. У лебедя, который плавает по водам Америки, от юга Бразилии до Огненной Земли, голова и шея черные. А тот, что живет через два океана восточнее, в Австралии, и вовсе черный как ночь. Лишь маховые перья на концах крыльев белые и кончик клюва белесый.

Самый красивый из наших лебедей, герой многих легенд, перевоплощенный сказочный принц, — лебедь-шипун. Громким звонким криком, как лебедей севера, природа его не наделила, но украсила воистину лебединой шеей. Носит он ее изящно изогнутой латинской буквой S, крылья, токуя или возбуждаясь, чуть вздымает, и они белоснежными парусами вздуваются по бортам живой ладьи. У шипуна клюв перед лбом вздут основательной шишкой, цвет ее черный, Сам же клюв красный. Посмотрите, в зоопарке живут шипуны, по красному шишковатому клюву вы их легко узнаете.

Горный гусь — житель центральноазиатских плоскогорий. Гнездится он по берегам озер и даже вдали от них втибетских  каменистых  степях (порой на   ысоте  4,5  тысячи метров). В Монголии иногда  строит  гнезда и на деревьях. По улицам Лхасы безмятежно разгуливают   горные гуси  в  сопровождении гусят.
Горный гусь — житель центральноазиатских плоскогорий. Гнездится он по берегам озер и даже вдали от них втибетских каменистых степях (порой на ысоте 4,5 тысячи метров). В Монголии иногда строит гнезда и на деревьях. По улицам Лхасы безмятежно разгуливают горные гуси в сопровождении гусят.

Другие наши лебеди (а их еще два: кликун и малый, или полярный) на клювах ни шишек, ни красного цвета не имеют. У них он в основании желтый, на конце черный. У малого желтое пятно до ноздрей не доходит, у кликуна косо вперед простирается под ноздри и за них. Оба шеи известной нам латинской буквой обычно не изгибают, а несут ее над собой, вытянув вверх.

Малый лебедь гнездится в тундрах. Кликун, благозвучный и звонкий крик которого звучит трубно «ганг-го», — южнее в лесотундрах и по берегам глухих и таежных озер от Исландии, Скандинавии к юго-востоку до Алтая, и дальше по всей Сибири. У шипуна ареал разорванный, небольшими пятнами разбросан по Европе и Азии (Дания и прибрежья Балтийского моря, низовья Дуная, Днестра, Дона, Кубани, Волги, Урала, Казахстан и междуречье Шилки и Аргуни). В Канаде и на Аляске обитают подвиды малого лебедя и кликуна. Некоторые зоологи считают их особыми видами. От наших лебедей отличают их лишь черные клювы. Американская разновидность кликуна, лебедь-трубач, в годы перед последней войной был почти совсем истреблен, осталось лишь 73 птицы. Теперь под охраной правительства расплодились эти лебеди до двух тысяч.




В Африке лебеди не живут и даже не зимуют там, кроме некоторых крайних северных мест в дельте Нила и в Тунисе.

Нет в Африке и гусей (о нильском «гусе» речь будет дальше), вообще южнее Северной Индии настоящие гуси нигде не гнездятся, лишь зимуют. Серому гусю человечество обязано премного: домашние произошли от него. Серые гуси гнездятся кое-где в Европе, а в Азии — от Урала до Дальнего Востока. От других серо-бурых диких гусей отличает их розоватый клюв.

У дальневосточного сухоноса, который тоже внес генетический вклад в образование некоторых пород домашних гусей, клюв черный и заметно более длинный, чем у всех других гусей. Знак отличия гуменника (север Европы, Сибирь) — оранжевая «перевязь» на черном клюве. Белолобого гуся (север Америки и Старого Света) — белое пятно на лбу. У пискульки (север Евразии) оно больше заходит на темя. У бе-лошея голова и тыльная часть шеи белые. У горного гуся голова тоже белая, с двумя поперечными темными полосками на затылке. На боках шеи продольные белые полосы. Наконец, белый гусь — белоснежен, как снега его родины. Только концы крыльев черные. А его родина у нас—остров Врангеля, в Америке — крайний север Аляски и Канады. Там же обитает и малый белый гусь — девятый и последний вид диких гусей. Ареалы белошейного и горного гусей ограничены менее обширным пространством: у первого — Чукотка и запад Аляски, у второго — Центральная Азия.

Краснозобая казарка. Канадсая казарка. Гавайская казарка
Краснозобая казарка. Канадсая казарка. Гавайская казарка

Казарки похожи на гусей, но поменьше. Впрочем, некоторые подвиды канадской казарки ростом с доброго гуся и даже с лебедя. Этих красивых белощеких, с черными шеями птиц акклиматизировали в Новой Зеландии и в других странах мира.

Все казарки гнездятся лишь на севере Старого и Нового Света. Все, кроме одной, гавайской. Ареал ее в масштабах земли микроскопичен: лавовые поля с небольшими зелеными лужайками на склонах гавайских вулканов. Эта казарка — сухопутная птица. Перепонки на лапах почти полностью атрофировались, без них удобнее передвигаться по каменистым предгорьям и застывшим лавовым потокам. Когда-то тысячи казарок жили на Гавайях. Охотились на них не только люди, но и собаки, свиньи, завезенные на острова мангусты, в результате осталось всего лишь 42 редкостных птицы. После второй мировой войны орнитологу и художнику Питеру Скотту (сыну известного полярного исследователя!) удалось вырастить и развести в Англии 200 гавайских казарок. Их снова завезли на Гавайские острова, там живет сейчас на свободе 500 этих птиц.

Утки

Кряковые, шилохвостые, свиязи, чирки, гаги, турпаны, крохали... Их много, очень много, 112—115 видов в странах всего света. Больше трети, 41 вид, гнездятся или залетают в СССР. Даже упомянуть всех не хватит здесь места. Ограничимся немногими.

Огарь — крупная ржаво-рыжая утка. Пеганка — черно-белая с охристой перевязью на груди — близкий родич огаря. Обе гнездятся у нас в степных и пустынных районах, в норах. Роют сами или занимают лисьи, барсучьи, сурчиные (даже жилые!). Самцы пеганок не бросают утят, а водят их, вместе с самкой «собирая иногда по нескольку выводков». Не только в этой повадке замечены у них гусиные черты, но и в некоторых анатомических признаках. Поэтому пеганок, огарей и близких к ним нильских, оринокских, Магеллановых, австралийских, куриных и других подобных «гусей» называют полугусями. Одни зоологи зачислили их, но не пеганок и огарей, в подсемейство гусей, лебедей и казарок. Другие полагают, что истинное их место в подсемействе уток.

Красноголовый нырок. Огарь. Пегянка. Гетеронетта.
Красноголовый нырок. Огарь. Пегянка. Гетеронетта.

Пеганки интересны еще тем, что нередко несколько самок несут яйца в гнезде, построенном одной из них. В нем бывает до 60 яиц! «Гнездовой паразитизм» в обычае у многих уток. Яйца длинноносого крохаля находили в гнездах черного турпана, а белоглазого нырка — в гнездах савок. В гнезде американского краснолобого нырка насчитали как-то 87 яиц! Занимаются подобными делами и некоторые австралийские утки.

Но самая замечательная утка-кукушка — южноамериканская гетеронетта. Яиц никогда не высиживает, а тайком подбрасывает их в гнезда других уток, даже чаек, болотных курочек и трубачей. Порой и в гнезда хищных птиц. Например, чиманго. Представляете положение утенка, оказавшегося под крылышком у таких родителей! Не теряя времени, он спешит поскорее удрать из страшного гнезда. Бежит затем к реке, и там пернатый подкидыш старается тоже неприметно пристать к какому-нибудь утиному семейству. Просто невероятно, как удается ему в первые часы жизни совершать подобные подвиги!

Средний крохаль гнездится   обычно   на земле  и  выстилает гнезда   темным   пухом. Многие  другие  крохали выводят  птенцов  в дуплах.  Например, большой  крохаль  (пух в его гнезде светлый) и луток. В дуплах гнездятся и гоголи, в природе   встречаются помеси   между  ними   и лутками.
Средний крохаль гнездится обычно на земле и выстилает гнезда темным пухом. Многие другие крохали выводят птенцов в дуплах. Например, большой крохаль (пух в его гнезде светлый) и луток. В дуплах гнездятся и гоголи, в природе встречаются помеси между ними и лутками.

Кряква всем охотникам известна. От нее домашние утки произошли. Ареал у кряквы обширный: Новый и Старый Свет к северу от Мексики, Сирии, Индии. Кряква — утка не нырковая. Когда кормится на мелководьях, не ныряет: погружает в воду лишь шею по плечи либо торчком встает вниз головой, так что лишь гузка над водой. Ныряет кряква в случаях исключительных, когда ранена.

Селезни кряквы, как только их утки утвердятся на гнездах насиживать яйца, собираются стаями и улетают линять в места, весьма отдаленные от гнезд. Лишь немногие линяют, прячась в камышах там же, где размножались. Тысячами собираются линные селезни в густых зарослях по берегам больших водоемов. В дельту Волги прилетают они для этого ответственного дела из Поволжья, даже из Западной Сибири и Казахстана! Линяют кряковые селезни, начиная примерно с середины июня и дней 20—25, потеряв маховые перья, летать не могут. Немало их гибнет от хищников. Утки линяют позднее селезней, когда выводки заметно подрастут. Это полная линька. Недели через две у селезней — вторая, неполная, или предбрачная, линька. У самок она позже: с сентября и до весны.

Дальневосточная черная кряква меньше обычной. Селезни даже весной в таком же скромном оперении, как и утки.

Мускусная утка. Шпорцевый гусь.
Мускусная утка. Шпорцевый гусь.

Серая утка похожа на крякву, но зеркальце на крыле белое, у крякв синее. Обитает в Северной Америке, в Европе и в Азии на восток до Приамурья.

Свиязь. Селезень с рыжими и охристыми тонами на голове, шее, груди. Спина струйчато-серая, низ белый. Очень красив! Летает быстро, ловко, как чирок. Слышен характерный свист крыльев на лету. Ареал — север Европы и Азии.

Шилохвость (север Старого и Нового Света). Знак отличия — особый, вытянутый тонким шилом хвост. Когда летит, слоено оглядываясь, изгибает шилохвость шею в стороны!

Гага гребенушка.
Гага гребенушка.

У широконоски ареал почти такой же, как у шилохвости, и тоже четкая примета: клюв на конце расширен лопаточкой (некоторая аналогия с колпицей!).

Чирками называют уток, самых маленьких в наших широтах: вес 200—400 граммов. Трескунок и свистунок — обычные у нас чирки. Оба гнездятся в Европе и Азии, к югу примерно до широты Ирана, свистунок, кроме того, и в Северной Америке. Он чуть меньше трескуика, по бокам головы зеленая полоса, у трескунка — белая. Очень красивый чирок-клох-тун гнездится у нас в тундрах, лесотундрах и в тайге Восточной Сибири.

Утки тропиков в общем подобны нашим и видом и повадками. Особая «наружность», впрочем, у африканского шпорцевого гуся. Эта длинноногая утка ростом с доброго гуся. (Некоторые зоологи ее гусем и считают.) Длинноклювая, с красным голым «лицом», белощекая, сверху черная, снизу белая. Походка у нее как у аиста, при каждом шаге «кланяется» и ноги ^поднимает похоже — «парадно», важно, не спеша. Но, когда требуется резвость, бежит быстро, но тоже не по-утиному, а вроде как голенастая птица: тело не пригибает к земле, а держит высоко. И самое замечательное, у шпорцевого гуся (или утки?) спереди, на сгибе каждого крыла, острые шпоры, как у паламедей, которых тоже иногда, усложняя путаницу, называют шпорцевыми гусями.

Те специалисты, которые шпорцевых гусей считают все-таки утками, в ближайшие к ним родичи определили мускусных уток Америки. Это довольно странные на вид создания. Возможно, вы их видели в Московском зоопарке. Приземистые, массивные, черные, с зеленым блеском. В зоопарках попадаются и белые, и пегие, и бурые, и серые — это все культурные, одомашненные формы. Дело в том, что инки, государство которых разгромили испанцы во главе с Франсиско Писарро, вывели от диких мускусных уток домашние породы разной окраски. Позднее их привезли в Европу. Здесь их и в наши дни разводят на птицефермах. Птицеводы ценят мускусных уток за хорошую выносливость, способность к быстрому откорму (селезни весят до четырех килограммов) и за то, что они несутся дважды в году. С домашними утками, потомками кряквы, мускусные дают неплодовитые помеси.




Теперь из тропиков перенесемся на Крайний Север, туда, где гнездятся гаги, знаменитые своим изумительным пухом, на морские побережья Европы, Сибири и Америки.

...Зима еще — январь, февраль, а гаги тронулись в путь. Плывут все севернее: продвигаясь туда, где день успел уже отвоевать у полярной ночи лишний светлый час. Гаги, зимовавшие у Мурмана и Северной Норвегии, к апрелю добираются (вплавь!) до Белого моря и Новой Земли.

Они еще на зимовках разбились на пары. Но и холостяков хватает. Порой и дюжиной собираются вокруг супружеской пары. Тогда драки бывают. Обычно утка сама своему селезню указывает, кого бить и гнать сначала, а кого потом. В это зоологи прежде не очень-то верили, но Нико Тинберген и другие этологи доказали, что гаги, как кряковые и другие утки, «подстрекают» своих селезней к агрессивным выходкам очень сходными приемами.

Обычно дело происходит так. Самец дремлет или чистит перья, равнодушный к тому, что чужие селезни приблизились на дистанцию, которую любой ревнивый муж нашел бы недозволенной. Тут утка, тоже дремавшая, с возмущенным «кокококок» вытягивает шею в сторону одного из расположившихся вокруг чужих селезней и клювом, как перстом, указывает прямо на него. Затем, откинув шею назад, поведет несколько раз головой вверх-вниз и опять укажет клювом на того же селезня. Теперь никакие силы не удержат ее супруга на месте. Дремоту как рукой снимает. Он кидается в драку на того, кого ему велено бить. Но, бывает, она тут же указывает на другого. Тогда, быстро переменив фронт, ее послушный кавалер ринется на этого. Забавно, говорит Тинберген, смотреть, как он точно по ее указанию кидается то на одного, то на другого противника.

Отогнав всех на дозволенное расстояние, гордый успехом своего предприятия селезень издает своего рода победный клич, который звучит, однако, довольно глухо и монотонно, похоже на голубиное воркование. Это и есть «воркование» влюбленного селезня — он токует! Встал в воде торчком, трепеща крыльями. Шею откинул назад, клюв то прижат к груди, то вскинут вверх. На суше поза токования иная, тетеревиного типа.

В первые дни, прибыв на родину, гаги на берег не выходят, все время на воде. Плавают на гребнях волн у самого прибоя или удаляются дружными парами в глубь бухты, на морской простор. Ныряют тоже вместе: впереди самка, селезень за ней. Она бурым пятном быстро исчезает в глубине, он, весьма заметный, черно-белый, долго еще белеет в прозрачной синеве. Но вот и его не видно. На пять, десять, двадцать метров погружаются они — до самого дна. Там, схватив моллюска, червя или рака-бокоплава, как пробки, выскакивают на поверхность. Глотают моллюсков целиком с раковинами, даже если длина их 10—12 сантиметров! Шея птицы вздувается бугром, обозначая путь отправленного в желудок моллюска. Едят и морских ежей, офиур, морских звезд. Но у этих обычно глотают только один-два «луча», оторвав их.

Но вот гаги вышли на берег: пора строить гнезда. Сначала то тут присядет утка, то там. Поскребет немного землю и на новое место уйдет, словно не решет нее, где быть гнезду и не рано ли еще. Селезень ходит за ней и тоже пробует лапами копать, но заметно, что дело это не очень его увлекает. С каждым днем утка все усерднее сгребает землю и наконец, решившись, роет ямку глубиной сантиметров десять. Устилает травинками, листьями. Посидела немного, и зеленоватое яичко в ямке!

Пуха еще в гнезде нет. Уходя, прикрывает утка яйцо пока только увядшей зеленью. Как четвертое яйцо появится, будет и пух. Утка щиплет его у себя на брюхе. Скоро пуха в гнезде столько, что яйца «тонут в нем».

«Пух обладает исключительной легкостью и малой теплопроводностью, пользуется заслуженной слазой лучшего в мире естественного утеплителя... Промысел гагачьего пуха известен с древних времен. В Исландии первые попытки правильного использования гагачьих гнездовий относятся чуть ли не к XII— XIII векам. Россия, по некоторым данным, в начале прошлого столетия занимала на мировом рынке первое место по экспорту гагачьего пуха, который заготовлялся и вывозился в количестве нескольких десятков тонн ежегодно» (профессор А. В. Михеев).

В Норвегии и Исландии «предприимчивые» люди огородили заборами некоторые гнездовья гаг и собирают там драгоценный пух. Гаги к разбою привыкли и каждый год прилетают гнездиться за заборы, где их, обирая, однако, и от хищников охраняют, разорять гнезда не позволяют.

Посидев около 27 дней на утонувших в пуху яйцах, почти не покидая их, чтобы поесть и попить, мать-гага услышит первый писк из-под разбитой скорлупы. Селезень не услышит: лишь только его подруга утвердится на гнезде, он в компании других сотоварищей уплывает в море, потом на линьку, «на уединенные острова».

Утята обсохнут и уже ловят комаров, зелень разную клюют. На вторые или третьи сутки мать ведет их к воде. Через два месяца, подросших, бросает, посвящая теперь все время только себе.

Кроме обычной гаги, о которой шла речь, еще три вида гаг гнездятся на севере Старого и Нового Света: гребенушка, очковая и малая, или сибирская.

назад содержание далее









© ANIMALKINGDOM.SU, 2001-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://animalkingdom.su/ 'Мир животных'

Рейтинг@Mail.ru
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь