АПРЕЛЬ

Семья маленького кашалота пасется в районе тридцатой параллели, к северо-западу от острова Гуадалупа и к югу от калифорнийских островов Чаннел. Девятьсот миль отделяют китов от того района, где в начале января сражались самцы; в действительности киты - и старые, и молодые — прошли гораздо больший путь, так как двигались они не по прямой. Теперь они присоединились к такому большому стаду, что с корабля кажется, будто белые фонтаны пара покрывают весь горизонт на западе.

Апрель

Небо на севере темнеет. День клонится к вечеру. С минуту два самца плывут рядом, затем тот, у которого на спине белеет круглое пятно размером с тарелку (шрам от старой раны), замечает самку и сворачивает за ней. Несколько часов самец и самка плывут бок о бок, иногда он касается плавником ее плавника, или задевает ее хвостом, или прижимается к ней боком. Оба молчат. Ни самец, ни самка не охотятся. Они не ныряют, но подолгу остаются под водой. Наконец самец поднимается чуть выше самки и осторожно прижимается к ее спине. Потом отстает и минут пять идет следом за ней. Нет сомнений в том, что именно самец является активной стороной. Вот он набирает скорость и на ходу прижимается к брюху самки, затем обгоняет ее и переворачивается, показывая ей брюхо, затем опять спину. Потом проносится перед китихой, расставив плавники в стороны,— принимает необычные позы, стараясь привлечь внимание самки. Темп его танца убыстряется. Самка отзывается на ухаживания самца: она переворачивается вверх брюхом, и самец проплывает над ней, прижимаясь к ее возбужденному телу. Затем киты вновь плывут бок о бок; самец хватает самку за челюсть. Они трутся головами, щелкают челюстями, сталкиваются лбами. Это продолжается в течение получаса.

В северной части небосклона растет черная туча, и на горизонте небо уже сливается с морем в пелене дождя.

Наконец киты вертикально всплывают к поверхности. Их черные головы заслоняют потемневшее небо. Прижавшись брюхом к брюху, киты касаются друг друга плавниками; с их теплых чистых боков стекает вода. Несколько секунд продолжается соитие, затем оба с оглушительным плеском погружаются в воду.

Стадо не стоит на месте — оно перемещается то к северу, то к северо-западу, его средняя скорость составляет около трех узлов; примерно с такой скоростью идет пешеход. Еще несколько дней — и в движениях каждого кита будет отчетливо заметно сезонное возбуждение. Всплывает самец — дыхало его расширяется и конвульсивно сжимается, глаз словно подмигивает, мышцы под слоем жира вдруг собирают кожу в неожиданные складки. А наш маленький кашалот спокойно сосет молоко, и его мать настороженно держится в стороне от возбужденных самцов.

Среди ветра и дождя совокупляется еще одна пара китов, на этот раз — в горизонтальном положении. Налетает шторм, и стадо скрывается в сплошной пелене воды.

Возникает вопрос, быть может, 
Левиафану... долго не выстоять 
против широкой облавы и 
такого беспощадного уничтоже- 
ния; быть может, он будет в 
конце концов полностью истреблен 
по всем морям и океанам,
 и последний кит, как и последний 
человек, выкурит последнюю 
трубку и сам испарится с ее 
последним дымком? 
Герман Мелвилл 

У китобойного промысла обширная и сложная история. В ней то и дело натыкаешься на споры о проблеме собственности. Кому принадлежат киты? Что означает «свободная охота» в океане? Речь ведь идет о промысле, который приносит сто пятьдесят миллионов долларов в год.

Пионерами китобойного промысла были первобытные охотники, вооруженные весьма примитивным оружием; а последними охотниками на китов станут, вероятно, наши современники, вооруженные такой жестокой и такой сложной техникой, что для работы с ней потребуется специальное образование. Первые китобои преследовали китов, вооружившись копьями с костяными или каменными наконечниками. Эти примитивные гарпуны прикрепляли к поплавкам, изготовленным из дерева или шкур. Лишь после многодневной борьбы, которая вконец изматывала кита, охотники отваживались приблизиться к нему, чтобы нанести последний, смертельный удар. Однажды какой-то охотник, не удосужившийся привести в порядок свой гарпун после очередной охоты, случайно заметил, что кусок гнилого мяса, приставший к наконечнику, служит чем-то вроде талисмана — ускоряет смерть очередной жертвы. Нам с вами известно, что такое заражение крови, но охотник, который впервые обнаружил магическое действие отравленного гарпуна, не знал о сепсисе и лишь по чистой случайности сделался первым шаманом китобойного промысла.

Некоторые из китобоев северных племен, вероятно умели убивать китов при помощи ядов, приготовленных из ядовитых растений. Первым экспериментом такого рода были, очевидно, попытки отравления мелких рыб в прибрежных заводях. Начало применения яда для целей охоты уходит в седую древность.

Японцы, всегда державшие первенство по части использования морских богатств, умели плести особые сети, столь прочные, что с их помощью ловили даже крупных китов.

Нетрудно представить себе, как наши нецивилизованные предки распоряжались свежей — или не очень свежей — тушей убитого кита. Мясо они ели. Жир разливали в чаны и котлы — он шел для освещения и обогрева стойбищ и жилищ. Кости шли на изготовление инструментов и орудий, а также посуды. Сухожилия заменяли нитки.

Каждое новое усовершенствование китобойного судна и китобойного гарпуна позволяло охотникам уходить все дальше от берегов. В шестидесятых годах девятнадцатого века придумали наконец начинять гарпун взрывчаткой. Это изобретение Свенда Фойна возвестило начало нового, последнего века китобойного промысла. Фойн получил патент на свой разрывной снаряд накануне рождества; в тот день он записал в своем дневнике: «Благодарю тебя, Господи. Ты и только Ты совершил это».

Надеюсь, что памятника Фойну не поставят, но вполне понимаю людей, которые с чистой совестью воздавали почести человеку, обогатившему Норвегию — пусть даже и ценой величайшей катастрофы для китов.

Американцы убили первого кашалота в 1712 году, когда китобойное судно из Новой Англии, охотившееся в прибрежных водах на настоящего гладкого кита, унесло штормом в открытое море. Своего расцвета американский китобойный флот достиг в 1846 году: в него входило тогда семьсот тридцать пять судов — шлюпов, шхун, бригов, барков и прочих. Некогда Соединенные Штаты Америки гордились своим китобойным флотом — теперь у них осталась только одна база по переработке китов в Калифорнии.

В начале девятнадцатого века важнейшими продуктами китобойного промысла были жир и китовый ус. Когда в 1859 году из первой нефтяной скважины в Пенсильвании забила нефть, это был сокрушительный удар по торговле китовым жиром: жир перестали считать лучшим средством для освещения жилищ. Китовый ус (который в 1897 году шел по пять тысяч долларов за тонну, потому что из него делали корсеты) в двадцатом веке заменили пластиком. Однако и сегодня кости, внутренности и прочие продукты охоты на китов находят широкое применение, а мясо по-прежнему идет в пищу; в Японии его ежегодное потребление составляет более ста тысяч тонн.

В 1904 году Кристиан Ларсен основал китобойную станцию на острове Южная Георгия — и началось великое опустошение Антарктики: промысел, развернувшийся в южных полярных водах, унес больше миллиона китов. В 1923 году китобойный промысел окончательно избавился от необходимости опираться на береговые базы: теперь китобои в основном охотятся с плавучих заводов, которым приданы различные вспомогательные суда. Такие китобойные флотилии месяцами бороздят международные воды, не заходя в порты. Весь охотничий сезон днем и ночью китобойцы убивают китов и доставляют их туши на плавучие заводы для переработки. По последним имеющимся у меня сведениям, в настоящее время насчитывается более двухсот пятидесяти таких специальных судов.

Человек не устает искать более легких и дешевых способов убийства китов: он пытался травить их стрихнином, цианистыми препаратами и кураре, пробовал убивать их электрическим током; он ищет их в океане со специальных самолетов и вертолетов, связанных по Радио с китобойцами. Китобойцы оснащены теперь специальной системой локаторов, которые позволяют обнаруживать китов даже ночью, в полной темноте. Специальная установка, так называемый «китопугач», изматывает китов, обращая их в паническое бегство с помощью ультразвука,— а с утомленными китами чегче расправиться. Как будет дальше развиваться подобная человеческая техника? Может быть, для поисков последнего кита нам придется использовать Космическую технику? Или мы попытаемся привлечь его, прокручивая под водой пленку, на которой записан зов кита, ищущего свою подругу, или плач китенка, зовущего мать?

Надеюсь, меня не поймут превратно. Я приветствую всякое изобретение, позволяющее убивать дешевле, гигиеничнее и гуманнее. Но если мы станем применять новые изобретения безответственно и бесконтрольно, будущие поколения с полным правом осудят нас за то, что мы уничтожили величайшее из существ, когда-либо живших на Земле.

Последняя на Земле стеллерова корова погибла всего через двадцать семь лет после открытия Командорских островов. Ее забили дубинками в мелкая водном заливе Берингова моря. Это животное, весившее более четырех тонн, было последним представителем одного из трех видов единственного отряда морских млекопитающих, который питается морскими водорослями. Мы никогда не узнаем многих тайн устройства организма этого животного. Что помогало морской корове переносить чрезвычайно холодные зимы? Какие механизмы помогали ей справляться с высокой концентрацией солей в пище? Как она оборонялась от своих врагов? Мы не узнаем и о многих других особенностях строения и поведения этого животного, — а ведь лишившись возможности исследовать организм стеллеровой коровы, мы закрыли себе еще один путь к noниманию процессов, протекающих и в организме человека.

Все виды животных, а в особенности высокоспециализированные животные, являют собой сокровищницу знаний, из которой человек черпает разгадки различных тайн. Сама по себе сложность организма животного есть залог его величайшей ценности для человечества. Ни одна научная лаборатория, какими бы средствами она ни располагала, не сумеет сконструировать и изготовить даже волоска с морды морской коровы.

Если же относиться к китам не как к уникальным живым организмам, а просто как к резервуарам жира, и запасам белков, то, разумеется, можно обойтись и без китов. Перебьем всех китов и будем есть планктон, который составляет основу пищевой пирамиды океана. Вместо каждого килограмма китового мяса будем добывать в море тонну микроскопических растений; пускай морское сено станет нашей пищей! Только учтите, что вкус у нее будет соответствующий, да и собирать ее из моря будет недешево: сено не вытащишь на палубу в виде компактной, прекрасно упакованной, готовой к употреблению пятидесятитонной китовой туши.

За тридцать лет мировая популяция синих китов уменьшилась в сто раз — до одной тысячи голов. С точки зрения китобойного промысла, этого вида кита уже не существует на Земле. Не только полосатики, но и многие другие виды китов подвергались хищнической добыче в начале шестидесятых годов нашего века — и в северном, и в южном полушариях. Сейчас в северных водах Мирового океана четыре вида китообразных вымирают быстрее, чем размножаются: синий кит, горбач, финвал и кашалот. В наши дни только три страны все еще занимаются пелагическим китобойным промыслом, причем прибыльность этого промысла вызывает большое сомнение. Средний размер добываемых китов все время идет на убыль, поэтому приходится убивать все больше китов. Количество китов, добываемых в среднем за один день промысла, также неуклонно уменьшается, и этот факт еще раз подтверждает то, что нам прекрасно известно: киты исчезают из Мирового океана. Ежегодная добыча китов в Антарктике до сих пор составляла около пятнадцати тысяч голов. Для того, чтобы предотвратить полное истребление китов, эту добычу на много лет придется ограничить двумя тысячами голов в год.

Только международные соглашения и международный контроль могут спасти китов от трагической гибели. Однако мы слишком ревнивы и подозрительны, а крупные страны к тому же руководствуются прежде всего военными и экономическими соображениями. Еще в 1963 году было решено установить международный контроль над китобойным промыслом, однако правительства, подписавшие соответствующее соглашение, чрезвычайно неохотно его исполняют.

Надежду — правда, довольно слабую — обещает предложение, сделанное Джоном Галландом из Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО). По плану Галланда, судьбой китов должна заняться Организация Объединенных Наций, точнее, Международная китобойная комиссия. Деятельность этой комиссии будет сосредоточена на трех главных аспектах — лимиты и квота добычи китов каждого вида; ограничение годовой добычи для каждой страны; и проверка соблюдения этих ограничений. Размеры предельно допустимой квоты будут зависеть от результатов биологических исследований, а успех этого плана — от нашей доброй воли, нашего здравого смысла и уважения к Жизни (Эта краткая история китобойного промысла основана на многих источниках, главные из которых: И. Дж. Слийпер «Киты» (Лондон, 1962); Ф. С. Фрейзер «Киты и китобойный промысел» (см. сб. «Исследования Антарктики: обзор британских научных достижений» под ред. Р. Пристли, Р. Эйди и Дж. Робина. Лондон, 1964); Н. А. Макинтош «Запасы китов» (Лондон, 1965); Джон Галланд «Использование ресурсов китобойным промыслом в Антарктике» («Journal du Conseil», т. 31, с. 330-341, Копенгаген, 1968) )... Готовы ли мы следовать плану Галланда?