ФЕВРАЛЬ

D то время как тысячи и десятки тысяч кашалотов пасутся в умеренных водах северной части Тихого океана, несколько сот самцов охотятся в ледяных водах более высоких широт, где течения Берингова моря встречаются с тихоокеанскими течениями. Это старые самцы, выходцы из разных морей(некоторые из них в прошлом путешествовали и с семьей маленького кашалота). Одни самцы родились под благоуханными ветрами Каролинских островов, другие — в районе островов Гилберта или Маршалловых, многие впервые увидели свет в открытом океане, далеко от каких-либо берегов. Охотничьи угодья этих китов растянулись дугой на две тысячи миль, от Кадьяка на востоке до Командорских островов на западе, а на севере они ограничены опасными течениями, приносящими плавучие льды из Северного Ледовитого океана.

Февраль

Самцы плывут, поднимаясь и опускаясь в ритме никогда не успокаивающихся валов открытого океана. Зимние дни коротки и сумрачны, шум волн то и дело перекрывается воем шквалов, которые рождаются в просторных долинах Алеутских островов и яростно проносятся над морем. Летящая пена и бушующие волны сливаются в одну сплошную пелену тумана и брызг, а через час шквал прекращается — так же внезапно, как начался. Сквозь снег и ледяной дождь, под огромными, густыми облаками тумана киты продолжают преследовать добычу — даже темными, непроницаемо черными ночами. Они никогда не останавливаются. Им не нужен отдых. Наоборот — постоянная работа мышц необходима, чтобы не мерзнуть в ледяных морях.

Широкими проливами меж Алеутских островов киты идут в воды Берингова моря. Они избегают заходить в узкие проливы с предательскими течениями, рождающимися от столкновения северных и южных океанских валов; единоборство этих двух стихий порой вздымает море страшной пенистой зеленой стеной, а порой внезапно выносит всю воду из пролива, обнажая уродливые острые рифы.

Временами свежий ветер вдруг разрывает облака, и над северным горизонтом появляется луциая радуга, ненадолго расцвечивающая синее небо. Лунная радуга похожа на солнечную, но цвета ее, разбавленные синевой ночи, мягки и прозрачны.

Двигаясь по своим регулярным маршрутам, киты иногда проплывают вблизи островов Алеутской гряды, самых чистых и прекрасных островов на свете. Это острова вулканического происхождения. Их белоснежные вершины поднимаются выше трех тысяч метров над уровнем моря, а в недрах их дремлет огонь, который иногда вырывается на поверхность, украшая вечные снега султанами дыма и пламени и пелериной вулканического пепла. Ландшафты этих островов графичны и чисты, здесь нет лесов, и ничто не мешает ветрам свободно разгуливать по земле; живут здесь лишь песцы и птицы.

Вот желтоглазый песец изящно ступает по зимнему берегу, переворачивает камни и слизывает языком с песка мелких насекомых или разрывает выброшенные на берег водоросли в поисках запутавшихся в них рыб и мертвых чаек. Зимой песец не побрезгует ни одним, даже самым крошечным и отвратительным кусочком и не прекратит поиски, пока желудок его не будет набит до отказа: в пищу годится все, что хотя бы отдаленно напоминает мясо. Если обитателям острова повезет, мощный зимний прибой вынесет на берег тушу кита. Тогда песцы будут неделями пировать, проедая длинные норы в горе разлагающегося мяса. В песке появятся тропинки, ведущие к китовой туше. Серебристый мех песцои сваляется и потемнеет от жира, вид их будет ужасен до тех пор, пока осенью природа не снабдит песцов новыми шубами.

Издалека острова кажутся совсем белыми, но когда приближаешься к ним, видны участки коричневого и серого — это складываются в причудливый узор буйные saросли трав, и голые стебли борщевика, и шероховатые, обветренные валуны, и тонкие, гибкие ветви кустарников, которые приспособились к холодному, сырому климату севера.

Тяжело пикируют с утесов и садятся на воду краснолицые бакланы; они поводят головами из стороны в сторону, словно чему-то удивляясь. Появляются из тумана и опускаются на воду рядом с китами крошечные малые конюги. Во всем мире этих птиц осталось всего около двух тысяч (представьте биологический вид, биомасса которого во всем мире составляет сорок килограммов!) — вымирающее племя, последние остатки вида. На Алеутских островах пережидают зимние штормы топорики. Эти смешные морские попугаи с пучком перьев на голове (они встречаются в разных уголках земного шара) летом роют ямки в земле и, отложив яйца в потайных тоннелях, к зиме возвращаются в бурное море.

Есть птицы, которых киты видят по ночам, — это маленькие, как ласточки, качурки. Они стремительно проносятся в темноте, внезапно пикируют в воду, чтобы схватить комочек светящегося планктона, и снова порывисто взлетают над волнами.

В водах Алеутских островов суда появляются крайне редко, ибо большая часть этих островов совершенно безлюдна. В устьях рек, между мягких, округлых холмов здесь иногда находят следы древних становищ — груды полуистлевших костей, скелеты и зубы морских животных, указывающие на то, что когда-то здесь жили мужчины, женщины и дети. Однако двести лет назад на острова явились европейцы, которые и погубили туземцев. Краток и печален этот период истории Алеутских островов, ставших еще одним напоминанием о том, как жестоко обращается человек со своими собратьями.

На всей земле сейчас не осталось ни одного чистокровного алеута.

Этнологи установили, что алеуты пользовались весьма своеобразным методом охоты на китов. Особые шаманы — служители китобойного культа — по тайным рецептам готовили варево из корней ядовитых растений, таких, как борец волчий (аконит), лютик едкий, ветреница (анемон), и вымачивали в нем наконечники стрел и гарпунов. Охотники спускали на воду обтянутые шкурами лодки и, окружив кита, старались вонзить в него как можно больше отравленных стрел и гарпунов. Следовало длительное ожидание; наконец кит умирал от паралича и тонул. Много дней спустя, если тому благоприятствовали волны и ветер, всплывшую тушу выбрасывало на берег, и алеуты принимались пировать. Но если ветры и волны не благоприятствовали охотникам, китовую тушу уносило на юг или на восток, за много сотен миль, и в конце концов ее выносило на какой-нибудь отдаленный берег, — к ужасу местных жителей.

Высоко над угодьями алеутских китов в темно-синем небе проходит трасса реактивных самолетов, летящих с Аляски на Восток и обратно. Некоторые из самолетов приземляются на аэродромах в районах Колд-Бей, острова Адак и других военно-воздушных баз, о которых мы мало что знаем; когда самолеты снова с воем взлетают в небо, испуганные киты в панике уходят на глубину.

Алеутская дуга — геологически молодой и беспокойный район нашей планеты. Океанское дно здесь подвержено частым сейсмическим колебаниям. Когда на острове Хоккайдо или в Анкоридже и Сиэтле вздрагивают стрелки сейсмографов, кашалоты тоже ощущают эти подводные удары и замирают, вслушиваясь в гул океанских глубин.

Я был там однажды летом и видел берег, на котором стоял когда-то маяк Скотч-Кэп. Темной апрельской ночью, за год до моего визита, огромная волна высотой тридцать метров, возникшая в районе впадины возле острова Унимак, обрушилась на берег и уничтожила и маяк и всех находившихся на берегу людей.

Роковые случайности и катастрофы — вполне обычное явление в жизни обитателей северных морей. Иногда китов и тюленей, рыб и морских птиц Алеутских островов губят самые неожиданные происшествия. Случается, что в море находят животных — одиночек и целые группы, — погибших от ожогов. Быть может, это жертвы морских гейзеров — подводных извержений горячего пара и сернистых газов? А иногда на берегу находят тела тюленей и птиц, не имеющих никаких следов травм. Быть может это жертвы отравления знаменитым "красным приливом?"

Четвертое февраля. Три кашалота из стада самцов охотятся на мойву в Кроноцком заливе у берегов Камчатки. Здесь водится множество этих серебристых, похожих на корюшку рыбок. Они невелики (всего пятнадцать — двадцать сантиметров в длину), но мясо их нежно и вкусно. Блестящие серебристые рыбки сверкают в воде, точно тысячи внезапно рассыпавшихся лезвий.

На западе низко над горизонтом появляются бледные отсветы: это в темных облаках отражается лед. Присутствие льда, а также и некоторые другие приметы говорят кашалотам о том, что здесь проходят западные границы их охотничьих угодий. Киты медленно разворачиваются и уходят в сторону Америки.

Тишину зимнего дня нарушают негромкие вздохи десятка дельфинов, которые тоже ловят мойву. Это так называемые китовидные дельфины — у них, как и у настоящих гладких китов, нет спинного плавника. Стайка черно-белых дельфинов держится неподалеку от кашалотов; они ленивы и медлительны — вероятно, уже наелись рыбой до отвала.

На поверхности появляется усатая морда морского котика. Это самец. Он крепко держит зубами рыбу и трясет головой, разламывая ее на куски, которые он мог бы проглотить. (У котика нет лап, чтобы держать добычу.) Во все стороны летят мелкие брызги, кольцом окружая голову котика. Пикирует чайка, привлеченная разлетающимися в воздухе серебристыми кусочками мяса. Как и кашалоты, этот котик решил перезимовать на севере, у кромки дрейфующих ледяных полей. Его летняя резиденция — скалистый остров, расположенный недалеко от Сахалина, в Охотском море (Автор имеет в виду остров Тюленей. - Прим. ред.). Эту зиму он проведет в одиночестве, вдали от своих собратьев.

В глубине под темным утесом на южном берегу острова Амукта, лежащего у побережья Аляски, в зарослях скользкой алярии пасется треска. Глубина здесь около двадцати метров. Поедая крабов, улиток, морских звезд и морских ежей, треска пробирается между коричневыми растениями. Эти темно-серые, метровой длины рыбины отличаются огромными выпученными глазами, громадной пастью и постоянно трясущимся отростком, свисающим с нижней челюсти. В тусклом подводном свете треска замечает движущуюся тень, очерченную серебристыми пузырьками. Треска бросается вперед и хватает добычу своими тонкими, острыми зубами. Это баклан, морская птица, которая глубоко ныряет, охотясь на рачков и мелких рыбешек (в том числе и на мальков трески). Рыба и птица сражаются среди подводных водорослей, но треска — в своей стихии, и она побеждает; голова баклана исчезает в пасти трески, еще мгновение и птица проглочена целиком.

Вечером эта треска заплывает в пролив между островами Амукта и Юнаско. Позже, около одиннадцати часов, идущий проливом кашалот на ходу проглатывает треску. Таким образом, круг почти замкнулся: рыба сожрала птицу, которая охотилась на мальков, поедавших веслоногих рачков копепод, которые питаются диатомовыми водорослями. В желудке кашалота эта треска скоро будет переработана в питательные вещества, поддерживающие его жизнь, а ее кости и чешуя, вместе с костями и перьями баклана, будут извергнуты и сделаются добычей разнообразных гнилостных грибков и бактерий, которые превратят эти отходы в вещества, питающие новые поколения диатомей.

Повернув на восток, кашалоты слышат в воде слабые пульсирующие звуки, не похожие ни на один звук, слышанный ими прежде. Они инстинктивно уходят в глубину, ибо непонятное равнозначно опасному. Проходит всего несколько минут — но непонятный шум уже приблизился почти вплотную. Один из кашалотов всплывает подышать. Над водой показывается черная мокрая воронка его дыхала — и кит вдруг слышит выстрел и чувствует, как что-то вонзается ему в спину. Воду и воздух сотрясает громкий рев моторов. На смену первому шоку приходит легкая колющая боль. Кит пускает торопливый фонтан (точно струя пара вырвалась из трубы паровоза) и ныряет, не успев полностью провентилировать легкие.

В десяти метрах над водой завис ярко-оранжевый вертолет, на борту которого чернеет русская надпись — «Третья звезда (Полет «Третьей звезды» - вымышленная история )». Под брюхом вертолета — длинные цилиндрические поплавки. Вертолет взмывает вверх; винт обрушивает на воду мощную струю воздуха, которая создает на поверхности концентрические волны, пересекающиеся с волнами, поднятыми нырнувшим китом. В окне вертолета - бледное лицо. Кажется, женское?

«Третья звезда» работает по заданию советской научно-исследовательской станции в Петропавловске (Автор имеет в виду Камчатское отделение Тихоокеанского научно-исследовательского институтарыболовства и океанографии. - Прим. ред.), где круглый год занимаются изучением моря и разных аспектов рыболовства. Прошлым летом Людмила Грекова, двадцатидвухлетняя сотрудница станции, высказала мысль, что легче метить китов с вертолета, чем гоняться за ними на научно-исследовательском судне. Некоторое время ее предложение медленно двигалось по соответствующим административным каналам, но когда оно дошло до молодого начальника, на которого идея девушки и ее серые глаза произвели большое впечатление, станция получила разрешение на эксперимент.

И вот сегодня, четвертого февраля, из охотничьего ружья двенадцатого калибра, выставленного в окно вертолета, был пущен стальной цилиндр, который и вонзился в жировой слой на спине кита. Вертолет с пилотом и двумя пассажирами на борту полетел дальше в поисках других объектов эксперимента. Людмиле удалось обнаружить и пометить еще трех китов, причем из этих трех выстрелов только один, быть может, оказался не слишком успешным: в критический момент вертолет качнуло, и метка вонзилась в бок кита под слишком маленьким углом. (В пенистой воде не было видно, вошла ли она под кожу.)

К этому времени первый из помеченных китов удалился уже на пятьдесят миль к востоку: он развивает предельную скорость в надежде избавиться от причиняющего боль предмета. Через неделю рана у него на спине закроется, а еще через неделю пройдет и всякая боль. Следующим летом этого самца убьет гарпунер японского китобойного судна, и блестящий цилиндр будет обнаружен на дне жироваренного котла, когда чумазый рабочий станет лопатой чистить котел. Биолог раздраженно пожмет плечами, а вечером снова пожалуется капитану: «Неужели раздельщики не могли обнаружить метку вовремя?» Биолог, конечно, зарегистрирует найденную метку, но теперь он не знает, какой из сегодняшних китов принес ее — может быть, огромный старый самец, доставивший китобоям девяносто бочонков жира, накопленного за пятьдесят лет жизни?

Второй помеченный самец будет четыре года и три месяца носить свою метку — номер пятьсот пятьдесят девять. Затем его убьет гарпунер с китобойца, направляющегося на промысел в Антарктику. Этот самец ненадолго прославился как первый кашалот, о котором наверняка известно, что он пересек экватор. Он найдет свой конец к северу от острова Гвадалканал (Соломоновы острова), в четырех тысячах миль от Кроноцкого залива. Ученые заключат, что в своей жизни этот кашалот проходил не меньше тысячи миль в год,— хотя ни один из них не узнает, каким путем шел кашалот, когда он отдыхал, когда снова отправлялся в дорогу.

Второй пассажир вертолета, биолог Юрий Соколов, с увлечением участвовал в сегодняшней погоне, но не сумел испытать свое изобретение, с помощью которого он надеялся проследить за подробностями извилистого маршрута кашалота. До сих пор никому не удавалось успешно применить подобное устройство: это миниатюрный радиопередатчик, который заключен в заостренный стальной цилиндр и работает на залитых воском батареях.

Когда вертолет уже подходит к Кроноцкому заливу, Юрий замечает группу малых полосатиков — самых мелких из усатых китообразных, которые посещают заливы побережья. Юрий обращается к пилоту, жестом давая ему понять, что намерен все же выполнить программу, намеченную при вылете с базы. Вертолет снижается; белые поплавки нацеливаются на группу китов. Охваченный легкой нервной дрожью, Юрий пристраивается с гарпунным ружьем возле окна. Ветер срывает с биолога очки, глаза его слезятся. Но он прицеливается и нажимает на спусковой крючок. Трах! Взрывается заряд черного пороха; восьмисотграммовый снаряд вонзается в спину кита, позади спинного плавника. Снайперу не видно, что происходит дальше, — но красивый, блестящий цилиндр, нашпигованный печатными схемами, транзисторами и прочими миниатюрными деталями, как будто попал в цель. В полном соответствии с программой цилиндр выбрасывает наружу гибкий стержень антенны. Испуганный кит нырнул.

Юрий склоняется к приемнику, установленному на полу вертолета, и надевает наушники. Он напряженно вслушивается, надеясь уловить электронное мурлыканье, которому обучили снаряд его создатели. Но как ни вслушивался биолог, желанный сигнал обнаружить не удается: приемник молчит. Тщательно сконструированный снаряд казалось бы, застрахованный от всех неполадок, опять подвел молодого ученого.

Животные формируются под влиянием природных сил, которых они не понимают. Для них не существует ни прошлого, ни будущего. Им ведома лишь жизнь нынешнего поколения — его следы на земле, его невидимые пути в воде и в воздухе.

Лорен Эйсли (Лорен Эйсли «Долгое одиночество» («American Scholar», с. 57, зима 1960-1961 года) )

Каким образом кашалот находит дорогу в море?

Как он прокладывает свой курс? По каким невидимым приметам он каждый год снова находит дорогу к районам спаривания? Какие вехи и маяки помогают ему?

Я задаю эти вопросы, но не имею на них ответов. Человечество все еще ищет их. Биологи будущего расскажут людям, чем руководствуется кашалот в своих скитаниях. Будущее проверит новые теории, оценит их выводы и выяснит, что именно играет решающую роль в передвижении кита по океанам.

Биолог будущего учтет и магнитное поле Земли (которое указывает нам направления на север и на юг), и силу Кориолиса (которую порождает вращение Земли), и изменение высоты солнца над горизонтом (и соответствующую поляризацию света), и химизм воды и ее температуру, и направление и силу преобладающих ветров, и положение небесных тел — учтет все это и решит, воспринимает ли кит подобные морские, земные и внеземные параметры и что они говорят кашалоту, регулярно возвращающемуся на привычные места.

А может быть, миграция китов — это весьма несложный процесс, и молодые киты попросту следуют за вожаком и, постепенно запоминая приметы, выучивают дорогу.

В начале нашего века передвижениями китов заинтересовался один выдающийся зоолог; постепенно он многое узнал о местах, посещаемых китами, однако почти ничего не узнал о том, как киты находят эти места. Это был Чарлз Хаскинс Таунсенд (Чарлз Хаскинс Таунсенд «Распространение некоторых китообразных: данные, полученные при изучении записей судовых журналов американских китобойных судов» (ж. «Zoologiса», т. 19, с. 1-50, 1935)), в течение тридцати пяти лет руководивший Нью-Йоркским аквариумом. Однажды, работая в публичной библиотеке в Нью-Бед-форде, он, к своему величайшему удовольствию, обнаружил там сотни судовых журналов со старых американских китобойцев. В эти журналы капитаны аккуратно заносили сведения о добытых китах: даты, координаты, виды китов.

Таунсенд понял, что, отмечая на картах те места, где удалось добыть большое количество китов, можно составить представление о распределении китов и об их миграциях. Он изготовил превосходные карты Мирового океана, на которых цветными точками обозначил места, где когда-либо был обнаружен и убит кит. Увлеченно трудясЛ над составлением этих карт, Таунсенд обработал записи за сто шестьдесят лет китобойного промысла, содержавшие сведения о добыче более тридцати тысяч китов.

Десятого февраля рыболовное судно «Халкон» вышло в воды субтропической зон Тихого океана (История «Халкона» - вымышленный эпизод). Халкон шел вдоль берегов Мексики, у южной границы района, который занимает семья маленького кашалота. Это был пробный выход: владельцы «Халкона» решили испытать свой рыболовный сейнер для охоты на китов. «Халкон» приписан к порту одного из государств Центральной Амереки; оно не входит в Международную китобойную комиссии и поэтому не обязано соблюдать законы, регламентирующие китобойный промысел.

Между владельцами «Халкона» состоялся примерно такой разговор:

«У нас прекрасное судно, которым мы пользуемся только восемь месяцев в году, когда идет лов сардин. Почему бы нам не использовать его и весной, для охоты на китов? Мы ведь часто видим китов, когда расставляем сети.»

«Но киты боятся шума дизельных двигателей. На китов могут охотиться только паровые или парусные суда.»

«В самом деле? Откуда вам это известно?»

Всем заправляет португалец по имени Беппо, работавший прежде в калифорнийской компании по добыче и разделке китов. Его темные глаза загораются, когда он описывает треволнения охоты и богатую добычу — горы красного мяса, которое доставляют в порт китобойные суда и из которого можно делать консервы для собак; это очень прибыльное дело.

И вот в конце рыболовного сезона «Халкон» стали оснащать новым такелажем. Хозяева и моряки часто почёсывали в затылках. Столько проблем! Как в него стрелять, в кита? Какой длины должен быть гарпунный линь?

Наконец на носу «Халкона» установили гарпунную пушку, а для стрельбы из нее наняли норвежца по имени Аксел Свансон.

Свансона нашли в портовом кабаке. Его знают все местные рыбаки. Этот бывший китобой, плававший в южных морях, рассказывает удивительные истории. Его вежливо выслушивают и угощают выпивкой — хотя бы ради того, что бы он повторил свои поэтические повести. Он так настрадался от холодных ветров и ледяных волн Антарктики, что теперь до конца своих дней будет греться в тропиках. Норвежец не всю свою жизнь провел в кабаках и даже клянется, что в мире нет лучшего дозорного и лучшего гарпунера, чем он, Аксел Свансон. Ни для кого не секрет, что остроту своего зрения он поддерживает при помощи специальной процедуры: каждое утро, поднявшись с койки, выпивает огромную кружку морской воды. Воду он зачерпывает прямо у причала, и, очевидно, некоторые примеси, попадающие при этом в кружку, действительно поддерживают иммунитет китобоя против инфекции. Все же к полудню, когда острые глаза великого охотника на китов начинают слезиться от яркого солнечного света, целительный эффект океанской воды заметно ослабевает, и его приходится подкреплять стаканом красного вина.

«Халкон» отваливает от причала. Вдогонку несутся советы и пожелания — насмешливые и грубоватые, но в общем дружеские. Судно берет курс на зюйд-вест. Ну, где тут киты?

Прошло три часа, пройдено тридцать миль. И вот Педро, стоящий в бочке, которую привязали к мачте, замечает кашалотов. Кашалоты спокойны, ибо в этих водах их никогда не тревожили. Педро машет рукой и кричит: «Кит-кит-кит-кит-кит!..» От возбуждения он едва не вываливается из бочки.

Аксел бросает трос, который он сращивал, и бежит на бак. Там он срывает с пушки брезентовый чехол, снимает предохранитель, опускает со лба защитные очки и разворачивает пушку, проверяя ход хорошо смазанных механизмов. Глаза его слезятся, но ум ясен. Снова он — первоклассный охотник, лучший гарпунер Антарктики. Капитан покидает рубку и поднимается на мостик, откуда ему лучше видна жестикуляция Педро, возбужденно скачущего в своей бочке. Красный султан на черной вязанной шапочке Педро тоже скачет на фоне светлого неба, щеки Педро пылают агаром, борода черна — ни дать ни взять персонаж пиратского романа. Проходит двадцать минут, и «Халкон» догоняет кашалотов; теперь уже и Аксел видит над волнами белые грибы пара — три, а может быть, и четыре. Аксел кричит капитану, что теперь он сам будет командовать, внезапно забывает испанский: с языка его слетают выражения, понятные только норвежскому моряку. К счастью, капитан тоже видит китов. Киты уходят в глубину, но опыт рыбака помогает капитану угадать, где они всплывут.

Чу-уф! Это всплыл кит; он испуганно изгибается громадной черной дугой всего в двадцати метрах от «Халкона». Гарпунер разворачивает пушку. Вот он начинает опускать дуло, прицеливаясь в спину кашалота,— но проклятое дуло не опускается. Оно уперлось в тиковый фальшборт. Устанавливая пушку, моряки забыли, что ее придется нацеливать вниз на кита, плывущего совсем рядом. Кашалот ныряет. Аксел разражается проклятьями и, сунуй в рот пораненные пальцы, опускается на крышку люка. Его сотрясает нервная дрожь. Кит ушел — целый и невредимый.

День тихий, на море штиль; «Халкон» ложится в дрейф в двадцати милях от берега и мерно покачивается на волнах. Двое матросов, вооружившись пилами и топорами, отправляются на бак. Они выпиливают в фальшборте широкую дугу, чтобы дуло гарпунной пушки можно было опустить еще на десять градусов. Быстро сгущаются февральские сумерки. Матросы кончают работу уже при желтом свете фонарей.

Поднявшийся ночной бриз приносит с берега благоухание цветущих тропических деревьев. Экипаж спускается на камбуз и принимается за кофе с хлебом и жареными креветками. Беппо оказался прав и теперь радостно ухмыляется: значит, можно охотиться на китов с шумного дизельного судна! Завтра снова отправимся в погоню. Это еще веселее, чем казалось со стороны. Господи, помилуй! Ну и здоровые же твари эти киты! Выдержит ли буксирный трос?

На палубе дремлет вахтенный матрос, которому поручено следить, чтобы судно не снесло к берегу. Матрос с удовольствием замечает, что на снасти возле ходового огня уселись буревестники. Буревестников он знает с детства; их называют здесь птицами святого Петра, потому что они ходят по воде. (Все буревестники редко садятся на землю и ходят по ней очень неуклюже. Зато на воде они держатся прекрасно. Однако перед взлетом они долго как бы идут по воде, пока их длинные крылья не наберут подъемную силу. - Прим. ред.)Птицы жалобно попискивают. Их силуэты ритмично покачиваются на фоне неба. Ритм качки не всем приходится по вкусу — некоторые из новых пассажиров «Халкона» срыгивают маслянистые куски лосося.

Аксел снял сапоги. Он лежит на койке, почти утонув в синем облаке густого табачного дыма. Ему очень хочется выпить, но он знает, что выпить нечего: ни одно уважающее себя рыболовное судно не берет в море алкогольные напитки.

Вскоре после восхода солнца «Халкон» снова принимается искать китов. Все дальше и дальше идет судно по волнующемуся зеленому морю. Экипаж завтракает — плоды азимины, маисовые лепешки, жареная рыба и черный кофе. В восемь часов снова раздается желанный крик с мачты: «Кит!». Аксел сбрасывает рукавицы, сплевывает и с лихорадочным блеском в глазах хватается за пушку. Ноги его широко расставлены. Совсем близко прямо по носу блестит в волнах огромная голова кашалота — и громоподобный выстрел возвещает начало второй жизни старого гарпунера. Облако едкого дыма обволакивает капитанский мостик. В воздухе на мгновение повисает массивный линь — точно мост, возникший по мановению волшебной палочки.

Раздается второй взрыв, глухой и ужасный. Это в спине кашалота взорвался заряд гарпуна. Аксел оборачивается к мостику и традиционным победным жестом поднимает кверху два пальца. Остановись, мгновение! Аксел на верху блаженства. Вся его последующая жизнь будет озарена блеском сегодняшнего триумфа.

К счастью для кашалота, заряд взорвался глубоко в мышечной ткани, в метре от сердца. Фонтан кита тотчас окрашивается кровью, а через пять минут голова его бессильно опускается. «Халкон» приближается к туше. Матрос в выгоревших брюках и веревочных туфлях прыгает на скользкую спину убитого кашалота. В руке матроса шланг, соединенный с компрессором, на конце шланга — острый стальной наконечник, который теперь загоняется глубоко в тушу. Заработал компрессор. Капитан поворачивает вентиль, и черная туша кита начинает раздуваться. Когда она переворачивается брюхом кверху, шланг вытаскивают, а надутую, как подушка, тушу привязывают к борту и тащат к берегу, до которого пятьдесят миль.

Неудобный груз снижает скорость «Халкона» до четырех узлов. Лишь в полночь судно наконец огибает мол. «Халкон» входит в небольшую гавань, где он избавится от своей добычи — отбуксирует ее к причалу рыбоперерабатывающей базы. В рыболовный сезон здесь варятся в огромных котлах под давлением тысячи тонн сардин и кильки. Горячее месиво прогоняется сквозь канал, имеющий форму штопора.

Из одного конца канала стекает жир, а из другого выходит пахучая коричневая рыбная мука, которая попадает прямо на бесконечную ленту транспортера и отправляется в упаковочный цех.

С окончанием сезона база закрылась — теперь на ней работает лишь один котел и один экстрактор, извлекающий из варева рыбий жир. Их обслуживает всего несколько человек. Они обрабатывают мясо добытых акул, скатов и других хищных рыб, а иногда и случайных дельфинов. Управляющий базы выходит на причал посмотреть на кита. (На причале ждет также сотня мужчин и подростков и около сорока собак.) Управляющий говорил, что и пяти сентаво не поставит на экспедицию «Халкона», но вот «Халкон» гордо входит в гавань с темной тушей у борта. Сияют палубные огни. Судно причаливает и ждет рассвета.

Холодным утром начинается работа: на хвост туши наматывают стальную цепь, при помощи которой добычу втаскивают по скользкой платформе прямо на разделочную палубу. Когда тушу вскрывают фленшерным ножом, из нее с такой силой вырываются гнилостные газы, что на белом борту «Халкона» остаются коричневые пятна; придется экипажу чистить борт. Хотя убитый кит пролежал в холодном море целые сутки, туша не успела остыть — от обнаженного мяса поднимается пар. Рабочий обвязывает стальным тросом нижнюю челюсть кита и поднимает рукавицу: «Давай!» Челюсть медленно ползет вперед, с отвратительным скрипом и треском рвутся мышцы и сухожилия, трос натягивается до предела, лебедку останавливают, и рабочий взбирается на скользкую голову, чтобы отделить ее от туловища.

Дальнейшее — кровавое зрелище, которое заинтересует разве что мясника; упомянем, впрочем, об одном интересном факте. Когда брюхо китихи вспороли до конца и рабочий при помощи крюка и лебедки отделил кишечник от прочих внутренностей, управляющий был так поражен размерами кишечника, что решил кое-что выяснить. Этот человек наделен неутомимой любознательностью, он один из тех, кто всю жизнь продолжает исследовать мир; и вот он приказывает рабочему растянуть кишечник кита между двух вбитых в землю кольев, чтобы измерить его длину. Рабочий пожимает плечами и, найдя начало розовой кишки, отсекает ее и привязывает к колу. С удивлением следит он за движением бесконечной кишки; ее приходится много раз обернуть вокруг кольев, и когда все же появляется конец (по толщине он не уступает печной трубе), выясняется, что полная длина кишечника составляет четыреста метров. Рабочий докладывает об этом управляющему, но тот не верит — и проверяет сам. Оказывается — правда! Позже управляющему случилось прочесть книгу о китах, но он так и не выяснил, зачем кашалоту такой длинный кишечник. В книгах нет ответа на этот вопрос.

Об убитом ките прослышал американский торговый представитель в ближайшем городе. И вот он является на базу со странной просьбой: если в будущем удастся добыть других китов, нельзя ли заморозить их мясо и продать его американскому правительству? Сельскохозяйственное управление штата Флорида выращивает личинок падальных мух, которых кормят китовым мясом. Личинки падальной мухи представляют серьезную неприятность для скотоводов юго-востока США, так как они паразитируют на скоте и способны убить корову за каких-нибудь десять дней. (Самки падальных мух обычно откладывают яйца на землю в местах скопления домашнего скота. Личинки, вылупливающиеся из яиц, активно внедряются под кожу животных. В тропических странах личинки некоторых видов этих мух нападают и на человека. - Прим. ред.) Когда из искусственно выведенных личинок развиваются мухи, их обрабатывают гамма-лучами, которые вызывают у мух бесплодие. Затем стерильных насекомых сбрасывают с самолетов на зараженные пастбища. Стерильные мухи спариваются со здоровыми насекомыми — но отложенные ими яйца остаются мертвыми. Таким образом постепенно уменьшаются популяции этих вредителей, и со временем они будут полностью уничтожены — только тогда минует опасность, угрожающая скотоводству; но пока скотоводам требуются миллионы долларов для борьбы с насекомыми — и тонны китового мяса (Применение китового мяса для подобной цели описано в статье А. Ю. Спиара «Кит нападает на муху» («Sea Frontiers», т. 5, с. 200-204, 1959)). Управляющий базы заинтригован. Он вызывает бригадира, и они обмениваются быстрыми репликами — точно строчат из пулеметов. Затем управляющий снова поворачивается к торговому представителю Соединенных Штатов. К сожалению,— говорит управляющий, — наш китобойный промысел ненадежен. Да и климат здесь такой теплый, что мясо будет портиться, и ваши мухи не станут его есть. И морозильный цех тоже ненадежен — сегодня работает, а завтра встанет.» Торговому представителю все ясно; он благодарит своих собеседников и удаляется.